Владимир Возовиков - Поле Куликово
Мамай вдруг вспомнил, что его ждет любопытная тайна, скрытая на дне тюремной ямы. Он задержал Темир-бека, вызвал нукеров, велел доставить Хасана с его красоткой. Темир-бек изумленно уставился на правителя, нукер мрачно усмехнулся - стража о ночном происшествии знала. Вышли из шатра. В Мамаевом курене все оставалось на местах, лишь ощущение настороженности сквозило в человеческих фигурах возле костров. Под утро пала роса, медленно разгорался отволглый аргал, едко дымя. Лишь в курене Мамая костры горели жарко, жадно, выбрасывая в небо стремительные клубы дыма - воины и жены их торопливо дожигали остатки дров, которыми щедро снабжался курень.
К шатру в помятом архалуке и запачканных глиной шароварах медленно шел Хасан, за ним двое нукеров несли женщину, завернутую в обрывки пурпурного плаща. Голова ее была перевязана клочком рубашки, из-под повязки свисали черные мелкие косы.
Хасан опустился перед Мамаем на колени. Нукеры положили рядом женщину, Мамай глянул в ее лицо с перевязанной щекой и прикрытыми глазами, вздрогнул: это была одна из ближайших служанок его дочери.
- Кто послал тебя к яме?
- Я сама, повелитель, - прошептала девушка.
- Почему ты туда ходила?
- Я принесла… этому нукеру… Я принесла немного баранины.
- Знаешь ли ты, что тебя ждет?
Девушка снова прикрыла глаза, веки ее задрожали, и вдруг она слабо улыбнулась.
- Знаю, повелитель. Но ведь он… очень предан… царевне.
- Отнесите ее в палатку и никого к ней не пускайте, - приказал Мамай, уверенный, что рабыня говорит не всю правду.
- Хороша ли баранина, Хасан? - спросил повеселевший темник. - Или ты уступил ее русскому?
Мамай усмехнулся:
- Что же ты молчишь?
- Повелитель, я действительно кинул мясо русскому - ведь ты запретил меня кормить.
- Кто понимает свою вину, тот наполовину прощен. Встань. Другую половину своей вины ты отслужишь в бою. Возьми свой меч у начальника стражи, а также коня. Ты отправишься к аланскому беку, пусть он поставит тебя во главе сотни или даже тысячи, как сам решит. Если в битвах ты докажешь, что так же силен и отважен, я снова тебя приближу. Да не будь добр с аланами, как я с тобой. Мне нужно войско, а не сброд.
Подошедший хан Алтын молча слушал и вдруг воскликнул:
- Повелитель! Отдай этого удальца мне. Сотню я найду ему в своем тумене. И у меня он отслужит тебе лучше, чем у аланских шакалов.
- Бери, - усмехнулся Мамай. - Я знаю, тебе такие нужны. Да смотри не жалуйся, когда он и у тебя выкрадет лучшую рабыню.
- Э-э, повелитель, из-за рабынь мы с ним не подеремся. У нас их скоро будет достаточно. Держи, Хасан-богатур, - Алтын достал из шелкового поясного кошелька серебряный знак сотника и протянул бывшему десятнику сменной гвардии. - Оденешься - найди моих нукеров. Вытащите князя из ямы и отведите за тот увал. Скоро мы подъедем глянуть на потеху. У нукеров все приготовлено, ты же проследи, чтобы они доставили его целым.
Хасан удалился к начальнику стражи за мечом. У темников нашлись свои дела к ордынским чиновникам, они ушли за холм, где за кольцом сменной гвардии стоял курень служебных наянов и мусульманских мулл. Мамай вернулся в шатер и вдруг услышал настойчивый, беспокойный шорох в бархатном ящике. Подошел, приоткрыл. Голова змеи выметнулась наружу, беспокойно закрутилась, послышалось раздраженное шипение, словно змея чуяла врага.
- Что с тобой, Ула?
Рисунок на голове змеи резко обозначился, он уже меньше всего напоминал паутину, голова покрылась морщинами, в глубине они были красноватыми, словно в них выступала кровь. Со змеей что-то творилось. Какую тайну о ней унес индус-заклинатель? Не оставил ли он за собой возможность мести на случай предательства? Может быть, зарыть ее вместе с ящиком и навеки похоронить эту тайну? Но как станет спать Мамай без сторожевой змеи?
Он протянул руку, змея скользнула головой по ладони, обвила руку, плотно сжималась, словно ей было холодно.
- Уходи, Ула, пора мне, уходи… Слышишь?
Он встряхивал руку, но змея не отпускала. Легкая стала и тощая - четыре метра обвились вокруг руки, едва хвост свисает. Ест плохо, даже живых двухметровых кобр - любимое лакомство - берет неохотно. А он за них чистоганом платит - ведь привозят аж из среднеазиатских пустынь.
- Уходи, Ула, уходи же…
Змея неохотно развивалась, отпуская руку, настороженно поднимала голову, словно чего-то ждала. Мамай наконец стряхнул ее на ковер, потянулся за одеждой. Переодеваясь, следил, как Ула, прежде чем уйти в свое жилище, тыкалась головой в одеяло.
У входа в шатер послышались шаги, загудели голоса нукеров, их заглушил высокий гневный крик царевны:
- Пустите меня! Пустите, или вам снесут головы!..
Мамай замер. Путаясь в полах, кинулся к мечу, который постоянно лежал в головах, а руки застревали в длинных рукавах полунадетого халата, он упал на колени, пополз, прыгнул на четвереньках, пытаясь телом придавить выгнувшееся тело змеи, но она ускользнула из-под него, как стальной хлыст.
- Назад! - заревел Мамай. - Назад!.. Держите ее!..
Но уже откинулся полог, мелькнуло заплаканное лицо дочери, она кинулась к отцу, и большая зеленоватая стрела пронеслась ей навстречу в полусумраке шатра. Наверное, девушка успела что-то увидеть, она вскинула к лицу обнаженные руки, стрела ударила в ее ладонь и, словно отраженная щитом, ускользнула вбок, вниз, исчезнув под пологом шатра. Девушка только заметила гибкое тело да блеснувший кровавым лучиком глаз и пошатнулась, оглушенная колючим ожогом, отдавшимся во всем теле, деревенея, повалилась на ковер, вниз лицом. Мамай наконец распутался, завывая и трясясь, выхватил из-под подушки кинжал и небольшой сосуд из черного нефрита, перевернул дочь лицом вверх, схватил укушенную руку, дрожащей рукой располосовал кожу на ладони, стал выдавливать кровь… Девушку скорчило…
- Помогите мне! - заорал Мамай ворвавшимся нукерам, стоящим у порога. - Держите… руки держите…
Самый храбрый бросился ему на помощь, прижал руки царевны к ковру. Мамай начал торопливо вливать в рану розоватую жидкость из нефритового сосуда, но порез оказался глубоким, кровь выносила лекарство наружу. Мамай с трудом вытянул судорожно сведенную руку вверх, снова вливал противоядие в рану, и рука стала расслабляться. Девушка вдруг открыла глаза.
- Отец… что это?.. Отец, беги…
Нукер вздрогнул, оглянулся, выпустил девушку.
- Держи, собака! - взревел Мамай.
Наконец подскочил еще один нукер, теперь удалось справиться с бьющейся девушкой, Мамай разорвал платье под мышкой левой руки, сделал небольшой надрез и стал осторожно смачивать противоядием. Дочь затихла, но Мамай не знал - спасена или умирает? "Сердце, - шептал он, - великий аллах, сделай так, чтобы яд не коснулся сердца, пока его не коснется лекарство…"
- Повелитель, - зашептал нукер, тревожно оглядываясь. - Мы не могли удержать царевну - мы не смели ее коснуться. И ты ведь не сказал нам, что она днем вышла из ящика…
Нукер не просил пощады, и Мамай вдруг почувствовал весь человеческий ужас этого воина, одного из тех, которые всегда были для него словно куклы, заведенные на беспрекословное повиновение.
- Уходите. Никого не пускайте ко мне. И молите аллаха, чтобы она выжила, - тогда и вы будете жить.
Нукеры выскочили. Смерть от руки палача казалась им божьей милостью в сравнении с той, что таилась в складках шатра.
Дочь стала дышать ровнее, и Мамай закрыл драгоценный сосуд. Потом перенес Наилю на свою постель, подошел к скрытому под пологом ящику, осторожно раздвинул козий пух концом кинжала. Змея лежала неподвижно, слегка изогнув тело, глаза блестели холодно, сонно, рисунок на голове почти исчез, осталась едва заметная паутинка. Так вот какой ценой открыл он последнюю тайну Улы! Она должна теперь чаще расходовать яд - кусать кого-то…
Мамай стиснул кинжал. Постоял и одумался. Разве змея виновата, что должна убивать и убивать, чтобы не отравиться собственным ядом? Ей надо дать возможность убивать чаще. И сам он разве виноват, что должен убивать и убивать, чтобы оставаться властелином Золотой Орды? Если перестанет убивать, уничтожат его, и убивать будет другой, может быть, еще более жестоко и неразборчиво. Ну-ка, посади ханом того же Бейбулата - он вырежет половину Орды и все ее богатства стащит в собственный дворец. А чем лучше Темучин или другой? "Ты мне еще послужишь, Ула". Мамай отошел.
- Отец, ты здесь?..
Ресницы девушки мелко дрожали, глаза медленно открылись, в них стоял туман слез. Она силилась что-то вспомнить.
- Что со мной, отец?
- Ты немного заболела, царевна. Лежи, пройдет - хорошо будет.
- Отец, не будет хорошо… Не убивай князя… и Хасана…
- Успокойся, царевна, я никого не думаю убивать.
- Нет! Я знаю, слышала… Эта страшная казнь - зачем? Отец, зачем война?.. Не ходи на Русь, я беду чую… И это… великий бог, что это?..
