Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова
— Вы имеете в виду московский дом, ваше величество? Это верно, что старая княгиня истолковала последнюю волю своего супруга в свою пользу и передала дом внучке.
— Сам видишь, Никита Иванович.
— Но обстоятельства похорон мне известны от графа Воронцова. Старая княгиня завещала похоронить ее в Новоспасском монастыре вместе с супругом своим и его семейством, а властями церковными это было запрещено.
— Что же из этого? Так нужно после этой ужасной эпидемии. Для всей Москвы приказ хоронить покойников в особо отведенных местах за городом.
— Катерина Романовна рассчитывала на исключение.
— И напрасно. Я не сочла нужным отвечать на ее прошение. Почему же она не подчинилась общим правилам?
— Просто она предпочла найти какой-то удаленный от Москвы монастырь, где когда-то хоронились Дашковы и увезти покойницу туда.
— Василий Иванович утверждает, что с ней не поехал никто из семейства Дашковых.
— Кажется, так, ваше величество.
— А в конце концов, пусть едет за границу, но никаких отдельных прощаний.
— Ты собираешься просватать Анастасию? Бог с тобой, сестра! Племянница и слишком молода, чтобы торопиться, да и нездорова. К чему же такой спех?
— Видишь ли, Елизавета Романовна, я собралась ехать за границу для окончания образования Павла.
— И племянница будет тебе мешать.
— Нет, нет, как ты можешь так говорить! Но…
— Какое же «но»? Ты бросишь ее здесь в чужой семье.
— Семья мужа всегда поначалу бывает чужой. Дело Анастасии к ней примениться.
— Ты думаешь о собственном примере? Но ведь у нас не было матери.
— Я буду с тобой откровенна, есть обстоятельство, которое меня беспокоит более всего. Мы можем не найти другого жениха — Анастасия кривобока.
— Полно, хорошее приданое покрывает все грехи и огрехи. Ты же сама толковала, что помощь императрицы тебе дала возможность составить Настеньке неплохое приданое. Да и после тебя ей есть на что рассчитывать. Неужто при таких обстоятельствах и жениха не найти?
— Замужество всегда дело счастливого случая. Правда, я не слишком знаю Александра Евдокимовича, но все говорят, что нрава он кроткого, мягкого, женой командовать не станет.
— Так это ты на Щербинине остановилась?
— На нем.
— Вот оно что! Да, партия неплохая. А как его родители?
— Насколько я знаю, радуются такой возможности для сына. Но они предпочитают Москве жизнь в своем имении. Мне говорили, оно великолепно.
— И они не возражают… Тебе это не кажется странным? В конце концов, Настенька не такая уж завидная партия.
— Но род Воронцовых и Дашковых…
— Э, полно, сестра! Щербинины Дашковым никак не уступят, а о Воронцовых в смысле древности нечего и говорить. У этих старых дворян спеси хоть отбавляй.
— Почему тебя это так волнует, Елизавета Романовна? Молодые люди познакомились, понравились друг другу, родители не возражают — чего же еще нужно?
— Счастья, матушка-сестрица, счастья, только и всего.
— Ты сама знаешь, предугадать нам ничего не дано, браки совершаются в небесах, и если уж судьба…
— …Тебе освободиться от лишней обузы, почему бы того и не сделать.
— Ты опять за свое! Настя станет женой Щербинина, и весь сказ. А чтобы доказать тебе, что насчет обузы ты не права, скажу тебе другую новость: молодые поедут со мной за границу, если императрица мне этот вояж вообще разрешит.
— Разрешит, разрешит, в этом не сомневайся. Как же это ее императорское величество перед корреспондентами своими европейскими насильницей да тиранкой выглядеть будет. Да ни за что на свете!
— Вот тут, пожалуй, ты и права. А Аннет помочь не захотела. Так, бедняжка, и померла графиней Строгановой. Ведь ничего не стоило крестницу покойной императрицы освободить от уз брачных, коли такими ненавистными стали.
— И тем своего любимца графа Александра Сергеевича жениного состояния лишить.
— Ты напрасно подозреваешь Строганова в меркантилизме. Граф выше денежных расчетов, да и слишком богат для них.
— Богатство к богатству идет — дело известное. Государыня императрица такого правила не нарушит.
— Мне передали, княгиня, о вашем желании снова оставить Россию. На этот раз по какой причине?
