Айбек - Навои
В одном на писем знакомый Навои мастер-строитель просил защиты от царевича Абу-аль-Мухсина-мирзы, который пытался обесчестить его семью. Навоя еще раз перечитал его жалобу и с отвращением покачал головой.
«Боже мой, только бы этому зверю в человеческом облике не досталась власть!»—подумал он и отложил письмо в особую папку.
Он принялся раздумывать, как л чем удовлетворить эти жалобы, и успокоился лишь после того, как мысленно разрешил все эти вопросы.
Совершив вечернюю молитву, Навои принялся за работу. Вдруг во дворе послышался шум. Через мгновенье в комнату вошел Дервиш Али в дорожной одежде. Братья радостно поздоровались. Дервиш Али рассказал, что балхские власти, по приказу из Герата, неожиданно освободили его.
— Лишь бы только все это кончилось благополучно, — продолжал он. — Я не знаю, искренняя ли его милость или в цветы положен яд.
Навои поднял брови, как бы говори: «Не знаю». Дервиш Али интересовался подробностями событий, о которых он кое-что слышал в Балхе. Навои рассказал ему, чем окончилось торжество Маджд-ад-дина. В его голосе слышался то гнев, то ирония, то мудрое сожаление о человеческих слабостях. Дервиш Али обрадовался.
— Разоблачение мерзостей, которые творил Маджд-ад-дин, без сомнения, — большое дело, — говорил Навои. — Но корни их еще не вырваны. Ставленники Маджд-ад-дина свили себе гнезда во всех присутственных местах. Правда, они теперь всячески поносят бывшего везира, но их ненасытные утробы все еще продолжают поглощать плоды трудов народа. А новый везир использует их как орудие для ограбления людей.
— Низам-аль-Мульк? — удивленно раскрыл глаза Дервиш Али.
Навои засмеялся:
— Вы очень наивный человек! Судите обо всем только по внешности. Существуют злодеи, прикрывающиеся облачением ангелов; есть шейхи, которые продают народу пьяный бред под видом чудес; есть невежды с охапкой книг под мышкой, которые называют себя учеными. Во главе нашего государства нет благородных людей с чистой совестью, которые бы думали только о пользе народа. Поэтому-то зелень жизни с каждым днем увядает.
— А разве государь оставил без внимания ваши соображения о необходимых нововведениях?
— В нашей стране, — гневно ответил Навои, — тех кто говорит о нововведениях, считают мятежниками, и награда для них — виселица.
Дервиш Али промолчал. В это время вошел Валибек. Он сказал, что только что услышал о приезде Дервиша Али и поспешил его повидать. Навей, как всегда, приветливо встретил Валибека. Завязалась беседа.
Валибек рассказал, что по дошедшим до него слу хам Бади-аз-Заман задумал поднять в Астрабаде воестание и начал переговоры с правителем Кандахара Зу-н-нуном Аргуном.
Навои взволнованно слушал Валибека. Не в силах удержаться, он ударил рукой по колену и воскликнул, дрожа от волнения.
— Все это близко к истине! Не только Бади-аз-Заман, но и все Другие царевичи таят в груди черные намерения. Даже такой смелый, прямодушный бек, как Зу-н-нун Аргун, и тот становится мятежником! А почему? Аргун-бек, управляя Кандахаром, не совершил ничего дурного. Он хорошо относится к нукерам, число их непрерывно растет. Но в Герате есть люди, которые ему завидуют. Кучка людей, умеющих только портить и разрушать, все время хулит его перед государем. Вот Аргун-бек и ищет себе защитника. А Бади-аз-Заман решил воспользоваться удобным случаем.
— Разве вы уже слышали об этом деле? — с удивлением спросил Валибек.
— Нет, — ответил Навои.
— Вы так верно изложили его причины.
— Из ваших слов можно было сделать только такси вывод, — сказал Навои и продолжал: —Однако мы не можем допустить в нынешнее время подобные смуты. Нет большего преступления, чем напрасно проливать кровь и раздирать страну на части. Прикрытые пеплом лицемерной дружбы и приязни, огни вражды могут разгореться в пожар. Отравленные кинжалы, спрятанные в рукаве, вдруг засверкают ненавистью и гневом. О, если бы мы могли надеяться, что какой-нибудь царевич совершит вместо этого что-нибудь хорошее и полезное для страны. Но нет!
— Это верно, — задумчиво сказал Валибек. — Члены царского дома живут между собой, как кошка с собакой. В войске — вражда. Мы, беки, воюем друг против друга.
— Потомки Тимура доныне не излечились от этой болезни. Только бы все это кончилось добром! — промолвил Дервиш Али.
