Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга
— Ой, спасибо, а то я думала, что ты скажешь, что уже чувствуешь себя скифкой. Как Порсенна у нас этруск… — Засмеялась княгиня Ольга.
Няньке, однако, надо было выговориться, чтобы уже не оставалось никаких недоговоренностей, она боялась потерять доверие княгини Ольги.
— Меня Гелона долго просила тебе не говорить, она думала, что сумеет справиться с Маринкой — ведь скифка–лекарка осталась жива благодаря заботам Маринки — та сама ей целебные кисели носила, горячими хмельными медами с травами ее отпаивала, полынь на рассвете, пока солнце не взошло, собирала на берегу Днепра. А когда все вернулись, делать было нечего. Маринка все скифские тайные травы и коренья в свой сад чародейный перенесла… У нее такая память, что она запоминала все с одного слова, какое бы ей скифка ни обронила…
И опять подивилась княгиня Ольга, как обманчив для нас внешний мир: напрасно мы думаем, что он нам известен…
— Каждый народ держится своими тайнами и своим прошлым, — говорит Гелона, —а у скифов далекое прошлое и много тайн, которые они не выдали другим до сих пор.
— Ну уж, какое у них особенное прошлое, — сказала Ольга, чтобы нянька не заносилась. Княгиня знала, что в любом общении людей важно быть победителем, если не хочешь скоро оказаться побежденным всюду. То, что свекровь не знала о важном в жизни своей невестки, матери своих внуков, делало ее беззащитной…
Нянька опустила голову. Она понимала, что творится в душе княгини.
— Ты не виновата, —сказала она наконец. — Все происходило в глубокой тайне. И не то беда, что Маринка выучилась хитростям жреческим — зачинать или выкидывать зачатие…
— А что же еще? — спросила княгиня Ольга с тревогой.
— Гелона просила тебе передать, что она поражена твоей прозорливостью, потому что детей, своих внуков ты перевела в свой терем вскорости после того, как Маринка перенесла в свой сад самые потаенные и ядовитые травы и коренья из Сокровенного Скифского сада, который находится только в скифской общине Киева, да может быть, еще где‑то у царских могил.
Лицо княгини Ольги покрыла молочная бледность, и нянька испугалась:
— Что ты, голубушка? Совсем у меня измучилась… Я тебя допекла своими бреднями…
— Нет это все слишком значимо, слишком важно для всей нашей жизни, и ты сама это знаешь, иначе бы не стала мне все это рассказывать… — тихо ответила ей княгиня Ольга.
— Зачем же скифам держать ядовитые коренья? — спросила княгиня Ольга.
— Гелона просила тебе передать, что славяне унаследовали дары покровителя своего греческого — потом уже! — бога Аполлона и сына его Асклепия–целителя. Кентавр Хирон, воспитавший мальчика после смерти его матери Коронды — у вас вещей Вороны — был скифом и все кентавры — это скифы — всадники, столь слитые с лошадьми, что кажутся одним телом. Дочери Асклепия — Гигиея и Панакия — это амазонки в скифских степях Танаиса. От дочерей Асклепия пошли у скифок, амазонок и потом славян знаменитые лекари, Аполлон же оставил в Гиперборее и Скифии чудесные сады — с жизненосными травами, кустами, деревьями и цветами…
«Этого я уже не вынесу, — подумала княгиня, — мало ли мне Порсенны?.. И говорит, как он…»
Нянька вытащила из душегреи небольшой клубочек, мгновенно размотала из него длинную нить, всю усыпанную узелками. Склонилась над ним, бормоча что‑то себе под нос… И нелепая мысль пронизала княгиню Ольгу: «Уж не от Них ли — дочерей Асклепия — и моя нянька?»
— Нянька, не смеши… — сказала она устало. — Да у тебя узелковое письмо?
— Да, — обыденно ответила нянька. — Что тут такого? Про сады я тебе еще должна сказать… Вот что: сады — это часть небес, где боги с богинями живут, Аполлон‑де оставил. А целебные травы могут смерть побеждать, как боги… И среди целебных трав есть от всякой болезни спасение, чтобы человек спас себя, вспоминая Асклепия.
Пошептав что‑то над узелками, нянька поджала губы и сказала недовольно:
— Вот еще что: самый великий врач греков — но имени его не могу сказать!.. («Поэтому и губы поджала», — отметила про себя княгиня Ольга.), самый великий–превеликий врач из греков приплыл — не раз это было — на корабле в Скифию, когда она была могущественной и великой, вскоре как было побеждено персиянское большое войско… И собирал он в Скифии травы и учился у скифов лекарскому умению и вывез много скифского корня и скифской травы, и стали они прославлены в Греции и во всем мире. И стали приплывать к скифам за этими травами и платили за них много золота… Этот врач был потомком бога у греков — Асклепия[207]. Скифы считают его своим…
— Старая–старая, — подумала княгиня Ольга про няньку, — а все запомнила. Что творится!
— И еще… какой‑то царь царства[208] неподалеку от Скифии держал Сокровенный сад… Там росли все ядовитые травы и все травы, противные тем ядовитым… Ими можно было бы спастись от них…
— Скажи мне правду, твоя Гелона считает, что мне грозит опасность, меня может кто‑то отравить? — спросила Ольга недовольным голосом. В самом деле, это было почти унизительным для нее — и правительницы и главы семьи… Какая‑то чужая женщина подает ей советы и предупреждает о деяниях невестки… Даже если не думать о том, что это чужая вера, чужой народ…
— Если княгиня Марина и занялась лекарством и училась этому у скифских знахарей, то я не вижу тут ничего дурного, — холодно отрезала княгиня Ольга няньке.
Та вздохнула и вытерла губы рукой.
— Княгиня Марина… — повторила нянька. — Оно конечно, и так — жена князя Святослава есть княгиня. И жрица Макоши она… Но образов, ликов у нее много, — сказала нянька задумчиво… — Понимаю тебя, моя голубушка, как тебе тяжело. Посуди сама — один лик — твоя невестка и супруга князя Святослава, молодая княгиня… Но она его нести не умеет… Другой лик — жрица богини Макоши, все бабы киевские у нее в руках, но Маринка часто не в пользу княжеской семьи с ними волхвует…
Княгиня Ольга подняла вверх ладонь, желая остановить старуху, но та не далась…
— Ты скажешь, как так, старая, ты сама подносишь Макоши масло, и травы душистые, и зерно, и яблоки–груши, не смеешь осуждать волхову свою… Но глаза и уши у меня есть… Я не только молюсь богине, но еще вижу и слышу людей. Любит Маринка власть над ними, красоваться в одеждах, венках. А то, что она теперь и знахарка, совсем ее с ума закружило в другую сторону…
Нянька вновь вынула клубочек, размотала нить с узелками, что‑то пошептала над ними. Потом подняла глаза на княгиню Ольгу:
— А ты не гордись, княгиня…
«О! Значит, уже рассердилась на меня», — подумала княгиня Ольга. Она улыбнулась и сказала: — Не сердись, нянька… Каково мне — со всеми вами управляться?.. Марина, внуки, Киев, княжество, а вы с Порсенной сказками балуетесь…
— Это не сказки, это жизнь и смерть, — ответила нянька. И неожиданно мурашки побежали по спине княгини Ольги — помимо ее воли и разума. Слишком просто были сказаны эти слова. Чем проще, тем страшнее…
Нянька смотрела на княгиню Ольгу, а пальцы ее пробегали по узелкам на нити клубка.
«Как слепая», — подумала княгиня Ольга со своей никогда не покидавшей ее наблюдательностью.
— Тебе Гелона велела передать, чтобы ты каждый день принимала травы скифские…
— Она что — уже и мной распоряжается, не только моей невесткой? — Княгине Ольге показалось непереносимым слово «велела».
Нянька же не обратила внимания на эти ее слова и недовольства.
«Всех распустила, никто не почитает, — подумала княгиня Ольга с горечью, которая неожиданно вдруг наполнила ее рот. Это выглядело почти как колдовство, пришедшее невесть откуда. — Скифское колдование», — отметила про себя княгиня Ольга, будто на деревянной палочке зарубку сделала.
«Пресвятая Богородица, помоги мне, спаси меня!» — неожиданно встал этот спасительный свет, и бушевавшая внутри буря начала стихать…
— Ты что‑то говорила мне про лекарские сады, что развела тайно Марина у себя. Я думаю, что больше, наверное, похвалялась, чем сделала…
— Гелона говорит, что первыми скифы стали их разводить[209]…
— Ладно, нянька, я уже поняла — у Порсенны всё этруски первыми делали, у тебя — скифы… Это, однако, неожиданно для меня, признаюсь тебе… Я думала, что от тебя. хотя бы негаданных подарков я не дождусь… Но, видимо, мне на роду это написано…
Голос княгини Ольги звучал устало. И опять ее удивило, что нянька не обращает на это никакого внимания. Наконец она будто обнаружила что‑то на одном из узелков.
— Вот что съедал царь тот, что жил неподалеку от Скифии — каждое утро: два десятка листиков руты, немного соли, пара больших орехов и пара смокв карийских[210]. Все это нужно взять натощак… И тогда никакой яд не страшен. А руту едят ласки, когда собираются сражаться с ядовитыми змеями…
