Борис Солоневич - Заговор красного бонапарта
— Что, приехали на моих детишек посмотреть, Михаил Николаевич? — радушно приветствовал Тухачевского инженер. — Смотрите — ведь Бог весть, вернутся ли они все из этого гиблого места… Впрочем, не машин будет жаль, а ребят. Гвоздей, прямо не ребят, а гвоздей подобрали. Молодцы один к одному. Богатыри русские на Змея-Горыныча идут. То есть, — смеясь, поправился он, — теперь по-современному — не идут, не едут, а летят…
— А что это вы их так по-клоунски раскрасили?
— Это «демаскировка». Чтобы на ледяных полях они издалека видны были… Ведь страшно даже подумать о неудаче. Какие люди!..
Действительно, под самолетами с последними сборами весело возились знаменитые или, по-советски, «знатные» летчики страны — прославленные водители стальных птиц — Водопьянов, Молоков, Алексеев, Мазурук, Бабушкин, Головин. Каждый по-своему был характерен, но у каждого было что-то общее, что-то сильное и спокойное. Это были все люди, не раз глядевшие в лицо смерти, закаленные в борьбе с предателем-воздухом и проверившие свои силы и свое счастье в тысячах случаев смертельного риска. В группе летчиков, бритых и молодых, развевалась длинная борода распоряжавшегося профессора Шмидта. Тут же катался, как шарик, укутанный в свои меха Папанин, будущий начальник будущей станции «Северный полюс», старый партизан и чекист. Около него с хлопотливо-хозяйственным видом проверяли вещи его спутники по зимовке: худой, высокий и нескладный радист Кренкель, широкий, коренастый гидробиолог Ширшов и серьезный, вдумчивый метеоролог-астроном Федоров.
Под раскрашенными крыльями было весело и оживленно. По старому русскому обычаю, перед смертельной опасностью обязательно полагалось шутить, зубоскалить, дурачиться. И действительно, шутки и громкий смех волнами перекатывались от группы к группе. Здоровые нервы и бьющий через край темперамент царствовали около гигантских птиц, на крыльях которых белым было выведено: «СССР Н 170», «СССР Н 171» и тому подобное.
Официальная часть была еще далеко и поэтому маршал Тухачевский попросту вошел в эту гогочущую, веселую группу, как свой. И он действительно был там встречен, как свой, как родной, как командир, хотя и не их непосредственный. Все участники перелета знали, как много внимания и помощи получила экспедиция от Тухачевского, и немудрено, что руки отовсюду потянулись к маршалу с искренними и бесцеремонными дружескими приветствиями.
Между тем, к отлету прибывало все больше и больше новых автомобилей и провожающих.
— Что? — с притворным испугом спросил Тухачевский у Шмидта, поймав его за рукав в метаниях около самолетов. — Неужели митинг?
— Нет, — засмеялся тот. — Без всякого коммолебна, то есть, без всякой помпы отлетим. — И заметив непритворное удивление на лице маршала (как же это так: подобное событие и без парадности?), понижая голос, объяснил:
— А это, видите ли… Еще недавно Леваневского с особой помпой провожали, ну, а он…
Тухачевский понял. Действительно, после блестящего перелета Чкалова через полюс в Сан Франциско, «по проложенной воздушной трассе» (как гордо было сказано в газетах) был отправлен «очередным регулярным трансарктическим рейсом» другой летчик — Леваневский. Отправился после речей и грома оркестров, и погиб. После этого решено было лучше уж встречать, если доведется, с помпой, а отправлять поскромнее… А ведь экспедиция на Северный полюс была куда более опасной, чем Чкалова и Леваневского: пролететь около 4 500 километров, из них 3 000 над ледяными пустынями; в Архангельске, на холмогорском аэродроме, сменить колеса на лыжи; пролететь затем всем отрядом, — 4 гиганта и один разведочный самолет, — сперва на край материка — Нарьян-Мар, потом на Новую Землю — Маточкин Шар и, наконец, на остров Рудольфа, самую северную точку земли в 900 километрах от полюса. И уже оттуда, собравшись с силами, вылететь к полюсу, высадиться там и оставить на плавающей льдине четырех смельчаков первыми жителями того таинственного пункта, где, как это известно даже маленьким школьникам, из-под льда высовывается торчком земная ось, бешено крутящаяся вместе с земным шаром…
Под крыльями самолетов становилось все оживленнее. Всюду были слышны разговоры о перелете.
— Ну, «дай Бог нашему теляти вовка зъiсть», — шутя говорили в толпе солдат и рабочих.
— Наши не подгадят. Покорят полюс враз!..
— А знаешь, что американский президент ответил Пири, когда тот поднес ему этот северный полюс?
