Иван Клула - Екатерина Медичи
Так этим скромным и мирным завоеванием закончилась погоня за миражами, которую на протяжении многих лет вели королева Екатерина и ее жалкий последыш, герцог Анжуйский. Они метили высоко: две короны – Английская и Португальская, а также княжество – Нидерланды. От этой мечты остался жалкий обломок, который тем не менее неожиданно стал украшением Французской короны. В течение целого десятилетия – до 1595 года – город и герцогство Камбре противопоставили грозной мощи Испании крепкую оборону. Их завоевание предвосхитило северные походы Франции, но понадобится еще почти столетие, чтобы, наконец, в 1578 году Камбре оказался окончательно присоединенным к Франции по Нимегскому договору.
В горестях и испытаниях глубокое чувство семейной солидарности поддерживало мужество и надежду Екатерины. Счастье ее детей и внуков было, в конечном счете, главной пружиной ее политики. Именно для них она стремилась [344] восстановить общественный порядок и возродить финансы королевства – так чинят и наводят порядок в собственном доме. Опять-таки для них она стремилась обрести суверенную власть в иностранных государствах. Но весь ужас состоял в том, что королева растрачивала свои силы впустую, она видела, как смерть уносит ее близких: вот откуда тайное удовлетворение по поводу брака герцога Савойского. Но этого было недостаточно, чтобы она забыла о своем горе и о том, что из всех ее сыновей в живых остался только один и тот, увы, не имел наследников. [345]
Глава IV. Агония династии
Смерть герцога Анжуйского – заранее назначенного наследника Короны, стала для короля предлогом для организации одного из тех мрачных торжеств, которые он в силу своей извращенной чувствительности безумно любил. Он сам следил за организацией похоронного церемониала, чья напыщенность должна была возвеличить в глазах народа ужасную потерю, понесенную династией Валуа.
Тело герцога Анжуйского привезли из Шато-Тьерри в Париж и 21 июня 1584 года установили в церкви Сен-Маглуар в пригороде Сен-Жак – традиционном месте остановки при перевозке королевских останков в Сен-Дени. 24 июня, в день Святого Иоанна, король, его мать и его жена пришли окропить гроб святой водой. Генрих торжественно вышел вперед, одетый в широкий плащ, на который ушло восемнадцать локтей фиолетовой флорентийской саржи: шлейф за ним несли восемь дворян. Его окружали стрелки из гвардии с алебардами, повязанными траурными лентами, одетые в траурные камзолы, штаны и колпаки. Впереди стоял отряд швейцарцев, бивших в затянутые черным крепом барабаны. Здесь были все знатные придворные в траурных капюшонах, кардиналы в лиловых мантиях, епископы в монашеских одеяниях и накидках из черной саржи и, наконец, дамы в глубоком трауре, прибывшие в восьми каретах в свите царствующей королевы.
25 июня траурный кортеж в течение пяти часов двигался через весь Париж к Собору Парижской Богоматери: представители органов управления в траурных мантиях, рыцари Ордена короля, епископы и послы, советники парламента медленно шли впереди катафалка. Сеньоры и городские старшины, держась друг за другом, несли ленты покрова на гроб. [346]
После службы в Соборе Парижской Богоматери та же самая процессия проводила тело герцога в Сен-Дени. Там он был захоронен 27 июня в склепе Ротонды Валуа и ему воздали королевские почести: у входа в подземелье офицеры герцога по одному возложили оружие, латные рукавицы, шпоры и жезл командующего – символы могущества усопшего брата короля.
Такие похороны подчеркивали серьезность династического кризиса. Смерть герцога Анжуйского унесла ближайшего наследника короля, безусловно, еще молодого, но не имевшего детей и, скорее всего, неспособного их иметь вообще. Салический закон – основополагающее правило наследования трона с 1316 года, указывал его преемниками старшую ветвь Бурбонов и ее главу короля Наваррского, который состоял с королем в родстве двадцать второй степени по мужской линии и был гугенотом. Смутная тревога охватила страну: как такой принц во время коронации сможет дать традиционную клятву поддерживать религию и искоренять ересь? Если ему придется стать королем Франции, то есть основания опасаться, что он навяжет всем протестантскую религию, как это сделали в своих странах немецкие государи или королева Английская.
