Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Покарать мятежников не удалось. Но столкновение за Гильмендом имело и другую цель. Следовало проложить дорогу к форту, где были сосредоточены запасы продовольствия, приготовленные Шер Али-ханом. Поэтому, когда поле боя осталось за англичанами, Сент-Джон распорядился срочно отправить в крепость верблюжий обоз, чтобы вывезти продукты. К величайшему разочарованию британского командования, выяснилось, что восставшие сарбазы опередили его. Огромные склады оказались почти совершенно пустыми.
Снова, в который раз за последние дни, собрался совет: Бэрроуз, Сент-Джон и вали должны были оценить обстановку.
— Ваше высочество, — с отвращением произнося почетный титул своего жалкого протеже, обратился к Шер Али-хану политический агент, — сможет ли Гиришк прокормить нас?
— Нет, кэнал Санжан, он и себя кормит еле-еле. Что-то растет только возле реки. Ну еще — где арыки и кяризы. А так — пустыня да камни. Тут и лавок-то всего десятка два.
— Тогда, генерал, надо немедленно выбираться отсюда. Лучше всего — в Майванд или в Кушки-Нахуд. Нас будет отделять от Кандагара менее 50 миль. Со снабжением отряда станет легче.
Бэрроуз мрачно засопел:
— С вашего разрешения, сэр (на кандагарского правителя он уже не обращал никакого внимания), я подведу некоторые итоги. Армия нашего не очень надежного союзника самоликвидировалась, если можно так выразиться. Наше продовольствие — у бунтовщиков. Еще не вступив в борьбу по-настоящему, мы уже понесли потери. И после всего — добровольный отвод войск с выгодного рубежа! Но, к сожалению, вы правы.
…17 июля 1880 года, совершив три перехода, бригада перебазировалась в район селений Кушки-Нахуд и Майванд.
Вечером следующего дня, когда Сент-Джон размышлял над обстановкой, складывавшейся в Южном Афганистане, на пороге занятого им в Кушки-Нахуде дома выросла долговязая фигура. Длиннополый клетчатый сюртук, соломенная шляпа и пенсне на шнурке подчеркивали штатский облик гостя. Политический агент, видевший за последние недели только военных, на миг удивился появлению подобной личности в районе боевых действий. Но только на миг.
— Вы даже здесь меня нашли, Сэнди! — приветствовал он корреспондента «Таймс» Сэндона Лидса.
— Это оказалось намного легче, чем можно было предположить. Я был готов отправиться за вами гораздо дальше, Оливер. Ну, скажем, в Герат.
Сент-Джон помрачнел:
— Не оттачивайте на мне свое остроумие, Сэнди. И вообще, давайте-ка лучше размочим эту тему хорошим брэнди, иначе она застрянет у меня в горле…
Он хлопнул в ладоши и отдал соответствующее распоряжение появившемуся слуге.
Лидс лукаво посмотрел на хозяина:
— Кандагарское государство, похоже, трещит по всем швам?
— Ну, может, и не по всем — это слишком сильно сказано… Однако складывается впечатление, что в нем, как и в Датском королевстве, не все благополучно…
— Переживаете?
— Еще бы! Ведь это — мое детище, к которому с большой симпатией отнеслись и в Лондоне и в Калькутте. Жаль, если оно окажется мертворожденным.
— Вы сняли у меня камень с души.
— Не совсем понимаю вас, дружище.
— Дорогой Оливер, трудно было бы пить брэнди с человеком, который назавтра посчитал бы, что я ему подложил свинью… Поскольку мы не расходимся во мнении, что благороднорожденный и глубокомысленный Шер Али-хан со своей Кандагарской державой стоит не очень прочно на ногах, позвольте познакомить вас с телеграммой, отправленной мной сегодня в редакцию.
Сент-Джон поднес к свечам протянутый ему листок бумаги: «Вали Кандагара, — читал он, — не смог держать в руках войско, созданное с нашей помощью… Когда произошел мятеж, ни один выстрел не был сделан в его пользу. Пушки укатили, и никто не пытался их остановить. Даже те, кто не покинул его, — остатки кавалерии — пассивно наблюдали за распадением армии… Установление в Кандагаре власти сильного правителя, выбранного народом, но тесно связанного с нами собственными интересами (при условии доведения до Кандагара железной дороги), — такая цель, несомненно, стоила бы усилий, но теперь это невозможно…»
Корреспондент внимательно следил за выражением лица полковника.
«…Никто из тех афганцев, на коих пал выбор британского правительства, не был благожелательно принят народными массами, а независимый правитель Кандагарский, назначенный лишь благодаря нашему влиянию, был обречен пасть, как только это влияние ослабло. Последние события, связанные с Шер Али-ханом, доказали это слишком явно, и ничто не может восстановить его утраченное значение. Отправка вали в Индию (с выдачей хорошей пенсии) — самое подходящее предложение…»
— Ну, Сэнди, — сказал полковник, закончив чтение, — если полагаться на ваше мнение, то можно заключить, будто правитель уже пал. А это еще не так! И потом, позвольте вас спросить: когда же вы успели узнать об этом злосчастном бунте?
