Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов
Игорь скривил в горькой улыбке рот.
— Всё моё княжество столько не наскребёт!
— Наскребёт! Достанет! Или погибнешь в неволе! Как хан Кобяк в Киеве! — со злостью кинул Кза.
— Меня взял в полон Чилбук из рода Тарголовичей. Что он скажет? Какой выкуп хочет он получить за меня? — спросил Игорь.
— Чилбуку будет за это награда, а в полоне ты у меня, Игорь! — пояснил Кончак.
Видя, что его добыча ускользает у него из рук, Чилбук протиснулся через толпу вперёд и, кланяясь, слёзно взмолился:
— Как же, великий хан… Великий хан… Правда…
Кончак перебил его:
— Я беру князя Игоря на поруки, Чилбук! Он ранен и нуждается в лечении и уходе, который ты не сможешь ему дать, А князь, как видишь, стоит дорого! Он будет жить у меня, так как принадлежит не только тебе, а всей Степи половецкой! А взамен получишь вдвое больше, чем получит самый лучший наш воин! Тее! Тее!
Чилбук весь сжался, сокрушённо покачал головой, поцокал языком и отошёл в сторону. Не спорить же ему с великим ханом, самим Кончаком!
Кончак подал знак, и ханы начали разъезжаться. Каждый со своей добычей направился в своё стойбище, к своим вежам.
6Домой, на Тор, Кончак возвращался перегруженный полоном и добычей. Игорю позволил взять с собою кого он пожелает и приставил к нему охрану. Князь захотел только, чтобы возле него были Славута, Янь и Ждан.
Солнце близилось к заходу. Пыль, которая на протяжении двух дней висела над степью, улеглась, рассеялась, и взору всадников открылось ужасающее зрелище.
Сколько мог охватить взгляд, повсюду в истоптанном бурьяне лежали, как снопы, убитые и умирающие. Между ними бродили одинокие степняки, подбирая то, что ещё оставалось и имело хоть какую-то ценность.
— Боже, Боже! Здесь целый полк! Две или три тысячи! — с болью воскликнул Игорь. — Посмотрите, какие витязи! Какие богатыри! Это же я завёл вас сюда на погибель, братья мои!
Вот раскинув руки, со стрелою в груди лежит и смотрит открытыми глазами в высокое небо безусый юноша. Лицо белое, русые волосы, а тёмные брови навеки застыли на мёртвом лице.
Красавец!
Чей это сын? Чей возлюбленный? Чьё материнское сердце обольётся кровью в далёкой Северской земле, когда туда придёт весть о неслыханном побоище? И старый отец оцепенеет от горя, и любимая девица в тоске заголосит над голубым Сеймом или над волшебной Десной, и младшие братья с сестрёнками застонут на пороге родной хаты! Но ты, славный витязь, уже ничего не услышишь…
А вот, наверное, смерд. Посконная рубаха, постолы на ногах, борода растрёпана… Раскинул руки, лежит в траве спокойно, как живой. И если бы не стрела в груди, могло показаться, что прилёг отдохнуть после тяжёлой дневной работы на пахотном поле…
Кто ты? Откуда? Что-то знакомое чудится в лице твоём!
Ждан тронул князя за руку.
— Так это же кузнец Будило, княже! Помнишь? Заслонил тебя собой!
Игорь смутился. Как не помнить! Кузнец Будило из Путивска! Язычник. Поклонялся прежним богам своих праотцев — Даждьбогу, Велесу, поклонялся нивам и лесам, рекам и озёрам, дубам и берёзам! И за это сидел на цепи в княжеской темнице! А ныне отдал жизнь, спасая его, своего князя!
И перед ним ты виноват! И перед ним ты в неоплатном долгу!
Игорь ехал молча. Стоны, доносящиеся со всех сторон, угнетали его, терзали сердце. Ему хотелось зажать уши, закрыть глаза, чтобы ничего не слышать и не видеть.
Внезапно Ждан ринулся в сторону, соскочил с коня. Истошный крик вырвался из его груди:
— Брат! Братушка!..
От этого крика все остановились. Кончак тоже. Иван лежал навзничь и был ещё жив. В его животе торчала стрела, а рядом с ним темнело озерцо запёкшейся крови.
Услыхав крик, он открыл глаза, пошевелился. Долго смотрел на Ждана, словно не узнавая. Потом медленно перевёл взгляд на князя, на половцев, на Кончака. Наконец приоткрыл сухие, со смертельной синевой губы, тихо промолвил:
— Ждан? Ты? Я так всё время звал тебя, братик! И ты пришёл…
— Я здесь, Иванушка! Я помогу тебе! Я сейчас…
— Мне уже ничто не поможет… Разве не видишь? — и взглядом указал на стрелу. — Не в ногу, не в руку, даже не в грудь, а в живот — а это всегда смерть… Послушай… Если вернёшься домой…
— Я ведь в плену…
— Из плена возвращаются… Так если вернёшься, позаботься о моих сиротках… Помогай им, пока вырастут… И матери… Мать не бросай…
— Всё сделаю, как говоришь!
