Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб
Повадки степняков Блуду ведомы. В прежние лета сколько раз водил он дружину и места, где печенеги устраивали засады, хорошо запомнил. Не раз они укрывались за днепровскими лугами, в дубравах, а в степи — за курганами либо по оврагам. Затаятся и выжидают, особенно если русичей маловато. Налетят, кого порубят, а кого и в полон угонят.
Выслал воевода наперед дозорных, вернулись с известием; нет печенегов. Ушли совсем недавно, еще теплые уголья в кострах, ветер пепел не развеял, и конский помет свежий. По всему, направились печенеги к Альте-реке. И сказал Блуд:
— Не вздумает ли Булан воротиться? Не взял полона и решит попытать удачи вдругорядь? На такое печенеги горазды. Отправимся, княжич, поищем хана…
Выбралась дружина в степь, Борис на курган коня направил. С высоты степь далеко открылась. Поле зеленое с синими и желтыми цветами, кровяными каплями мака, яркое, слепящее солнце и небо, уходящее вдаль. Солнце играло на притороченных к седлам щитах, разбегалось по мокрой траве. Утренний долгожданный дождь освежил землю и воздух, дышалось легко.
Вровень с княжечем остановил коня Блуд.
— Что делать, воевода?
Блуд ответил вопросом на вопрос:
— Что предлагаешь, княже?
— Попытаемся настичь орду.
— А те ведомо, где ее искать? — спросил Блуд насмешливо.
Борис задумался. Воевода прищурился.
— Однажды мы с великим князем сели на хвост орде Боняка, кажись, вот-вот настигнем. Ан переиграл нас хан, сам вперед ушел, а в сторону табун пустил. Мы за табуном и гонялись.
— К Днепру подадимся. День-два коли не отыщем, вернемся и на Альте станем.
— Пусть будет по-твоему, княже. Печенеги могут попетлять по степи и сызнова у засечной линии оказаться. От них всяко жди. Вон вишь ту гряду, они, может, в эту пору к ней нацелились.
Тронув коня, Борис съехал с кургана. Бряцая мечом о стремя, за ним последовал Блуд. Поискать печенегов решили у днепровских порогов.
* * *Давно погасли лучины в избах берестовских смердов, задула свечу в своей горнице Предслава, а в опочивальне великого князя все светился огонек. Владимир Святославович никак не закончит разговор с иереем.
Задремал в углу, прислонившись к бревенчатой стене, лекарь Гурген, захрапел. Владимир окликнул его, велел отправляться к себе. Анастас послюнил пальцы, снял нагар со свечи, промолвил при том:
— Так и в душе человеческой нагар, да кто бы снимал его?
— Мудрено говоришь, иерей, а вы, духовники, разве не очищаете души?
— Много лет я с тобой, княже, а все до конца не разберусь в те.
— К чему те, Корсунянин, познавать меня? Аль забыл слова древних — познай самого себя?
Иерей головой покачал:
— Ответ, достойный великого князя. Однако скажи мне, Владимир Святославович, вот ты на сына Ярослава замахнулся, да все никак не ударишь. А не случится ли такого, что он с новгородцами тя опередит и на Киев двинется?
— Как мог помыслить ты такое, Анастас? — удивился Владимир.
— Ты, великий князь, уроки прошлого позабыл, забвению предал.
— Не напоминай!
— Тогда иное спрошу, ты Святополка сломил, а по-честному ли? Обманом заманил. И Болеслав за него вступился, потому как опасается императора. Генрих в спину ему ударить может.
— Пусть будет так, — согласился Владимир. — Но при чем Ярослав?
— Ярослав не Святополк, за Ярославом новгородцы и варяги.
— Ты, Корсунянин, душу мою разбередил. Старею я, и то все чуют. Вот и ты в прежние лета не посмел бы такие речи вести.
— Воистину, молодость как весна, со временем она в зиму переходит. Но старость имеет то, чего нет у молодости, мудрость. Ты, великий князь, мудр, а мудрость — дар Божий. Я те о том не раз сказывал.
— Поутру пошлю за Святополком.
— К чему, уж не покаяться ли?
— Может, и для того. Не во всем я был прав к нему. Ты обращал внимание, Анастас, как слетается воронье на поле брани? Так и ныне. Покуда я в силе был, недруги наши не смели государство тревожить, а сегодня, вишь, осмелели. — Прилег Владимир на лавку, прикрыл глаза. — Завтра, Анастас, жду тя от заутрени. Оттрапезуем вместе. Нам Глафирушка кашки сварит, эвона, и я и ты беззубые. — И рассмеялся.
