Аркадий Савеличев - А. Разумовский: Ночной император
В дружестве и любезности к вам пребывающий Алексей Разумовский».
Обе записки он запечатал своей графской печатью и послал с верными людьми. После известия о проверенных, казалось бы, дворцовых пикейщиков следовало остерегаться.
На правах поручика лейб-кампании, ничего не говоря Елизавете, он под благовидным предлогом даже охрану Летнего дворца сменил; государыня, отдохнув после охоты, в Петербург уехала, и он, конечно, следом. Дежурному караулу за добрую службу дали три дня отдыха, а на место его другую команду вызвали, с другим же подпоручиком во главе. Такое случалось частенько, ко всеобщей радости караульных. При отбытии в казармы они и бочонок славной петровской водочки укатили.
Казацкую злость в нем решили разбудить?..
Именно это и сказал он Вишневскому, который не замедлил явиться, несмотря на поздний час.
— Федор Степанович, я во зле пребываю. Чуток попозже скажу — в чем суть. Пропустим-ка для начала по хорошему бокальчику?
Пропустили и по одному, и по второму, и даже по третьему, прежде чем Алексей начал:
— Не сомневаюсь, Федор Степанович, в твоей благой воздержанности на язык, но все же прошу: пока никому ни гу-гу. Дело серьезное… и пакостное. Хотя придется и мне самому встревать. Однако ж одному не управиться. С десяток злодеев в один змеиный клубок свились. Не все твои приятели-сослуживцы состарились?
— Да есть и вроде меня, и помоложе.
— Вот и разлюбезно, Федор Степанович. Послезавтра в Гостилицах очередная охота. Государыня прибудет… по всей видимости, прибудут и злодеи. Мне бы не хотелось, не зная доподлинно всего, привлекать солдат. Это не ускользнет от внимания государыни: как да что? К тому ж солдаты должны быть в мундирах, могут спугнуть. Сможешь ты подобрать десяток добрых безмундирных хохлюков? В случае отказа наша дружба, Федор Степанович, не пострадает.
— Помилуй, Алексей Григорьевич, какой отказ! Скажи только: быть при оружии?
— Ну, саблями казацкими греметь, пожалуй, не надо, а пистолеты весьма кстати. Нетрудно их спрятать под кафтаном. Выступите наперед по моему сигналу. Надо ли еще что объяснять?
— Все — как ясно солнышко.
— Вот и разлюбезно, Федор Степанович. Об этом хватит. Какие вести с нашей Украйны?
— Да не нарадуются новым гетманом. Молод, а крепок на руку. Не то что генеральский пентюх Бибиков. Нет, Кирилл Григорьевич справно взял в руку булаву. Пишут мне, что он первым делом разогнал совет нечестивых, сборище управителей. Ставку свою переносит в приснопамятный Батурин. Я в начале лета навещал родичей и в Батурин також завернул. Дворец Мазепы, конечно, в развалинах, да Кирилл Григорьевич и восстанавливать его не собирается, неподалеку строит новый, о трех этажах дворец. Как же столице казацкой без дворца своего? Он уже дал послабление малороссийскому крестьянству. И с хлебным налогом, и с солевой пошлиной. Да и стоящим там войскам запретил обирать малороссов. Хочешь исправно служить — за служивые же денежки и покупай, что потребно. Вот он каков, твой младшенький!
Обо всем этом брат описывал исправно. Но ведь одно дело — по-братски и другое — по-людски, от посторонних.
— Утешил ты меня, Федор Степанович, — приобнял Алексей старого генерала. — И вестью о брате, и своим согласием послужить мне и государыне. Ступай. У тебя хлопот будет много.
Он проводил земляка до наружных дверей, чтобы самому подготовиться к предстоящей охоте. Времени оставалось немного.
IV
Охота пошла своим чередом, от центральной аллеи Гостилиц, широкой, как Невский прешпект, до дальних лесов, с оврагами и отвесными крутоярами, где рыли норы лисицы и кормили свои выводки волки.
До настоящей волчьей охоты, до первозимника, было еще далеко, но им ведь не сдавать шкуры голландским купцам. Егеря доложили: в Гиблом овраге обнаружены сразу два выводка, уже забуревшие первогодки. Елизавета, прослышав это еще в Петербурге, непременно хотела скакать на волков, Екатерина возбужденно хлопала своими немецкими ручками: ах, волки, ах, русские волки! Только великий князь собирался что-то неохотно.
— Почему не в настроении, ваше высочество?
— Вы разве забыли, граф, о нашем разговоре? — тоном истого заговорщика, понизив до шепота голос, вопросил он.
— Пустое, ваше высочество. Да и стол я своим поварам знатный заказал. Будет новомодное шампанское, да и лягушки эти, как их… вустрицы! Терпеть не могу, а перед гостями не грех похвастаться. Лучшее блюдо во французском Версале. А мы чем хуже?