— Вот и ладно… А ещё последняя просьба… Исполни последнюю волю… добей меня!.. Чтобы не мучиться…
— Да ты что, Иван? Как можно?…
Превозмогая боль Иван простонал:
— Умоляю тебя — добей!.. Возьми что-нибудь… Обломок копья…
Ждан закрыл лицо руками, склонил голову и в голос зарыдал. Кончак, внимательно слушавший разговор братьев, жестом указал охраннику на раненого, и тот одним ударом сабли избавил его от ужасных мук…
Путь их лежал на Тор, в стойбище великого хана, вдоль озера, где погибли ковуи и где до последнего бился яр-тур Всеволод. Берега, как и поле, были завалены убитыми и ранеными. На них с мерзким радостным карканьем уже спускалось воронье. Чем дальше отъезжали от Каялы, тем сильнее кочевники проявляли радость победы. Навстречу воинам, возвращавшимся с добычей, спешили все, кто только мог ходить. Звучали песни, гремели бубны. Половецкие девушки радостно встречали батыров-победителей, принимали от них подарки — золотые и серебряные крестики, перстни, фибулы — застёжки, гривны. Радость и веселье переполняли сердца кочевников.
А на душе у Игоря и его спутников — тяжесть неимоверная…
«Пересел ты, княже, из златого седла в седло поганина-кочевника, в седло рабское!» — думал Игорь, с болью и тоской озирая бескрайнюю половецкую степь, в которой полегло всё его войско.
На Торе, возле брода, Кончак подъехал к Игорю.
— Князь, ради прошлой нашей дружбы, ради тех двух тысяч гривен, которые ты рано или поздно внесёшь как выкуп за свою свободу, я не закую тебя в цепи и не кину в яму. Я отведу тебе просторную юрту, где ты станешь жить со своими людьми. С кем пожелаешь. Тебе будут служить двадцать воинов из ханских и байских родов, они же станут охранять тебя от разбойников-татей, которыми полна степь. Ты сможешь свободно ездить по кочевью, охотиться, развлекаться, приставленные к тебе воины всегда будут к твоим услугам…
— Благодарю тебя, хан! Ты по-доброму относишься ко мне… — ответил Игорь.
— Я не теряю надежды породниться с тобой, Игорь. Ведь мы — сваты, и наши дети подросли. Твой сын уже взрослый, а моя дочка — на выданьи.
— Будущее покажет, — спокойно ответил Игорь.
— Так-так, будущее покажет, — согласился Кончак и поднял глаза. — Что ты желаешь, князь? Говори. Исполню.
Игорь пристально взглянул на хана. Почему он так ведёт себя с ним? Каковы его тайные замыслы?
А вслух сказал:
— Если жив мой тысяцкий Рагуил, то пришли его ко мне, хан. И священника бы мне…
— Ну, попов да дьяков ваших у нас хоть отбавляй! Какого захочешь, такого и пришлю…
— Не надо, чтобы это был раб… Я хочу, чтобы он был в сане святой службы.
— И таких достаточно! Да и среди половцев уже немало крещёных. Особенно, если мать — уруска… Мой сын Юрий тоже крещёный… Будет тебе поп!.. Понадобится, так из Руси привезём… Из города Донца… Что ещё?
— Больше ничего.
— Тогда прощай… Сторожа проводит тебя куда следует, а я — к своим людям! Победа, ведь! Да ещё какая! Меня все видеть хотят!..
И Кончак, торжествующе посмеиваясь, пришпорил коня. И вскоре он уже промчался через мелководную речку на противоположный берег.
А там, среди тёмных островерхих веж, кипели весёлые толпы кочевников, гремели бубны и тулумбасы, заливались рожки, гудели домры, то тут, то там вспыхивали тягучие половецкие песни…
7Игорю казалось, что с отъездом Кончака его душевные муки станут меньше. Он думал, что войдя в тёмное нутро половецкой юрты, тут же упадёт на жёсткую кошму и забудется в тяжёлом непробудном сне.
Но как жестоко он ошибался!
После того, как перебрались на другую сторону Тора, каждому пленнику половцы накинули на шею аркан и, хотя не заставили слезть с коней, в таком унизительном виде провезли через всё стойбище — напоказ всему люду.
Впереди всех пленных тянули Игоря.
Лучше бы ему погибнуть, лечь бездыханным трупом на поле боя, чем терпеть такое унижение! Вокруг него и других русичей ревело, бесновалось бушующее море степняков. Потрясая оружием, воины угрожали пленникам смертью, женщины тянулись к ним руками, требуя вернуть погибших мужей, сыновей, что-то неистово кричали, перемежая слова проклятьями, черноголовые босоногие дети визжали, швыряли в них горячую золу, плевались, забегая вперёд, показывали языки.
Игорь наклонил голову, сгорбился и ни на кого не поднимал глаз. А отовсюду летело:
