Томас Дональд - Маркиз де Сад
«Герцог, отец Жюли, становится мужем Констанц, дочери Дюрсе.
Дюрсе, отец Констанц, становится мужем Аделаиды, дочери президента.
Президент, отец Аделаиды, становится мужем Жюли, старшей дочери герцога.
И епископ, «дядя» и отец Алины, становится мужем трех других девушек, уступив те же права на Алину своим друзьям и сохранив такое же право для себя самого».
Эти главные исполнители ролей и вся остальная компания в один прекрасный день отправляются замок Дюрсе Силлинг. После долгого пути они оказываются на месте 1 ноября, первого из 120 дней их зимы. Замок, как и его предшественники в «Злоключениях добродетели», является шедевром готического описания Сада.
«Чтобы добраться до места, нужно было сперва достичь Базеля и там пересечь Рейн. Далее дорога становится все уже и уже, пока наконец не приходится оставить карету. Вскоре входишь в Черный Лес и следуешь миль сорок пять по трудной, изматывающей дороге, преодолеть которую представляется немыслимым без сопровождения проводника. Тут натыкаешься на жуткое поселение углежогов и лесников. Деревня принадлежит Дюрсе и знаменует начало его владений. Поскольку ее обитателями являются воры и контрабандисты, банкиру не составило труда подружиться с ними. Его первый и настоятельный приказ говорил: начиная с 1 ноября ни под каким предлогом не подпускать к замку ни единого человека, то есть с того времени, когда там должна собраться вся компания… Миновав углежогов, начинаешь карабкаться в гору, по высоте почти что равную Сен-Бернару, но только во много раз более трудную, поскольку достичь ее вершины можно только пешком. Это не значит, что груженным мулам туда нет дороги. Просто пропасти по обе стороны тропы велики, и всадника поджидает реальная опасность. В их бездне сгинули шесть животных, перевозящих поклажу и провиант, а также двое работников, пожелавших оседлать пару из них. Требуется хороших пять часов, чтобы взобраться в гору, вершина которой славится еще одной замечательной особенностью. Предпринимаемые предосторожности таковы, что этот новый барьер становится непроходимым для живых существ, за исключением птиц. Каприз природы оставил расселину шириной сто восемьдесят футов, разделяющую северный и южный гребни вершины. Как только ты достиг вершины горы, спуститься вниз не такое простое дело. Эти две части Дюрсе предусмотрительно соединил превосходным деревянным мостом, перекинутым через расселину, глубиной в тысячу футов, который, как только по нему перебрался последний из путешественников, тотчас уничтожили. С этого момента связи с замком Силлинг больше не существовало».
Само строение окружено крепостными рвом и стеной. Но в сердце этого мрачного в стиле готики и грозного строения раскинулось неожиданное великолепие элегантно обставленных и богато убранных гаремов. Все это специально приготовлено для четырех месяцев чувственного наслаждения всякого рода. Центральным местом действия является зала, где куртизанки рассказывают свои истории и возлюбленные героев вздыхают или плачут, в зависимости от обстоятельств. По описанию комната напоминает частный театр Сада в Ла-Косте.
«По своей форме она выглядела полукруглой. В закругленной части помещения имелось четыре ниши, с большими зеркалами и чудными оттоманками в каждом из них. Эти углубления были выполнены под таким углом, что из каждого из них можно видеть центр прямой стены, где на возвышении, приподнятом над полом на четыре фута, стоял трон. Он предназначался для рассказчицы. В этом положении она имела возможность не только видеть своих слушателей, устроившихся в четырех нишах, но и они оказались в состоянии услышать каждое ее слово, поскольку разделявшее их расстояние было невелико. В самом деле, на своем пьедестале сказительница чувствовала себя актрисой в театре, а ее слушатели — зрителями в амфитеатре. У подножия трона имелись ступени, на которых сидели те, кого выбирали для оргии. Их назначение состояло в том, чтобы удовлетворять любые чувственные желания, возбуждаемые повествованием рассказчицы. Эти несколько ярусов, как и сам трон, обтягивал черный бархат с золотой оторочкой под стать богатому убранству углублений, хотя там использовался материал темно-синего цвета.
В стене каждой ниши имелась дверца, ведущая в соседнее тесное помещение без окон. Эти комнатки предназначались для тех случаев, когда кто-то, подозвавший соблазнительное существо со ступеней, не желал исполнять навеянный рассказом акт на глазах у остальных. Но эти помещения оснащались кушеткой и средствами для исполнения самых неприличных желаний.