— Не хуже, граф, — повеселел великий князь. — Едем! Я соберусь как истый пруссак, по-солдатски.
И верно, быстро собрался. Надо было хоть к вечеру добраться до Гостилиц, чтоб с первым, уже холодноватым, солнцем и двинуться всей ордой на охоту.
И охота поутру с оглушительным лаем, ржанием, криками, топотом, женскими визгами, трещотками ходко сорвалась с чистых аллей на лесные просеки. Они не доставали до Гиблых оврагов, но загонщики и борзятники загодя были отправлены вперед. Верно, уже заходили с глухой стороны. Трещотки-то как раз и надвигались от оврагов.
Сославшись на то, что волчья охота — не лисья, требует везде его личного догляда, Алексей Разумовский свернул на рокаду. Великого князя он пустил по смежной аллее, не мог потерять. Да следом за ним, поодаль, и люди Вишневского должны были пробираться. Великий князь не любил, да и не умел, скакать подобно своей тетушке, так что негласная охрана и пешью могла поспеть — не валить же целым конным отрядом. Лошадь разрешено было взять одному Вишневскому, да и то по старости.
Сентябрьский денек располагал к скрытости — и тех, кто скрывался, и тех, кто караулил их. По такому деньку поверх охотничьего кафтана не помешал и походный суконный плащ. Под его широкими полами прекрасно уместились два пистолета и кривой турецкий ятаган — подобие казацкой полусабли. Землячки в свое время удружили, узнав, что их знатный земляк целую стену оружием завесил: так, для праздного баловства. Не лезть же ему на стены турецкой или прусской крепости, для того солдатики есть. Генерал-поручику приличнее издали оружием любоваться. Он поутру и полюбовался, но не нашел ничего лучше этого сподручного ятагана. Разумеется, в своей жизни он не только не махал ятаганом, но и шпагой-то не замахивался. Уж когда допекало, так плетку в ход пускал, даже на людей весьма именитых. Муж злоязычной чесальщицы, Петр Иванович Шувалов, пред образами поклоны клал, когда непобитым с охоты возвращался, потому как все номера путал и зверя своей образиной пугал. В таких случаях обер-егермейстер, подскакивая, не церемонился: хлесть, хлесть в крест-перекрест!
Сегодня он нарочно Шувалова не взял, чтоб до времени не распалять себя.
Великого князя он нашел в полном одиночестве, даже камер-юнкера или пажа не было с ним. Он шажком ехал по аллее и покусывал ивовый прутик, который использовал вместо плетки. Бледное лицо его, побитое оспой, было сегодня бледнее обычного, да и ерзал Петр Федорович в седле постоянно оглядываясь. Страх? Но в таком случае зачем же он отпустил всех своих сопроводителей?
— Скучаете, ваше высочество? — подъезжая, без всякого намека спросил.
— Нет, граф. Просто я вчера перебрал немного…
— А-а, бывает. Даже у меня, закаленного выпивохи. Но, однако же, волки…
— Ах да, граф, волки!
Он пришпорил коня, прутиком хлестнул. Все как-то несерьезно, по-детски, хотя великий князь уже вышел из детского возраста, вполне приличный семьянин. Правда, детишек который уж год нет. Ну, да с Божьей-то помощью!..
Алексей Разумовский улыбнулся, еще раньше заметив на уединенной рокаде Екатерину. Разумеется, в сопровождении своего камер-юнкера Сергея Салтыкова. Как же великой княгине без камер-юнкера… ха-ха!..
Но долго размышлять не приходилось.
— Ваше высочество, встряхнитесь, — галопом нагнав его, пресерьезно посоветовал. — У меня сегодня — волки. Только они, леший их возьми, на уме. Поезжайте шажком, я другие посты проверю. Слышите?..
Содом многих десятков трещоток уже приближался. Вполне вероятно, что волки могут выскочить и на эту просеку.
Но выскочили-то, причем сзади, совсем не серые — рыжий спереди, славный детина лет тридцати. В маске черной, из-под которой выбивались рыжие лохмы. По прежнему описанию великого князя догадался: это и есть подпоручик Батурин! Оборотив навстречу коня, Алексей поджидал. Батурин был, разумеется, без формы, в кафтане средней купеческой руки. Его в спину подпирали еще несколько человек… в таких же нелепых масках. Где-то среди них и дворцовые пикинеры? Ага! Да вот же, с пучками пик за спинами! Имен их обер-егермейстер, разумеется, не знал; не графское это дело — вожжаться с каждым. У них свой командир есть, в чине прапорщика. Одно известно: лису ли, волка ли особливо, они не только под собаками колют, но при необходимости и сшибают. Потому и за плечами у каждого несколько коротких, железно оскаленных пик.
