Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Я думал о моем отце — умершем и гниющем в могиле.
Я думал о моей империи — падальщики растаскивали ее на части.
Я думал о приснившейся мне горе — разрушенной до основания и покрытой трупами.
Я думал о моем враге — о тиаре на его голове.
Я думал о себе — о чудовище в клетке.
Так проходит слава мирская…
41
Окрестности Рима, 1 января — 29 апреля 1504 года
ДОРОТЕЯ
Начался второй год моей праведной жизни. Небо сегодня низкое и серое, дует холодный ветер. Утром к нам зашел торговец шелком и рассказал новости о герцоге. Вероятно, его задушил и бросил в Тибр по приказу Папы дон Микелотто. Все в монастыре сочли, что такова Божья кара, и я, безусловно, не спорила с ними. Прошлое я предпочитала сохранять в тайне. Но в глубине души мне жаль Чезаре. Я не забыла о том, как много боли он причинил мне и другим людям, но сегодня вечером я помолюсь о спасении его души.
Последние три дня беспрерывные сильные дожди не выпускали нас из монастырских стен. Нынче утром сестра Роберта прошептала мне на ухо, что ей известен мой секрет. Я промолчала, но она, должно быть, заметила, как я покраснела. Откуда она могла узнать? Кто мог рассказать ей? Она хитра и бессердечна, и мне становится страшно при мысли о том, как она может воспользоваться этим знанием.
Сегодня ненадолго выглянуло солнце, и я трудилась в огороде. Физическая нагрузка полезна. И помогает забыть о тревогах.
Днем нас навестил епископ, и один из его слуг сообщил нашим сестрам на кухне, что на самом деле герцог не умер. По-видимому, он содержится в тюрьме замка Святого Ангела, но поговаривают, что его могут освободить. Как глупо, подумалось мне, что я молилась за его душу.
Сестра Роберта не сводила с меня глаз во время вечерни, а потом уже во дворе прошипела:
— Должно быть, вы счастливы, узнав, что ваш любовник жив!
И теперь, думая о ее словах, я испытываю стеснение в груди.
Наконец появились первые признаки весны — бутоны на яблонях и воздух по вечерам душистый и почти теплый.
Сегодня ко мне приехала удивительная гостья! Моя подруга Стефания. Мы сидели в моей келье и разговаривали. Как же приятно было увидеть и обнять ее! Мне казалось, что я больше никогда о ней не услышу. Стефания вышла замуж за своего военного и, видимо, жила вполне счастливо. Она выглядела гораздо старше, чем мне помнилось, хотя со времени нашего расставания прошло всего полтора года. Неужели я тоже так быстро постарела? Мы спокойно болтали, но потом она заявила, что у нее есть для меня сообщение от одного человека. Должна признать, что сердце у меня екнуло при мысли, что моя подруга имеет в виду Леонардо. Но когда я спросила, от кого же, она сказала:
— От вашего мужа. Он хочет, чтобы вы переехали жить к нему в Венецию.
Я испытала потрясение. Чувства мои пришли в смятение.
Проходя по коридорам, я заметила, что вслед мне несутся смех и перешептывание. Неужели сестра Роберта выдала мою тайну? Это невыносимо.
Один из слуг моего мужа доставил мне от него письмо. Длинное послание, в основном состоящее из общих фраз, но в конце он высказался более откровенно:
«Моя дорогая Доротея, я понимаю, что вам не хочется ни думать, ни говорить о том, что происходило с вами по вине этого чудовища, но должны ли вы расплачиваться за это, навеки уйдя от мирской жизни? Я полюбил вас с первой нашей встречи и очень хотел бы видеть вас моей женой. Вы еще молоды. И я верю, что, став моей женой, вы вновь обретете способность радоваться жизни. Друзья советуют мне забыть вас и выбрать другую жену, но меня такая перспектива не привлекает. Мне нужны именно вы. Не желаете ли вы приехать в Венецию, стать моей спутницей и выносить наших детей? Может быть, плодотворная жизнь станет лучшим бальзамом для ваших былых ран…»
Размышления о моем муже… Имею ли я право называть его моим мужем? Уже множество раз я перечитала его письмо. Размышления о «плодотворной жизни»…
Я получила сегодня анонимную записку, ее подсунули мне под дверь. Я сразу ее сожгла, даже не осознав толком, что в ней говорилось, — мне бросились в глаза лишь два слова: «БОРДЖИА» и «ШЛЮХА». Мне тошно даже думать об этом. Возможно, настала пора покинуть это место.
