Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
И все же он — подданный, пока открыто не заявивший о своей непокорности, а значит — все еще находящийся в руке великого князя и имеющий право на его покровительство. Решение великий князь отложил.
А пока поселил Всеволода Глебовича у себя, осыпал его ласками, одаривал дружеской беседой. Старался успокоить рязанского князя, видя, как тот страдает по оставленным в Пронске жене и детям. Княгиня Марья тоже душевно прониклась сочувствием к Всеволоду Глебовичу, упрашивала мужа дать войско. Великий князь сделал по-иному.
Как раз в это время вернулась дружина из булгарского похода, и с ней — Юрята. Всеволод Юрьевич считал, что лучше Юряты никто не сможет поговорить с мятежными Глебовичами, и отправил его послом. Хотя у Юряты, пока он воевал с булгарами, тоже родился сыночек и верному Всеволодову подручнику надо было бы дать возможность на него как следует налюбоваться, великий князь именно Юряту услал к Пронску. Сыновья Юряты, вернувшиеся с ним из булгар, просились с отцом, но он не взял их — дело было спешное и строгое.
С Юрятой отправился многоопытный боярин Федор Ноздря, к тому же бывший не менее тучным, чем князь Роман Глебович. Могло и это пригодиться: тучные люди как-то легче договариваются между собой.
Но даже когда великий князь выслушал ответ Романа, привезенный Юрятой, он не стал спешить с войной.
Придумали с боярами так: поместить в Пронске владимирскую дружину. Ну не совсем же выжили из ума старшие Глебовичи, неужто Мало учены великим князем, неужели осмелятся? Решили отправить на это дело охотников — кто пожелает сам. Набралось достаточно. Для устрашения Глебовичей взяли дружины побольше — просто чтобы знали, что воинской силой великий князь не оскудел. В этот раз Юрята взял с собой сыновей. Вернувшись, рассказал, как было дело.
Теперь хоть князь Всеволод Глебович мог спокойно жить: ему казалось, что лучшей защиты для супруги и детей его и придумать нельзя. Всем так казалось. Великому князю — тоже. Поскольку Глебовичи разрешили владимирцам войти в Пронск, то это могло означать одно: осада ведется уже без прежнего ожесточения. Все от нее устали, и, видно, скоро старшие братья разойдутся по своим уделам. В ожидании таких вестей Всеволод Глебович продолжал жить у великого князя.
Великий князь наслаждался жизнью, занимался своими делами, их у него было множество. Взять хотя бы изготовление колоколов — Всеволод Юрьевич просто горел страстью завести у себя такой промысел. Уж из немецкой земли выписаны были двое стариков — учеников знаменитого Теофила, давно почившего, но оставившего свои тайны людям, и эти два старика уже набрали себе помощников из владимирских горожан и за немалую плату учили их этому искусству. Великий князь, увлекаясь делами, казалось, забыл и про Глебовичей, и про осаду. А забывать было рано.
Но разве можно себе представить непредставимое? Поверить в невероятное? Нельзя. Это и во благо, что нельзя, — иначе у собственной матери куска из рук не возьмешь, будешь думать, что он отравлен. Это и во зло — потому что иной раз возьмешь кусок из родных рук, а он отравлен. Так что верь, но сомневайся.
Никто, конечно, не мог себе представить, что если Пронск будет взят, то больше всего поспособствует этому не кто иной, как юный князь Святослав Глебович.
Проводив владимирскую дружину, князь Роман начал думать. Но даже его изощренный на всякие хитрости ум не мог подсказать решения, которое его удовлетворило бы. После того как триста владимирцев сели в Пронске, ему особенно обидно было снимать осаду. Тем более что оба ненавистных брата — Игорь и Владимир — теперь ждали от него именно этого. Всеволод Юрьевич снова оказывался победителем! Если он, Роман, снимет осаду, то вдобавок к стыду поражения удостоится еще и презрения братьев. Как ни мала его к ним любовь, а все же ссориться с братьями ему не хотелось.
И он не смог придумать ничего лучше, как вызвать этого молокососа Святослава на переговоры. С осажденными быстро договорились, и Роман Глебович отправился в Пронск один, без оружия и сопровождающих. Конечно, он припрятал нож — на своем обширном теле он мог и целый меч незаметно спрятать. Неизвестно, зачем ему был нужен этот нож — ведь не для того, чтобы зарезать Святослава тут же: тогда ему, Роману Глебовичу, верная гибель. Скорее всего, взял он нож с собой, потому что пообещал: оружия при нем не будет.
И, войдя в покои, увидев испуганные глаза Святослава, глядевшего на страшного старшего брата, как курица-клушка на лису, Роман понял, что выбрал самое правильное решение. Давно было нужно так сделать. Он начал, однако, с предисловий.