— Нет. А что?
— «Я, — говорит, — очень вам благодарен за щедрый подарок, но, право, не знаю, что мне с ним делать»! Ха-ха-ха…
— А мы полюс освоим, что надо. Воздушные завоеватели!
— Ну, брат, не мы первые. Уже в 1897 году француз Андрэ, на плохоньком воздушном шаре, пытался до полюса долететь.
— И правильно! «Безумству смелых поем мы славу!..» Только он чудак был — без никоторого расчета. Разве ж так можно?
— Конечно зря. Он говорил: «Мы будем летать, как орлы, и ничто не сломит наших крыльев».
— Брось трепаться — «крыльев». Он же на воздушном шаре был?
— Так то иносказательно. Ведь шар-то звался «Орел».
— Наш русак Седов тоже пытался пробиться к полюсу, но по дороге погиб.
— Ну, еще бы. Пири, так тот 20 лет тренировался и пошел со специальными собаками. А Седов — пехом, сам двое. Безумие!
— А собственно говоря (пониженным тоном), на кой нам ляд лезть на полюс? Чего мы там не видали?
— Да ты, видать, вовсе отсталый человек. Я, брат (покровительственно-объясняющим тоном), этот вопрос специально изучал. Там на полюсе, первое: погода делается. Всякие холода, ветры, перемены, циклоны и прочие черти в ступе именно там рождаются и потом к нам лезут. Значит, их изучить нужно на корню, на месте. Второе: как и куда лед двигается? Это для кораблевождения нужно. Читал, может, как до войны «Титаник» на льдину напоролся среди открытого океана? Тогда еще не знали толком Движения ледяных гор. Потом третье: жизнь моря нужно изучить. Там, дарма, что север — уйма рыбы. Селедку жрать, небось, хочешь? Где-то там есть для них питание — «планктон», есть какие-то течения, теплые и холодные, куда косяки рыбы направляются. Все это нужно знать — желудочный вопрос. Потом четвертое: магнетизм именно с полюса шалит и все компасы мира путает. Значит, опять же изучить нужно. Пятое…
— Довольно. Пощади. Пусть летят, чорт с ними!
— Нет, погоди — пятое: по радио нужно многое проверить, станцию установить и все прочее. Скоро ведь над полюсом запросто воздушные извозчики летать будут. «Эй, самолет, свободен»? «Свободен, гражданин». «А ну-ка — в Калифорнию. Сколько возьмешь?» «Да две тышши, товаришок». «Что так дорого?» «А как же, барин? Бензин нонеча почем? Не укупишь…»
— Ха-ха-ха, — густо рассмеялись вокруг.
— И кроме того, Великий северный путь надо освоить — по морю из Архангельска прямо во Владивосток!
— Ну, что ж, это тоже не вредно. Но самое главное вы, ребята, забыли — самый важный пункт: почему нас, русаков, туда тянет…
— А ну?
— Иностранцам нос утереть!..
Опять веселый заразительный хохот взорвался у самолетов. Очевидно было, что именно этот довод неотразимо подействовал на русские сердца… Тухачевский переходил от группы к группе, прислушивался, перебрасывался замечаниями и с удовольствием чувствовал себя тут свободным от обязанностей гостем. Экспедиция была организована Главсевморпутем, и он был здесь только чем-то вроде одного из почетных и важных патронов. Среди отлетающих был только один профессиональный военный — флагштурман Спирин, блестящий аэронавигатор Красной армии. Встретив его у самолета и дружески поздоровавшись с ним, Тухачевский спросил:
— Ну, как? Довольны новой задачей, товарищ Спирин?
— Еще бы, товарищ маршал, — спокойно усмехнулся флагштурман. — Помилуйте, ведь чем бы экспедиция ни кончилась. — все равно она исторична. И имя наше будет прославлено в веках… Это как Максим Горький говаривал:
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут.
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют…
А тут — настоящий подвиг. Прямой расчет на бессмертие!.. Нам только собаки — конкуренты…
— Как так? — смеясь, спросил Тухачевский… — А очень просто, товарищ маршал, — весело объяснил Спирин, чувствуя себя совсем непринужденно, — ведь до сих пор на полюс пытались добраться: на собаках (как Пири), на ледоколах (помните макаровское «на ледоколах напролом к полюсу»?), на подводных лодках (американец Вилькинс), пешком по льду (Седов), на дирижаблях и самолетах. Но до сих пор только собаки по-настоящему довезли человека до полюса. Поэтому-то я и говорю — «соперники». И теперь вот — наши великолепные машины…
В голосе и взгляде Спирина, обращенном к выстроившимся гигантам, чувствовались гордость и обожание. — Товарищами довольны?