Опять вдруг повалил снег. Как странно, ведь только вчера было так тепло. Я решила, что вечером отправлю письмо моему мужу. И еще напишу Дожу Венеции, спросив его, сможет ли он защитить меня в случае необходимости. Не окажется ли ловушкой послание от моего мужа? Может, втайне он хочет наказать меня за грехи, которые, как он воображает, я совершила с герцогом?
Он написал:
«Доротея, никто здесь не сомневается в вашей невинности и не подозревает ни в каких грехах; все лишь сознают, каким несчастьям вы подвергались после похищения этим жестоким тираном. Если же хоть кто-то из моих подчиненных посмеет обидеть вас дурным намеком, то обещаю, что он тут же будет с позором изгнан. Доротея, пожалуйста, приезжайте. Без вас мой дом подобен бесплодной пустыне».
Приняв решение, я сообщила о нем матери-настоятельнице. На следующей неделе я собираюсь покинуть монастырь и вернуться к моему мужу. Он встретит меня в Фаэнце, и оттуда мы вместе отправимся в Венецию. Я испытала облегчение: больше сестра Роберта не будет меня мучить.
Однако я продолжала очень нервничать, думая о будущем.
После полудня карета довезла меня до Фаэнцы. К моему изумлению, на площади собралась толпа ликующих людей. Мой муж вышел и приветствовал меня, а я с трудом его узнала. Мне помнилось, что на портрете он выглядел очень старым, но полагаю, лишь потому, что сама я была слишком молода, когда увидела его. Сейчас он показался мне вполне красивым и бодрым господином среднего возраста. И главное — он выглядел добрым.
Прямо на площади, завладев моими руками, он говорил мне, как счастлив наконец вновь видеть меня. Но мое внимание вдруг привлекло мелькнувшее в толпе лицо мужчины с длинными, тронутыми сединой волосами и глубокими мудрыми глазами. Мое сердце екнуло. Неужели это он? Леонардо? Но тут я услышала очередной вопрос моего мужа, и мне пришлось взглянуть на него, чтобы ответить, а когда я повторно бросила взгляд в толпу, то привидевшееся мне лицо уже исчезло.
Флоренция, 13 июля 1504 года
ЛЕОНАРДО
День выдался безветренный и знойный, я брел по улицам, чувствуя, как щекочут мои виски капельки проступившего пота. Меня еще сопровождал запах лаванды, которой я касался чуть раньше, но он не смог полностью заглушить зловоние, доносившееся от расположившейся на берегу реки скотобойни. Тишину нарушал лишь перезвон колоколов собора и более отдаленной церкви Санта-Кроче, пробивших час дня. Площадь словно вымерла, только вяло двигались мухи. Летом после полудня Флоренция производила впечатление пустого, спаленного солнцем города. На закате улицы вновь оживали, люди ужинали, выпивали, гуляли и общались, но пока вокруг царила кладбищенская тишина.
Ах, отец, как мне жаль, что не…
Я постучал в дверь дома, и открывший ее Никколо сердечно обнял меня. Я похлопал его по плечу. Наши глаза встретились.
— Леонардо, — сказал он, проницательно посмотрев на меня, — у вас все в порядке?
Глянув ему через плечо, я увидел в столовой нескольких гостей, они выпивали и смеялись. Среди них я узнал лишь лицо сослуживца Никколо, Агостино. Никколо заметил мой взгляд.
— У меня собрались несколько друзей, — пояснил он, — и я хотел бы представить вас. Если вы, конечно, окажете…
— Умер мой отец, — сказал я, поскольку только эти слова вертелись у меня на языке. И сейчас только они крутились в моей голове.
— О, нет! Я вам очень сочувствую. Когда? Как?
— В среду утром, — ответил я. — Или нет… в четверг. В общем, не знаю… последние дни все смешались. В такую жару, вы понимаете…
— Мой отец умер четыре года тому назад, — понимающе заметил Никколо. — Он был для меня лучшим другом, и мне по-прежнему его не хватает. Мне говорили, что самым тяжким в смерти родителя является более пронзительное осознание собственной смертности… поскольку, как вы понимаете, нас уже никто не защищает. Но мне горше всего оттого, что просто уже никогда не доведется с ним поговорить.
На глаза навернулись слезы. Отвернувшись, я уперся взглядом в стену прихожей.
— Я завидую вам, Никколо. Мы с моим отцом никогда не были так близки. Видимо, я вечно… вечно разочаровывал его… — Я прочистил горло. — У меня оставалась надежда, что когда-нибудь я еще смогу доказать… увы, теперь уже слишком поздно.
Макиавелли мягко обнял меня за плечи:
— Давайте-ка поднимемся в мой кабинет. Там мы немного выпьем и спокойно поговорим.
— Мне не хотелось бы портить вам вечер. Может, я зайду как-нибудь в другой…
