Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
Поэтому, когда вернувшийся Ольвин ночью привычно потянулся к ней, она вдруг вскочила и выбежала в сени. Испугавшись своего собственного порыва, не убежала далеко, а опустилась на пол тут же в сенях, усевшись под дверью, даже не закрыв ее.
– Почему она избегает меня? – спросил Ольвин Рангулу. – Что я делаю не так?
Сестра помолчала. Печально, с упреком, вздохнула:
– Ты мог выбрать любую. Любая охотно была бы с тобой, но ты выбрал эту! – И, видимо, не желая больше расстраивать Ольвина, примирительно добавила: – Очень молодая. Ничего, привыкнет.
Раздались ее шаги. Рангула вышла и присела рядом с Луури, обняв ее за плечи.
– Мужчины не любят, когда девушка так себя ведет. Будь с ним поласковей.
Необычно и неприятно было все: и то, что Рангула сидела так близко, и то, что она стала свидетельницей этой размолвки с Ольвином, и то, что теперь говорит, – Луури хотелось восстать против всего!
Все же она вернулась в постель и была безумно благодарна Ольвину за то, что он просто нежно обнял ее, не ища близости. И, поцеловав в висок, не сказал ни слова упрека, не задал ни одного вопроса.
Утром она ушла в лес к Учителю.
* * *Но рядом с Учителем ей стало не хватать Ольвина. Она заскучала по нему и постоянно возвращалась к нему в мыслях. В голове царила полная неразбериха, и внимание почти не подчинялось ее воле. Это было невыносимо! И когда в очередной раз она заметила, что опять отвлеклась и Учитель молча смотрит на нее, выжидающе и строго, у нее уже не было страха, чтобы спросить у него:
– Когда же это пройдет, Учитель!?
Он помолчал. Она даже думала, что не получит ответа, но Горвинд произнес:
– Ты впустила в себя огонь. Он не покинет тебя до тех пор, пока в твоей душе будет оставаться пища для него. Может пройти жизнь, и не одна.
Вместо того чтобы отрешиться от забот о будущем, ее душа разделилась надвое: одна половина принадлежала теперь Ольвину, другая – по-прежнему – учению Горвинда. И обе будто противостояли друг другу, раздирая ее разум: Любовь или Знание? «Почему вы не можете примириться?! Мне необходимо ваше согласие!» Но две половинки души все не примирялись и словно вели безудержный, неистовый спор. То одна часть ее существа упрекала: «Зачем ты пошла к Ольвину? Зачем? Что толкнуло тебя: любопытство, минутный порыв, слабость?! Что дал тебе этот новый опыт?!» То вступала другая: «Ты не валькирия и никогда ею не станешь! Что тебе Знание? Как ты будешь жить без Ольвина?!»
Но теперь ей было не до Ольвина. Нет, она вовсе не хотела с ним расставаться! Но хотя бы несколько дней уединения, чтобы привести мысли и чувства в порядок! И Ольвин не появлялся. Луури была уверена – это потому, что он сердцем слышит ее и дает время подумать и успокоиться.
Она ушла в глубину леса, к своим соснам. Учитель не возражал:
– Тебе необходимо побыть в уединении. И принять решение.
…Ее сосна дышала покоем и дарила силу. Меж корней, в некогда ею же устроенном ложе, было сухо, тепло и уютно. На высоте детского роста из щели коры трогательно выглядывал высохший и пожелтевший земляничный букет. На некоторое время вернулись ощущения детства: безмятежность и доверие к миру. Очень хотелось, чтобы это ощущение длилось подольше, но слова Учителя «принять решение» держали за сердце: речь шла о выборе между ее любовью к Ольвину и Знанием, даруемым Горвиндом.
Она провела под сосной около двух дней. Почти все время лежала меж корней, свернувшись клубком. Два раза ходила к ручью напиться и возвращалась обратно. В какой-то момент, в полудреме, поняла, что Ольвин пришел к землянке что-то сообщить Горвинду, и порадовалась, что находится не там: вряд ли ей достало бы сил противостоять своим чувствам. Они сейчас очень мешали принять решение.
На исходе второго дня, когда Луури стало казаться, что смятение души достигло своего пика и подкрадывается отчаяние от невозможности сделать выбор, ее сознание будто отделилось от тела, и она увидела себя со стороны – свернувшуюся, как зверек, под сосной, – и решение пришло. Знание. Она выбирает Знание. И еще одно стало неопровержимо ясно: огонь, который теперь внутри, так просто не сдастся и сам, без борьбы, не оставит ее. Если раньше знания приходили легко и приятно, то теперь за них придется сражаться.
И третья мысль, принесшая дополнительное страдание, обожгла ее: в эту борьбу отныне каким-то образом вовлечен и Горвинд, ее Учитель.
* * *Когда она вернулась, Учитель сидел возле землянки. Похоже, он ждал ее. Луури подошла и без слов уселась рядом. Некоторое время молчали.
– Приходил Ольвин, – сообщил Учитель. – У него гости из поселка.