Подали дастархан, но есть никому не хотелось — кушанья только слегка отведали. Когда Валибек с Дервишем Али простились и ушли, Навои тотчас же взял перо и бумагу и принялся писать письмо Бади-аз-Заману. Некоторые фразы звучали сурово. Они должны были, как клещ, впиться в сердце царевича. Перечитывая письмо, Навои задумался над ними. Однако он не изменил ни единого слова. На сердце у него стало легче: как будто рассеялся дым, окутывающий душу. Поэт лег спать.
На следующий день, после завтрака, Навои отправил Астрабад с надежным гонцом письмо, приказав вручить его лично Бади-аз-Заману. Потом он отправился в диван. Писцы лениво Чинили перья и болтали между собой. При входе Навои они вдруг замолчали. Среди них попадались сгорбленные старцы, служившие еще в царствование Шахруха-мирзы, и юноши с только что пробивающимися усиками. Пройдя через помещение писцов, Навои прошел в комнату в глубине здания. Там не было никого, кроме Низам-аль-Мулька. Первый везир в расшитом халате восседал на атласных подушках. Поднявшись, он вежливо поздоровался с поэтом и указал ему место возле себя.
— Я готов оказать вашей особе любую услугу, — сказал он, лицемерно улыбаясь.
Навои вынул из кармана кипу бумаг и положил ее перед Низам-аль-Мульком.
— Эти вопросы необходимо разрешить как можно скорее, — сказал он.
Низам-аль-Мульк одну за другой "развернул и прочитал бумаги.
— Господину эмиру не следовало тратить драгоценного времени на подобные дела, — сказал он, сдвигая густые брови.
— Почему? — спросил Навои.
— Если будете слушать народ, — утонете в жало бах. Можно им попросту сказать: не надоедайте мне, договаривайтесь между собой сами, — улыбаясь, ответил Низам-аль-Мульк и продолжал: — Да и с чего они обратились к вашей высокой особе? Для разбора таких дел существуют присутственные места и должностные лица.
— Народ не ждет от должностных лиц облегчения своих недугов, — возразил Навои. — Эти лица пронзают горло народа кинжалом насилия.
— Народ смотрит на чиновников недобрыми глазами, — сказал Низам-аль-Мульк. — Всегда так было.
— Народ не ошибается, — ответил поэт. — Змее никто не даст место у себя на грудич
— Лица, на которые, падают обвинения, — верные слуги государства! — воскликнул Низам-аль-Мульк, начиная раздражаться. — Во всяком случае, нехорошо забывать их достоинства и заслуги.
— В нашей стране, — взволнованно заговорил Навои, — есть тюрьмы, наказания, цепи, виселицы. Для кого? В, справедливых государствах такие меры применяются только против притеснителей. А у нас верная служба злодеев заключается лишь в том, что они подрубают корни государства.
Первый везир задрожал. Он пристально посмотрел на Навои. На лице поэта читалась огромная сила, непреклонная воля, ярость, готовая вырваться и сокрушить все вокруг. Низам-аль-Мульк поспешно поднялся. Позвав одного из своих подчиненных, он передал ему жалобы и прошения и сказал:
— Ступайте сейчас же к казию и рассмотрите вместе с ним содержание этих бумаг.
Чиновник уже выходил из комнаты, когда Навои движением руки остановил его: -
— Когда вы сообщите нам последствия жалоб? Чиновник несколько растерялся и с поклоном ответил:
— Вашей высокой особе? Как только будет закончена проверка и расследование, я в тот же день лично сообщу вам об этом.
Навои вышел на улицу. Солнце то скрывалось за тучами, то ослепительно сверкало. Медленно пройдя по дороге, выложенной квадратными кирпичными плитками, поэт пошел к главному дворцу. После недолгого ожидания Навои получил разрешение видеть султана Хусейн Байкара, то ли потому, что в последнее время он редко встречался с «приближенными султана», те ли вследствие хорошего настроения, приветливо принял Алишера. Некоторое время разговор шел о незначительных предметах. Низменные страсти отложили отпечаток не только на внешность, но и на духовный облик султана. Речь его не отличалась последовательностью. Ни с того ни с сего он начинал кого-нибудь хвалить, казалось, попадись ему этот человек навстречу, он его расцелует. А то вдруг столь же неосновательно он принимался чернить кого-нибудь. Но глаза его попрежнему светились хитростью и коварством. Дождавшись подходящего поворота в разговоре, Навои вынул из кармана письмо и иод ал его султану, Хусейн Баекара близко поднес письмо к мутным глазам, прочитал его и молча положил на колени. Лицо его страдальчески сморщилось. Он как будто хотел сказать: «Откуда ты только выкапываешь такие скучные вещи?»