— Здорово, брат, — хмурясь якобы по-отечески, произнес Роман. — Как живешь?
— Хорошо живу, брат, — послушно ответил Святослав.
— Братья тебе кланяются, — по-доброму сказал Роман. — Так и говорили: передай, мол, брату от нас поклон.
— Спасибо, — ответил Святослав.
— Как тут дружина владимирская? Не обижает тебя?
Князь Роман был озабочен. Как бы хотел сказать: смотри, если станут тебя обижать, то мы им — ух!
— Нет, не обижают.
— Ну, это хорошо, что не обижают, — удовлетворился Роман. — Так не обижают, говоришь?
— Нет, нет, не обижают, — поспешно заверил Святослав.
— Так, так. А вот ты нас почему обижаешь? — спросил удивленно Роман.
— Я? — испугался Святослав. — Я… нет…
— Вот так нет. А воевать с нами кто затеял?
Святослав молчал. Двое его бояр — Онаний Клюк и Осип — никак ему не помогали, хотя и обещали поддерживать в разговоре с братом. Он их не осуждал — думал, что они просто боятся князя Романа, как и он сам, Святослав, боится до немоты. Онаний и Осип замаслившимися глазками глядели на князя Романа Глебовича. Роман увидел, что можно говорить прямо.
— Брат! Хватит уж нам ссориться, — сказал Роман. — Что ты людей в осаде держишь, голодом моришь? Сдай нам город.
Святослав с удивлением посмотрел на Романа. Он помнил, как обещал брату Всеволоду, поехавшему за помощью во Владимир, держать город во что бы то ни стало. А теперь вот говорят — сдавай.
— Брат-то твой, — сказал Роман и поправился: — И наш тоже сейчас во Владимире жирует. Великому князю пятки лижет. Хорошо ли это, князь Святослав?
— Нет, пятки лизать — это конечно же нехорошо.
— Мы же братья твои, — сказал Роман. — Сдай нам город. Ведь не съедим же мы тебя.
Святослав взглянул на безмолвствующих своих бояр Онания и Осипа. Вид их сам за себя говорил: сдай город, князь Святослав.
— Сдай нам город, — повторил Роман. — И будет у нас по-прежнему любовь. Все простим друг другу. Ведь братья же мы. Не чужие. Только под владимирского князя не ходи. Он нам всем — главный враг.
Задумали так. Бояре с дружиной вяжут владимирцев — и тут же открывают ворота. Тех, кто станет сопротивляться, убивать на месте. Для этого среди людей, верных Всеволоду Глебовичу, поставить Святославовых дружинников. Святославу ничего не делать. Бояре сами обо всем позаботятся.
Так и сделали.
Глава 26
— Тятя, — сказал, подъехав, Добрыня. — Мы с Бориской поспорили. Он говорит, что попадет стрелой в летягу[43], а я ему не верю. Вот ты нас рассуди.
— А на что поспорили-то? — улыбаясь, спросил Юрята. Всякий раз он с удовольствием поглядывал на сыновей. Как возмужали! Пошли им на пользу булгарские степи. Добрыня уж на полголовы выше отца. Если дальше так расти будет — с сосну вырастет.
— Поспорили на гривну, — ответил Добрыня. Голос низкий, сильный. Совсем взрослые оба. А все бы им играть. Правда, из-за летяги он и сам бы поспорил. Вот только что-то уж много — гривна. Корову купишь.
— Не бойся, тятя, у тебя не попросим, — засмеялся, догадавшись, Добрыня. — Свои имеются.
Правда. Получили они свою законную долю добычи — и Добрыня и Бориска. Юрята им посоветовал приберечь — мало ли на что серебро может понадобиться. Но они копить еще не умеют. Играют, наверное, потихоньку в зернь[44], сладости покупают у персов. Добрыня Любаве колтушки[45] подарил серебряные с золотом, Юряте — пояс. Вот он, пояс-то. Ох и красив! По красному полю золотой узор вышит, пряжка — два льва сцепились. Юрята его теперь и не снимает.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал он. — Ну, где летяга-то?
Бориска ехал впереди — лук наготове, стрела наложена. Поводья бросил, смотрел вверх, высматривал на соснах, в ветвях темно-рыжий комочек, готовый прыгнуть, расправить свой плащ и плавно перелететь на соседнее дерево. Юрята тоже стал внимательно смотреть — любопытно было ему, сможет или не сможет Бориска попасть. Стреляет-то он метко. Юрята несколько раз видел на сучьях беличий перескок, но это были простые белки, а ребята поспорили на летягу.
Ага, вот она. Она по веткам-то не прыгает, как ее родичи, а ходит.
Бориска остановил коня. И Добрыня остановил, и Юрята. И все, кто рядом с ними ехал, остановились. Слышали про спор, тоже всем хотелось поглядеть на стрелка.