Ночь иерей провел в беспокойстве, а когда от заутрени пришел в князьи хоромы и в опочивальную к князю заглянул, Владимир Святославович был уже мертв.
* * *Не успел Святополк от трапезы дух перевести, как, едва не сбив его с ног, в палату ворвался гридин Лука. Шарахнулся Святополк, побледнел:
— Не по мою ль ты душу, гридин? Какую весть обманную привез?
— Княже, — выдавил Лука, — не стало великого князя Владимира! Иерей Анастас за тобой послал, велел поспешать.
Святополк гридня за грудь ухватил:
— Когда умер?
— Ночью сегодняшней.
Оттолкнул Святополк гридня, заметался по палате. Снова подскочил к Луке:
— Вели коня седлать, со мной поскачешь!
На крик прибежала испуганная Марыся:
— Але стряслось чего?
— Великий князь помре!
— О Матка Бозка, она услышала меня!
— Передай боярам, а паче Путше, пусть немедля в Берестово отправляются, я же наперед поскачу. Анастас позвал. Там, верно, и митрополит.
— А Борис?
— Что Борис, Борис с дружиной на печенегов отправился. Пусть вышгородцы не мешкают. У гроба великого князя Иоанн признает меня!
Из хором выскочил, в седло птицей взлетел и, едва не сбив воротнего караульного, погнал коня.
* * *Владимир покоился в берестовской церкви, горели свечи, и бледный лик великого князя был умиротворенным.
Святополк подошел, склонился. В эту минуту он забыл о прежних обидах. Перед ним лежал не великий князь, лежал человек со своими грехами и достоинствами, человек, называвший его сыном. Теперь он мертв и даст Господу ответ за все, чем жил, и Бог будет судить его судом Господним.
Скупая слеза скатилась по худому лицу князя. Анастас тронул его за рукав:
— Вчерашним вечером великий князь говорил, что седни призовет тя. Каяться намерился.
Святополк склонился к иерею:
— Ответствуй мне, Анастас, станешь ли ты за меня, когда назовусь я великим князем?
И вперился в него взглядом. Хотел иерей ответить, что заверил князя Владимира держать руку Бориса, но зрак Святополка был страшен.
В церковь, придерживаемый иноками, тихо вступил митрополит, встал в изголовье покойного, перекрестился. Не успел Святополк к владыке приблизиться, как вошли вышгородские бояре. Путша к митрополиту подступил, сказал едва слышно:
— Владыка, бояре просят тя, благослови на великое княжение Святополка.
Подошел Святополк, поцеловал руку Иоанну, промолвил смиренно:
— Благослови, владыка святый, по старшинству великое княжение наследую.
Иоанн перекрестил его:
— На великом княжении достойным будь, яко князь Владимир Святославович. Русь и веру православную береги и чти.
Склонил голову Святополк, и не увидел митрополит, какой радостью загорелись глаза князя. Он улыбнулся, довольный. Покидая церковь, заметил иерею Анастасу:
— Брату Борису дам в княжение Ростов и еще земель прирежу. А ныне на Альте пусть стоит на случай появления печенегов.
* * *Киев оплакивал князя Владимира Святославовича. В Десятинной церкви пахло ладаном и топленым воском. Люд со всего Киева собрался, с великим князем прощались. В стороне от паперти бояре кучно толпились, бородами качали:
— Поистине великим князем был Владимир Святославович.
— О славе отечества пекся, — заметил воевода Добрянко.
Тут вышгородцы появились, уловили, о чем речь. Путша сказал:
— Ныне на великом княжении Святополк, чуете, бояре. Его владыка благословил.
— Если митрополит, тогда о чем речь.
— А вон и иерей Анастас, он всему свидетель.
* * *Третий день, как не стало князя Владимира, третий день не стихают страсти вокруг имени Святополка. Горластые бирючи звали народ на Подол и на Гору, где великий князь велел столы выставить, вином хмельным и пивом угощал люд во здравие великого князя Святополка.
Выпивали, во хмелю языки развязывались:
— А князь-то Владимир великое княжение Борису прочил.
— Для чего и княжича при себе держал.
— Борис на печенегов ушел, а Святополк на великий стол примостился.
— Нам ли не все едино, кому на Горе быть?
— Святополка владыка Иоанн великим князем нарек.
Меж народом глазастые и ушастые приставы шныряли, стращали:
— Эй, почто языки развязали аль в яму проситесь?
Люд на время затихал.
Тщедушный дьякон в затасканной рясе и засаленной скуфейке после корчаги вина затянул по-козлиному:
— Нет власти, еще не от Бога!
Бородатый кузнец руками, потемневшими от металла, разломил пирог, сунул кусок дьякону:
— Ешь, отче, ино развезет.