Генрих III заговорил об этом с Дюплесси-Морне, советником Генриха Наваррского, который в тот момент находился при дворе: суверен был готов признать своего кузена своим единственным наследником. Чтобы официально передать свое предложение Беарнцу, в июне 1584 года он направил к нему герцога д'Эпернона, которому дал на расходы по его миссии 200000 экю. Скорее всего, фаворит должен был посоветовать Генриху Наваррскому отречься: то же самое советовал сделать своему повелителю сам Дюплесси-Морне, сказав ему ставшую знаменитой фразу: «А теперь надо, чтобы вы занялись любовью с Францией». Но будущий Генрих IV не торопился. Ведь королю Франции только тридцать два года и он вполне может, даже после десятилетнего супружества, иметь детей. Если Беарнец решит, что ему выгодно согласиться на очередное обращение в католическую религию (которое станет пятым по счету), [347] он никого не убедит и даже лишится поддержки протестантских сил.
Как бы то ни было, попытка сближения была необходима. Екатерина тоже этому способствовала. В июле одно за другим она написала Бельевру два письма. Он остался с Маргаритой де Валуа, чтобы она оказала достойный прием д'Эпернону – человеку суровому, жестокому и надменному, которого она ненавидела: она обвиняла его в том, что он поссорил ее с королем. Но пока фаворит выполнял возложенную на него миссию, католическая партия, обеспокоенная этими действиями, готовилась дать отпор. Было решено прибегнуть к самому радикальному средству: заставить короля лишить права наследования принца-гугенота. Образовалось еще одно течение внутри оппозиции. В Париже и в большинстве крупных городов были организованы союзы – лиги, по типу появившихся в 1576 году. Они объединяли тех, кто не соглашался с идеей протестантской династии.
Узнав об этих тайных происках, Генрих III ограничился тем, что 26 марта 1585 года принял меры по охране общественного порядка. Он назначил новых офицеров городского ополчения, приказал закрыть большинство ворот города, велел десятникам регистрировать имена иностранцев, живших в домах горожан, и запретил речные перевозки ночью. В апреле приказал произвести учет оружия, находившегося у горожан. Наконец, когда он осознал, что практически все купцы и простолюдины примкнули к Лиге, он внезапно лишил должностей высшие чины городской милиции и заменил их своими собственными офицерами в длинных и коротких плащах.
Эти меры, продиктованные раздражительностью и нервами, не могли вернуть королю уважения народа, уже давно подорванное созерцанием его чрезмерной набожности. Всех возмущало, когда он появлялся то в маске и переодетый в женское платье, то во власянице раскаявшегося грешника, подвязанного поясом из маленьких черепов. С изумлением люди наблюдали, как он дотрагивается до золотушных, держа на руках собачку, или поднимается на кафедру и [348] увещевает монахов ордена фельянов и францисканцев, как будто он был знатоком теологии и морали. Это жеманство, больше напоминавшее насмешку над религией, постоянно осуждали проповедники, разжигая, таким образом, гнев народа. Еще во время поста 1583 года Морис Понсе, произнося проповедь в Соборе Парижской Богоматери, осудил «братство лицемеров и безбожников», окружавшее короля. Последний отправил проповедника в изгнание в аббатство Святого отца в Мелене. Позже, когда придворные лакеи высмеяли процессии короля на кухнях в Лувре, он приказал их отхлестать. По всему королевству Лига вдохновляла на проповеди, клеймившие распутство короля: самые злобные были произнесены в Лионе, Суассоне, Орлеане и Туле. Убийство государя, недостойного своего сана и готовившего пришествие короля-еретика, – тираноубийство, можно рассматривать как похвальное деяние. Впрочем, с некоторых пор убийцы, вооруженные католической оппозицией, дерзко расправлялись с государями из протестантского лагеря.
Несмотря на королевский запрет, 16 января 1585 года в Жуанвильском замке состоялось провозглашение Святой Лиги – вечной, наступательной и оборонительной, объединяющей французских католиков и Испанского короля в борьбе за истинную религию и уничтожение любой ереси во Франции и Нидерландах.
Иезуит Клод Матье, бывший провинциал [22]во Франции, был направлен в Рим просить Григория XIII благословить это начинание, но 18 ноября папа уточнил, что если с самого начала войны он согласится заявить, что Генрих Наваррский и Конде не могут унаследовать трон, то теперь он воспротивится покушению на жизнь Генриха III. Возвратившись во Францию, Матье отправился в Швейцарию и получил обещание католических кантонов поставить Лиге шесть тысяч солдат.