«Я должна привыкнуть, – сказала себе Луури еще у сосны, – что Ольвин уйдет из моей жизни!» Поэтому она показала взглядом, что приняла сообщение к сведению, но спрашивать ни о чем не станет. Чуть не расплакалась, но сжала губы и взглянула на Учителя твердо. Горвинд смотрел на нее изучающе. Задумчиво покивал головой.
– Посмотрим, посмотрим, – тихо сказал сам себе и поднялся. – Уходим к морю. Возможно надолго – прихвати еды и теплый плащ. Свои вещи я уже собрал.
* * *Конечно, она ждала Ольвина. Луури хорошо, слишком хорошо помнила каждый его жест, его глаза и руки, его открытый смех. В эти мгновения она едва удерживалась от слез. Но Учитель был рядом. И если не хватало его ободряющего взгляда, просто касался рукой ее головы – и боль отступала, появлялись сила и уверенность. Огонь нестерпимо жег, но своего решения Луури не меняла: ее путь – это путь Знания.
Иногда она спрашивала себя: почему Ольвин не появляется, о чем они говорили с Горвиндом у землянки, пока ее не было? Но тут же гнала все вопросы прочь!
Однажды вечером на тропе, ведущей от моря к дому, появился всадник. Луури не сразу поняла, что это Ольвин. Стрелой вылетев из леса на берег, он стал в большой тревоге оглядываться, поворачивая лошадь то вправо, то влево. Лошадь была в пене, хрипела и нетерпеливо перебирала ногами.
Луури тронула сидящего рядом с ней Учителя за плечо. Увидев Ольвина, Горвинд тут же вскочил и побежал ему навстречу, окликая:
– Ольвин, я здесь!
Всадник… бег… страх… Сердце Луури провалилось куда-то вниз, замерло, и давно забытый голос отца выплыл из каких-то неведомых глубин памяти: «Беги, малыш, беги и прячься!» Что это? Что случилось?!
Она издали, не смея двинуться с места, смотрела, как Учитель приблизился к Ольвину, как Ольвин, возбужденно жестикулируя, что-то говорил ему, свесившись с седла, как Учитель схватил лошадь под уздцы, чтобы она не металась и дала им говорить, как Ольвин показывал одной рукой в сторону леса и берега по направлению к поселку и, приложив другую к груди, все пытался в чем-то убедить Горвинда, а тот отрицательно качал головой. Наконец Ольвин кивнул в сторону Луури, а Учитель, обернувшись, призывно махнул рукой.
Она подошла на трясущихся, непослушных ногах и встала рядом с Учителем, не решаясь взглянуть на Ольвина.
– Скажи ей! – У него был такой измученный голос, что она подняла глаза: нет, он пришел не за объяснениями, его привела какая-то беда или что-то еще, не понятное пока Луури, но внушающее ей глубокий страх.
– Ты уйдешь с ним! – сказал Учитель непривычно жестко и кивнул: мол, иди сейчас же.
«Нет!» – она молча покачала головой и отступила назад.
Ольвин смотрел умоляюще, Горвинд просто ждал.
«Нет!!!» – и еще два шага назад.
– Я не оставлю вас! – Ольвин начинал горячиться. – Вам здесь не скрыться, кругом скалы!
– Мы уйдем берегом дальше. Успеем. А ты должен вернуться, чтобы защитить женщин!
– Моя женщина здесь, и здесь ты. Больше у меня ничего нет!!! – В его голосе была такая боль, что Луури содрогнулась.
Но Учитель был непреклонен:
– Ты будешь защищать их. Я буду защищаться сам. Думаю, она уйдет с тобой.
Надежде, мелькнувшей в глазах Ольвина, не суждено было сбыться: Луури неистово бросилась в ноги Учителю и, обеими руками обхватив его сапоги, разрыдалась:
– Я не уйду! Я не оставлю тебя! Ты не можешь, не смеешь прогнать меня!
Она продолжала крепко держать его за ноги, как бы требуя согласия. Наступило молчание. Тяжело дышал Ольвин, все тише плакала Луури. Горвинд размышлял.
– Что ж, – наконец сказал он задумчиво, – видно, ничего не поделаешь – это судьба!
Глухо и с мукой в голосе Ольвин произнес:
– Позволь мне хотя бы… – Он не закончил, сглотнув.
Учитель сделал шаг назад, Луури встала. А Ольвин, спешившись, снял с себя свой любимый амулет, с которым, насколько знала Луури, не расставался никогда в жизни. Сколько она помнила себя, столько и этот амулет на груди Ольвина – руну Альгиз. Деревянная руна в виде обращенной вниз птичьей лапки была взята в кольцо и обвита кожаной тесьмой. Еще в детстве Луури как-то, играя, взялась за нее – Ольвин схватил и отбросил ее руку в сторону. Его глаза говорили: «Не смей трогать! Не смей никогда!» Она запомнила. Он не снял свой амулет даже той ночью… Теперь он надевал его ей на шею со словами:
