Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
И она стала рассказывать, как чуть было не попали в долговую яму. Спасибо, Мордвины предупредили, а то остались бы с обесцененными десятью тысячами на руках.
— Представляете, нам идти брать ссуду, а на следующий день — бах! Денежная реформа. То-то бы у нас был развеселый вид. Давай так, меняла она тему, праздники пройдут, мы с Алексеем Алексеевичем начнем искать квартиру. А?
Сергей Николаевич вздохнул, подумал, махнул рукой. Да он и сам прекрасно видел всю бессмысленность жизни на Мельниково.
Впервые за много дней Наталья Александровна легла спать с легким сердцем. Появился просвет в безотрадном прозябании. Вовремя приехал Алексей Алексеевич, очень вовремя!
На другой день отмечали день рождения Ники. С некоторых пор его перенесли с 30 апреля на Первое мая, чтобы все были дома, чтобы праздновать, так уж праздновать.
Солнечный луч пробежал по комнате и упал на лицо. Ника сморщила нос, завозилась. Открыла глаза и сейчас же зажмурилась от яркого света. Откинула одеяло, села и стала смотреть, как танцуют в луче крохотные пылинки.
Вспомнила, всплеснула руками: сегодня день рождения, восемь лет! Огляделась по сторонам и увидела разложенные на стуле подарки.
Развернула розовое в цветочек платье, отставила на вытянутых руках, полюбовалась и быстренько нарядилась. Побежала к зеркалу, повернулась одним боком, потом другим. Жаль, зеркало небольшое, вся Ника в нем не поместилась. Схватила щетку, пригладила растрепавшиеся за ночь кудряшки. Очень довольная, важно кивнула своему отражению. Вернулась к остальным подаркам. Ее ждал тяжелый том Гоголя с тисненым портретом на обложке. Ника взяла книгу, открыла. Картинок не оказалось, она отложила ее в сторону, на кровать.
Развернула кулек — конфеты! Ника сунула карамельку в рот и занялась последним свертком. «Что же это такое?» — шептала она, снимая один за другим слой бумаги. «Навертели, так уж навертели! Ой, вот, оказывается, что это такое». На ее ладони лежала маленькая, зеленого стекла собачка. Тысячу раз она приставала к маме, — подари, да подари. Вот и подарила.
Ника зажала собачку в кулаке, на цыпочках пробежала по комнате, через коридор, и оказалась на кухне. Взрослые сидели за столом и пили чай. Все трое, как по команде, повернули головы и стали смотреть на нее особыми, растроганными глазами.
После завтрака Сергей Николаевич придумал идти на пустырь за листьями одуванчиков.
— Я вам к обеду такой салат приготовлю, пальчики оближете!
Золотые головки одуванчиков покрыли пустырь нарядным весенним ковром. Солнце играло в прятки с вереницами облаков, деловито бегущих на юг. Гулял на свободе озорной ветер, трепал рукава на голубом платье Натальи Александровны. Она подставляла солнцу лицо, щурилась и смеялась над затеей Сергея Николаевича.
— Салат из одуванчиков! Вот увидишь, никто его не станет есть.
— Я буду! Я буду! — кричала Ника.
— А я тебе говорю, французы делают из одуванчиков великолепный салат. Надо только собирать самые молоденькие листочки. Ника, Ника, только молоденькие!
И Сергей Николаевич стал выбрасывать из небольшой корзины, где Наталья Александровна имела обыкновение держать катушки ниток и клубки шерсти, негодные для еды листья.
Арсеньев хотел принять участие в сборе салата, но Наталья Александровна, смеясь, остановила его.
— Оставьте, оставьте, пусть сами собирают. День-то какой, прелесть!
— День замечательный, — Алексей Алексеевич с улыбкой озирался по сторонам. Впервые за много дней и у него на душе было спокойно. — А что это? — кивнул он в сторону лагерного забора.
— Это, — мельком глянула Наталья Александровна, — тюрьма. Лагерь заключенных.
И она пошла по траве вслед за сборщиками, перемежая по старой эмигрантской привычке русскую речь с французскими словами. Арсеньев шел рядом, слушал ее рассказ о недавно прошедшей суровой зиме и время от времени оглядывался. Немая стена с часовыми на вышках почему-то отвлекала его.
— Мама! — вскрикнула Ника, — так нечестно! Мы с папой собираем, а вы просто так ходите!
Наталья Александровна усмехнулась и тоже стала рвать листья. В какой-то момент обернулась на Арсеньева и встретила его внимательный и какой-то необычный зовущий взгляд. Слегка нахмурилась и снова наклонилась над розеткой темно-зеленых листьев с желтым солнышком посредине. «Показалось? — подумала она, и сейчас же себя успокоила, — конечно, показалось. Чепуха какая-то».
После праздника Наталья Александровна и Арсеньев занялись поисками жилья. Они договорились не спешить, не кидаться на первый попавшийся дом, а выбирать с чувством, с толком, с расстановкой, чтобы хозяйка оказалась симпатичной, а не какая-нибудь мегера, чтобы жить им, пусть в разных домах, на этом особенно настаивал Арсеньев, но рядом. Чтобы, как говорил он, не слишком надоедать друг другу.
Через неделю, вернувшись с работы, по виду жены Сергей Николаевич понял: все улажено. Они нашли то, что хотели, на улице Розы Люксембург в двух домах, расположенных по соседству.
— Но, — предупредила Наталья Александровна, — это окраина.
Невелик город Лисичанск. В центре ли жить, подальше от центра, — особой роли не играет. Лишние полчаса на пешеходную прогулку до базара вполне можно потратить без всякого ущерба для здоровья.
— Зато школа рядом. А место! М-м-м!
— Место прекрасное, — вторил Арсеньев.
Да, это было просто замечательное место. Широкая, поросшая травой-муравой улица, сплошь застроенная частными домами, круто спускалась к глубокому оврагу. В незапамятные времена овраг был засажен вязами, шиповником и конскими каштанами. Корни кустов и деревьев цепко держали его склоны.
Овраг прорезал высокий берег и заканчивался почти у самой реки. Внизу пролегало железнодорожное полотно. Перебравшись через рельсы, можно было очутиться на каменистом пляже с редкими оконцами песка у самой воды. Неторопливая река в тенистых берегах тихо несла невысокую рябь в неведомую даль к Дону.
Старый дом, облицованный диким камнем, заплетенный до крыши диким виноградом стоял на откосе. Окна одноэтажного фасада смотрели на уходящую вверх улицу. На стороне сада дом оказывался двухэтажный, с длинной полуподвальной комнатой внизу.
Заброшенный одичавший сад сбегал к краю оврага. Отсюда видно было заречье. Заливной луг, поля, перелески, далекий сосновый бор на юго-западной стороне.
Несколько портил пейзаж Лесхимстрой с уродливыми корпусами комбината, но только днем. Вечером в юном городе зажигались огни. И взору романтиков являлся неясно видимый, зачарованный замок.
Хозяйка, милая женщина средних лет, полная, светловолосая при знакомстве руку подавала церемонно, лодочкой.
— Алевтина Ефимовна.
Она жила на одной половине дома, другую, из двух комнат и кухни сдавала жильцам. В нижнем этаже размещалась дальняя родственница, но у нее был отдельный вход, никакого касательства к остальным помещениям она не имела.
На снятую в соседнем доме квартиру Арсеньев переехал на следующий же день. Улановым предстояло томиться на Мельниково еще две недели до конца учебного года.
Муся Назарук не скрывала радости. Стала чрезвычайно предупредительной, Нику иначе, как «деточкой» не называла. Они с мужем ждали прибавления семейства, освобождающаяся комната отходила им.
Она всячески обхаживала Наталью Александровну, и даже вызвалась помочь укладывать вещи, когда настанет срок.
— Ах, Муся, — сказала Наталья Александровна, что тут особенно укладывать. Уж я сама.
— Как хочете! — вздернула носик Муся, тряхнула локонами и ушла к себе.
Расставались без слез, без сожалений. Вова пожал руку Сергею Николаевичу, пожелал удачи на новом месте. Муся ткнула губами в щеку Натальи Александровны и попросила прощения «если что было не так».
И вот вещи вынесены во двор, голопузые Серега и Витька шныряют глазами, что бы стибрить. Мать кричит им в окно:
— А ну, отойдите, заразы, погибели на вас нет!
Ника сидит на большом чемодане и смотрит, как папа с дядей шофером загружают машину, а мама подает им легкие вещи.
На руках у Ники встревоженный Васька. Ушки насторожены, вот-вот вырвется и убежит.
— Не бойся, Вася, не бойся, — уговаривает она котенка, мы просто переезжаем. Там большой сад, там тебе будет хорошо.
Проходит совсем немного времени, и вот уже Ника гуляет в долгожданном саду. Трогает ствол могучего каштана под окном ее комнаты, задирает голову, силясь увидеть макушку. Легкий ветерок пробегает по молоденьким лапчатым листьям, на ветках покачиваются пирамиды соцветий, готовых вот-вот распуститься.
Чуть поодаль, — дикая груша, в ветвях ее возятся, чирикают воробьи. На длинной грядке, озаренные июньским ласковым солнцем, цветут садовые колокольчики. Все хорошо, все просто замечательно.