— Ваше величество, если бы вы были так милостивы…
— Я повторяю, Катерина Романовна, свой вопрос: что же вас все-таки гонит от двора и России? Кажется, дети ваши пользуются отменным здоровьем. Дочь вы поторопились сосватать. Так в чем же дело?
— Государыня, я имею в виду только образование сына.
— Он не может его получить в России? К какой службе вы собираетесь его готовить, княгиня?
— Конечно, военной, государыня.
— Так чего же молодому человеку для нее не хватает?
— Государыня, вы всегда говорили, что слишком образованным человек не может быть.
— Но есть разница между ученым человеком и капралом-профессором, каким вы, вероятно, решили сделать своего сына. Вам стоило хотя бы пожалеть его юность. Знаю, он не видит ничего, кроме книг и занятий.
— Я имела в виду прежде всего предоставить вам, ваше величество, отличного офицера.
— Это трогательно. Так какой же план вы придумали?
— Если бы мне посчастливилось получить многомилостивое разрешение вашего императорского величества, я бы направилась с князем Павлом в Эдинбургский университет. Созвездие профессорских имен заставляет предположить там идеальное место для образования современного молодого человека.
— Кого вы имеете в виду?
— Прежде всего самого ректора — господина Вильяма Робертсона.
— Историка, не правда ли? И если память мне не изменяет, королевского историографа Шотландии.
— Государыня, ваши познания, как всегда, ошеломляют.
— Они не так обширны в отношении этого пресвитерианского пастора. Я всего лишь перелистывала его «Историю Шотландии в период от королевы Марии до короля Якова VI». Робертсон на редкость ревностный защитник существующего государственного строя, но не менее ревностно отстаивает свободу совести и слова. Вопрос в том, насколько подобные устремления совместимы. Если это даже и удается автору, то, безусловно, никогда не удастся обыкновенным читателям.
— Осмелюсь обратить внимание вашего величества на то, насколько ясно и беспристрастно Робертсон излагает факты.
— Об этом трудно судить в отношении другой страны.
— Так утверждают его соотечественники.
— Но в таком случае как объяснить его предубеждение против несчастной Марии Стюарт, княгиня? Впрочем, все это частности. А кого вы имеете в виду, кроме Робертсона?
— Прежде всего Джемса Фергюссона.
— Портретиста?
— Ваше императорское величество, живопись, насколько мне известно, лишь один из способов побочного заработка этого прославленного математика и астронома. Его специальные труды не обеспечивают ему достаточных средств к существованию. Даже изобретенная им машина для вычисления солнечных затмений лишь очень недолго занимала соотечественников.
— Может быть, его приглашение в нашу Академию наук имело бы смысл?
— Мне трудно судить, государыня, но как преподаватель математики он, несомненно, может принести пользу моему сыну.
— Вас интересует специально математика?
— И да, и нет, ваше величество. Меня нисколько не меньше интересует Гуг Блэр. Он уже несколько лет ведет в Эдинбургском университете кафедру риторики и изящной словесности.
— Мне незнакомы его труды.
— Ничего удивительного, государыня. До настоящего времени Блэр печатает главным образом статьи. Он издатель журнала «Эдинбургское ревю» и деятельно помогал в издании песен Оссиана, не сомневаясь в их подлинности. Но настоящая цель моих стремлений — Адам Смит.
— Великий английский эконом. Так, во всяком случае, о нем отзывается кто-то из моих парижских корреспондентов. Знаю, что он сопровождал молодого герцога Бёккле во Францию, где познакомился со многими учеными и литераторами, произведя на них положительное впечатление. Что ж, вы отлично подготовились к поездке, княгиня, и у меня нет морального права помешать вам ее совершить. Остается только напомнить вам, что вы вновь и вновь пренебрегаете вашими придворными обязанностями. Подумайте об этом — между лекциями о солнечных затмениях.
Глава 13
Гражданка мира
Недовольство государыни — на этот раз оно меня оставило совершенно равнодушной. Я поймала себя на мысли, что если бы даже не польза сына, я все равно стремилась бы к отъезду. Чем скорее, тем лучше. Обстановка двора невыносима. Общее ожидание смены фаворитов, появления новых, расчеты, сплетни, слухи — и никаких разговоров об искусстве, литературе, политике, которыми когда-то так увлекалась великая княгиня. Между великой княгиней и императрицей лежит такая же пропасть, как между былой симпатией к княгине Дашковой и нынешней неприязнью к ней же. Стоит ли обманывать себя!
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