По обе стороны от трона возвышалось по одной колонне. Они служили для привязывания рабов, когда непослушание требовало наказания. Все инструменты, необходимые для проведения воспитательной работы, свешивались с крючьев на столбах. Устрашающего зрелища, которое они собой являли, уже оказывалось достаточно, чтобы добиться послушания — качества, весьма необходимого в удовольствиях такого рода. Насаждение послушания — вот что, главным образом, делает таким привлекательным для сердца преследователя удовлетворение сексуальных потребностей».
Этот великолепный амфитеатр, устроенный в грозной крепости высоко в горах среди самых удаленных и неприступных вершин Европы, в середине зимы где-то в первой четверти восемнадцатого века, окружен атмосферой отрешенности, где, казалось, не существует времени. Только неуемный полет фантазии способен создать ужасы, выходящие за рамки того, что описано в «Удольфских тайнах» или все тех же «Злоключениях добродетели». Все же она только приукрашала темы пережитого Садом опыта. Топография замка напоминает горный замок в Сомане, где в детстве маркиз проводил зимы со своим дядей аббатом де Садом. Черный Лес, поселения угольщиков — это воспоминания о германских впечатлениях и годах военной службы и путешествий. Но еще в большей степени этот вымышленный замок служит напоминанием о другом уединенном месте, заключенном в непроницаемых крепостных стенах, — о его камере высоко в башне Свободы, где он писал эту часть романа, в то время как внизу лежали темные улицы и крыши домов Сен-Антуана. Сама зала — это смесь театра с незабытой с детства виной и роскошью дворца Конде.
Но, вероятно, самые страшные сцены рождает ум Сада-узника. Нигде «насаждение послушания» не превозносилось до такой степени, как в обстановке великих тюрем Франции. В повествовании нашли отражение и сардонически высмеивались мельчайшие подробности различных установлений и педантичность их исполнения. Горькая пародия, а не создание эротических картин — вот что стояло у него на переднем плане в первой книге повествования, которое не имеет эротической притягательности для того читателя, чье возбуждение не провоцируется сексуальной жестокостью или менее вопиющими актами, не представляющимися аппетитными в сексуальном плане.
Все же первая-книга романа — не просто панорама жестокостей. В самом деле, здесь много эпизодов, которые с таким же успехом могли бы выйти из-под пера Чосера или Рабле. Иллюстрацией сказанному может служить начало двадцатого дня. Действующими лицами в эпизоде являются герцог де Бланжи, его восемнадцатилетняя жена Алина с ее «дерзким личиком, вздернутым носиком и живыми карими глазами» и молодая рабыня, Софи, очаровательная и застенчивая четырнадцатилетняя особа. Алина, естественно, всецело находится в распоряжении собственного мужа. Согласно правилам, невольница некоторое время, пока не пробьет ее час, остается неприкосновенной, поскольку простые удовольствия первого месяца не включают огульные половые сношения. Злоключения девятнадцатой ночи в шато Силлинг, рассказанные на другой день, возможно, и служат отражением садовского вкуса, но тем не менее могли бы встретиться в «Повести смотрителя» или у Рабле.
«Ночью произошел забавный эпизод. Герцог, напившийся в стельку, не смог отыскать дорогу в свою спальню и, вместо этого, попал в кровать к Софи. Что бы она ему не говорила — а она хорошо знала о нарушении правил де Беланжи, — двигаться он отказывался, утверждая, что находится в постели со своей женой, Алиной, следовательно, там, где ему и подобает быть. Но с супругой ему дозволялись определенные вольности, недопустимые с Софи. Когда герцог велел ей улечься так, чтобы насладиться с ней любимым им способом, невольница почувствовала большой молот де Бланжи, готовый проникнуть сквозь плотно закрытые черные врата. Бедная юная девочка тревожно вскрикнула и, выскочив голой из постели, выбежала на середину спальни. Герцог, осыпая ее последними словами, последовал за ней, все еще считая ее Алиной. „Маленькая сучка! — ругался он. — Что, разве это для тебя впервой?“ И тут, решив, что настиг ее и она пришла в себя, повалился на кровать Зельмиры и принял эту девушку за свою. Снова повторилось то же самое, но герцог был исполнен решимости довести дело до завершения. Зельмира, смекнув, что ее ждет, последовала примеру своей подруги. Издав крик ужаса, она спаслась бегством.
