Садриддин Айни - Рабы
—Разве не слышите, Бозор-бобо! Пустите меня. — Упираясь в землю ногами, мальчик старался вырваться из цепких рук.
—Не бойся, это обычная шутка, — таща его, отвечал Бозор-амин.
Послышался выстрел. Пуля, пролетев над головой Бозора, попала в уголок шалаша, прорвав материю.
Теперь и Бозор уже понял, что это не шутка. Обычная шутка кончилась, как шутка лжеца, который кричал, что у него «дом сгорел».
Есть рассказ о том, как один лжец каждую ночь выскакивал на крышу дома и, обманывая, кричал: «Эй, люди! Мой дом сгорел! Помогите мне!»
Сладко спавшие люди вскакивали, наполняли водой ведра, кувшины и бежали на «пожар». Прибегали и видели — все тихо, нигде ничего не горит.
—В чем дело? Где горело? — спрашивали они.
—Ничего, просто я пошутил, — отвечал лжец.
Таким образом он обманул их несколько раз. Но однажды его дом на самом деле начал гореть, но сколько он ни кричал и ни звал на помощь — никто ему не помог, не поверив его крикам. И дом его сгорел дотла. Так было и с Бозором. Через короткое время он понял, что «дом» его окончательно «сгорел».
Джигиты и главари, толкая друг друга, хватали поводья лошадей и вскакивали в седла в исподнем, без халатов, многие без оружия.
Как ни хлестал Бозор-амин своего коня нагайкой, конь приседал, вскакивал на дыбы, но не двигался с места.
Только тогда Бозор-амин заметил, что он забыл его отвязать.
Перерубив недоуздок саблей, Бозор-амин поскакал прочь.
Нахлестывая коней, стиснув зубы от бессильной ярости, впереди и позади Бозора-амина мчались главари и джигиты.
Раненые всадники, падая с седел, повисали на стременах, волочились за лошадьми, разбивая головы о твердую землю. Некоторые, поникнув в седле, мертвые, еще мчались вперед, прочь от красноармейских пуль и клинков, словно страх еще не покинул этих мертвецов, словно страх их был сильнее смерти.
Красноармейцы и партизаны настигали басмачей. Огнестрельный бой сменился рукопашным боем на клинках, на ножах, штыками.
Когда встало солнце, на песках лежало больше ста убитых басмачей… Оставив их позади, отряд продолжал погоню…
12
Безлунная, беззвездная, мрачная ночь, хоть глаз выколи. Красноармейцы и красные партизаны, преследуя по пятам убегавших басмачей, направились к селу. Мир был погружен в тишину.
После недавнего дождя земля еще не просохла, и конница шла неслышно.
Командир красноармейского отряда запретил курить, зажигать спички.
Лишь изредка звякала шашка о стремя да конь пытался заржать.
Так, в тишине и во тьме, отряд подошел к большой деревне, тянувшейся у самого края песков.
Деревню обошли стороной и въехали в нее с другого конца.
Сафар-Гулам, знавший эти места с детства, ехал впереди, чаще угадывая, чем разглядывая дорогу.
У въезда в деревню он остановился. Остановился и отряд.
Сафар-Гулам прислушался.
В деревне было так же тихо, как и в песках.
Молодой джигит, едущий рядом с Сафар-Гуламом, указывая на высокую стену, сказал:
—Вот здесь они.
—Эта усадьба мне хорошо знакома.
Повернув коня, Сафар-Гулам доложил командиру:
—Они здесь. На усадьбе.
По безмолвному приказанию командира весь отряд, как один, тихо приблизившись к усадьбе, спешился.
Половина отряда, окружив усадьбу, осталась снаружи.
А другой половине Сафар-Гулам показал тот перелаз, где, бывало, ждал он свою Мухаббат, где и сам он перелезал, когда главари совещались в этом доме.
Этим перелазом, подсаживая друг друга, отряд поднялся на стену, залег на кровлях и притаился, постепенно осваиваясь с темнотой и начиная различать строения во дворе, входы и выходы.
Сафар-Гулам, Эргаш, командир и часть бойцов спустились во двор.
Во дворе было тихо и безлюдно.
Часть отряда затаилась у дверей конюшен и сараев, где могли находиться люди.
Но главари сидели в приемной комнате хозяина. Оттуда сквозь дверную щель проникали полосы света.
Ширинец Насыр, громко откликнувшись на призыв командира, отошел к освещенной комнате.
Его услышали.
—Кто там? — раздался чей-то голос, и, отбросив прикрывавшую выход занавеску, высунулся человек.
Выстрел срезал его.
Сафар-Гулам, взглянув на убитого, легко узнал в нем Палван-Араба.
Вслед за Палван-Арабом в проход выскочили двое басмачей. Один тут же свалился, пробитый пулей командира. Другой успел отскочить обратно в комнату.
—Нас захватили! Мы погибли! — кричали они.
Басмачи, выхватывая из-под ковров винтовки, кинулись к стенам.
Мулла, сорвав с головы чалму, бросился к нише, где лежали сложенные одно на другое одеяла, и спрятался в них.
Басмачи через дверь открыли стрельбу в проход. Подойти снаружи к дверям комнат стало невозможно. Лампа закачалась, закачались и тени в комнате, где метались басмачи, задевая друг друга, натыкаясь на стены, спотыкаясь об одеяла. Они метались, как крысы в крысоловке, не зная, что предпринять.
Хаит-амин привалился к груде одеял, но одеяла заворочались под ним. В ужасе он вскочил и принялся расшвыривать их. Из-под них послышался испуганный голос муллы, старавшегося поглубже залезть в одеяла.
Командир не торопился штурмовать комнату. Он хотел дать басмачам время понять, что никакого выхода у них нет.
Но и проводить время в бездействии он не мог. Отряд обшарил дом, надворные постройки и собрал в амбаре обитателей дома: слуг, нескольких джигитов, спавших в конюшне.
Вдруг на отдаленном конце деревни прогремел залп из нескольких винтовок.
—Отвлекают! — засмеялся Сафар-Гулам.
—Что это значит? — забеспокоился командир, кивком головы указывая в сторону залпа, — не обманул ли нас этот джигит? Не завел ли в западню? Может быть, басмачи сконцентрировали свои главные силы где-нибудь в другом месте, а нас заманили сюда?
—Не беспокойтесь! — оставался хладнокровным Сафар-Гулам. — Этот джигит сбежал от них. Он замучен приставанием Бозopa-амина. Я ручаюсь за него.
—Чьи же это выстрелы? — допытывался командир.
—Простите, я не полностью передал вам сведения джигита. Дело в том, что прислужник Урман-Палвана сообщил ему о хитром маневре басмачей. Сюда они пришли с лучшими и преданными своими джигитами, а в другом месте поместили остальных. В случае нападения те должны поднять стрельбу, тем cамым отвлечь наше внимание от главной силы. Вот они и отвлекают.I.
—За то, что ты своевременно не сообщил мне такие важные сведения, делаю тебе вторичное предупреждение.
—Принимаю! — козырнул Сафар-Гулам. На мгновение в комнате все затихло: видно, басмачи услышали залп и ждали, не уйдет ли весь отряд туда.
—Начнем! — сказал командир. Несколькими пулями пробили дверь. В комнате кто-то закричал от нестерпимой боли. Крики слышались невдалеке от двери.
Еще несколько пуль в дверь.
Огромная лампа, качнувшись, опрокинулась вниз, керосин загорелся, растекаясь по комнате.