Лидс улыбнулся:
— Будь на вашем месте другой человек, он получил бы ответ, что на то я и журналист, пользующийся за свою оперативность заслуженным авторитетом в главной газете Британской империи. Но вам, Оливер, я скажу правду. Моей заслуги тут нет. Просто в Кандагар прискакали бывшие соратники Шер Али-хана. Они теперь, видимо, будут подчеркнуто чураться его и с восторгом рассказывать о событиях, которые произошли в лагере за Гильмендом. Сейчас фраза «Плюю в бороду вали» стала в городе чуть ли не общепринятым приветствием при встрече…
— Неприятные вести вы привезли…
— Ничего не поделаешь: я привык хоть для самого себя вырабатывать трезвый взгляд на вещи. А что вы скажете по поводу корреспонденции, посланной в Лондон? — переменил тему Лидс.
Сент-Джон задумался.
— В принципе я не очень большой любитель обобщений. Особенно широких. К тому же плохо представляю обстановку в других районах Афганистана… Но если и там аналогичные настроения, то я с вами согласен: надо побыстрее сажать на трон солидного претендента, лишь бы он учитывал наши планы и стремления, самим же — удалиться. Но не очень далеко!
Глава 24
СУДЬБА ЛЮБИТ ТЕРПЕЛИВЫХ
Между тем переговоры с Абдуррахман-ханом застыли на мертвой точке. Британский политический агент в Кабуле и Северном Афганистане наконец-то понял, что столкнулся с незаурядным дипломатом. Сардар крайне редко говорил «да», почти никогда не произносил «нет». Вот почему, когда со всех концов Афганистана начали поступать известия о нападениях на английские гарнизоны, Гриффин почувствовал, что на этих затянувшихся переговорах усиливаются позиции претендента и слабеют позиции англичан. Он хорошо помнил бумажный листок, украшенный изящным вензелем лорда Литтона и исписанный его красивым почерком, где двойной линией была подчеркнута фраза: «Абдуррахман-хан может себе позволить затеять выжидательную игру, мы — нет!»
Прошло уже три недели с тех пор, как 21 мая 1880 года новый статс-секретарь по делам Индии лорд Гартингтон указал новому вице-королю Индии лорду Рипону на необходимость ускорить вывод англо-индийских войск из Афганистана. Рипон потребовал от Гриффина в кратчайший срок прийти к соглашению с Абдуррахман-ханом (либо подумать о возвращении на родину изгнанного Якуб-хана), но переписка с претендентом не давала существенных результатов.
И Гриффин составил новое послание сардару. В нем было выдвинуто основное условие признания Абдуррахман-хана правителем: его согласие на категорический отказ от всяких политических сношений с любой страной, кроме Великобритании. Британское правительство обязывалось поддерживать властителя Кабула в случае неспровоцированного нападения, но лишь в том случае, если он будет следовать советам англичан в делах своих внешних сношений. Вопрос о Кандагаре не подлежал обсуждению: «Вся Кандагарская провинция передана под власть независимого правителя, кроме округов Пишина и Сиби, оставленных во владении Англии, — писал Гриффин. — Поэтому правительство не намерено вести с вами какие-либо переговоры по данным пунктам, а также относительно северо-западной границы, о чем было достигнуто соглашение с бывшим эмиром Мухаммадом Якуб-ханом». В остальных пунктах британское правительство шло на уступки. Оно обязывалось не вмешиваться во внутриафганские дела, отказывалось от своего настойчивого стремления поместить в Кабуле резидента-англичанина (что явилось одним из поводов к нападению на Афганистан), допуская, что там будет находиться их агент из индийских мусульман. Наконец, в письме содержалось заверение, что Великобритания останется нейтральной, если Абдуррахман-хан захочет овладеть Гератом. Это означало явную заинтересованность Англии в столкновении сардара с Аюб-ханом.
Гриффина позабавила парадоксальность ситуации: он, британский политический агент, находясь в Кабуле, предлагает пост афганского монарха засевшему в главном городе Каттагана — Ханабаде внуку прославленного эмира Дост Мухаммад-хана, а тот упрямится, делая вид, что это его мало привлекает. И — самое пикантное — ставит тем самым могущественнейшую державу мира чуть ли не в унизительное положение! «Нет, пора дать понять этому наглецу, что наше терпение не вечно», — подумал он и добавил к тексту, что, хотя его письмо не должно рассматриваться как ультиматум, на размышления он отводит четыре дня. Если ответа не будет, то на пятый день прикомандированный к сардару глава английской миссии Афзал-хан будет вынужден покинуть Ханабад.
