Паулина Гейдж - Искушение богини
Она назначила Сенмута своим главным управляющим, зная, что ничто в ее доме не пройдет незамеченным для его рачительного хозяйского взгляда. Окруженная его заботой, росла ее дочь, которая уже начала ковылять по детской, всегда под защитой его длинных рук. Царица часто приглашала молодых аристократов Яму-Нефру, Джехути и Сен-Нефера отобедать или поохотиться с ней, памятуя, что они происходят из семей, почти столь же древних, как ее собственная, и так же почитающих многочисленные традиции и обычаи отцов. Сначала она не знала, как они отнесутся к женщине, которая займет трон царя, а не царицы. Они приносили ей богатые подарки, осыпали ее похвалами, льстили ей, но в их темных глазах явственно читалось презрение, питаемое к выскочкам вроде Сенмута, хотя они и воздавали ему все приличествующие почести. Как-никак он был самым могущественным человеком в стране, вторым после царицы, и они это знали.
Когда ход государственной машины Египта стал благодаря ее неусыпным заботам ровным и плавным, она обратила свое внимание на школу архитекторов, которые составляли отдельный класс общества, почитаемый царями с начала времен. Ее внимательный взор остановился на молодом и молчаливом Пуамре, дар которого показался ей многообещающим. Она поручала ему строить для себя и фараона, и он оправдал ее надежды быстрым и точным исполнением. И все же он оставался для нее загадкой. Он редко посещал храм и друзей имел совсем немного, зато часто ездил на север, в Бубастис, откуда возвращался в Фивы еще более замкнутым и каким-то утомленным. Никто не знал наверняка, как именно служил он своей богине Бастет, Бегущей Кошке, но все догадывались. Тем не менее он был на свой манер глубоко и недемонстративно предан Хатшепсут и все чаще появлялся на совещаниях узкого круга доверенных лиц, где тихо сидел, наблюдая за остальными, вставлял время от времени краткие, точные замечания, разряжая ими напряжение, и тут же снова уходил в свои тайные мысли. Другим новичком в окружении царицы был Аменофис. Хатшепсут, знавшая отца Аменофиса еще со времен войны в пустыне, сделала его помощником управляющего, и он скоро показал, на что способен. Они с Сенмутом делили между собой обязанности по управлению дворцом. Аменофис был быстр, хорош собой, сложением немного напоминал лошадей, которых любил так, что, несмотря на усталость и загруженность, всегда находил время запрячь колесницу и провести пару часов, гоняя между Фивами и Луксором. Иногда Сенмут соблазнялся его приглашением, и они, грохоча, вместе мчались через пустыню в лучах оранжевого заката, поднимая клубы красной пыли. Аменофис неизменно выходил победителем в их дружеском соревновании, ибо к вечеру Сенмут обычно уставал не на шутку, так что в конюшни они возвращались в таком порядке: впереди рысью ехал Аменофис с гордо поднятой головой, а за ним, мрачно усмехаясь, тащился Сенмут. Хатшепсут были нужны люди талантливые и выносливые. Все ее помыслы занимала только власть, царицу никогда не оставляло чувство, что времени мало, можно не успеть, и потому все ее чиновники, глашатаи и писцы молились богам, чтобы те послали им здоровья и помогли не надорваться на службе. Но и сама она трудилась не покладая рук, не щадя себя, и постепенно, к огромному своему удовольствию, увидела, как баланс сил едва заметно начал меняться в ее пользу. Одно за другим все поводья колесницы власти оказывались в ее руках.
Как-то жарким полднем Хатшепсут пошла взглянуть на ребенка Асет. Взяв с собой Сенмута и Хапусенеба, она без объявления скользнула в приемную второй жены. Та как раз играла с одной из своих девушек в шашки, в задумчивости упершись острым локтем в край доски из алебастра и черного дерева. Асет была так поглощена игрой, что Хатшепсут незамеченной подошла к ней вплотную и целую минуту простояла, дожидаясь, когда игроки почувствуют ее присутствие. Вдруг Асет вздрогнула от неожиданности и зацепила коленкой игральную доску. Шашки с грохотом попадали на пол, за ними повалились и Асет со служанкой.
Хатшепсут обвела глазами комнату. Она была солнечная, просторная и, очевидно, почти необитаемая, ибо все знали, что Асет и Тутмос практически неразлучны. Тем не менее ложе, столы, кресла, алтари и статуи были из золота, а стены тускло переливались – гибкие, текучие фигуры людей, животных и растений на них были выложены электрумом. Заботливая рука фараона чувствовалась во всем, и Хатшепсут наказала себе спросить при случае у Инени, сколько средств из казны Тутмос потратил на Асет, – тот, будучи казначеем, должен был это знать. Потом она перевела взгляд на склоненную перед ней голову женщины, ее беспорядочно разметавшиеся по плитам пола темные волосы. Наконец Хатшепсут заговорила:
– Поднимись, Асет. Я пришла взглянуть на твоего малыша. Асет вскочила, лукаво улыбаясь, ее близко посаженные глаза и тонкие губы вызвали у Хатшепсут такой приступ раздражения, что она вскинула голову, а ее улыбка тут же погасла. Она давно не видела танцовщицу и приготовилась сделать над собой усилие, чтобы полюбить ее. Но высокомерная заносчивость зарвавшейся выскочки снова ее оттолкнула.
– Пошли за ним кормилицу, – резко скомандовала она. – Мы желаем составить о нем свое мнение. Фараон утверждает, что он похож на нашего отца.
– И правда похож! – тут же подхватила Асет и хлопнула в ладоши, повернувшись к компаньонке. Пока та поспешно выходила из комнаты, Хатшепсут проглотила резкий ответ, который вертелся у нее на языке. Откуда Асет знать об этом сходстве, если она ни разу в жизни не видела Тутмоса I. Хатшепсут и представить себе не могла, чтобы ее отец захотел иметь что-либо общее с этой тощей выскочкой, худющей, как недокормленная кошка. И снова Хатшепсут в который уже раз подивилась абсолютной неразборчивости брата. Кто знает, быть может, эта Асет была уже настолько уверена в себе еще до того, как фараон прибыл в Асуан, что посмела наложить на него чары?
Пока эти мысли проносились у нее в голове, она подробно расспрашивала Асет о жизни маленького Тутмоса: что он ест, как спит, с чьими детьми играет. Асет отвечала скороговоркой, впрочем уважительно, то и дело стреляя глазами на двоих высоких молчаливых мужчин, стоявших по обе стороны от царицы. Они безмолвно смотрели на нее, их холодные немигающие глаза словно бросали ей вызов. Наконец дальняя дверь распахнулась и вошла кормилица, ведя за руку коренастого темноволосого крепыша, который, хоть и нетвердо стоял на ногах, храбро шагал вперед, не боясь упасть. Едва Хатшепсут увидела его в раме отполированной до блеска двери, спокойствие изменило ей. Вне всякого сомнения, перед ней был Тутмосид. Его плечи были расправлены, спина выпрямлена. Круглые черные глаза немедленно заметили Хатшепсут и уставились на нее без страха, но с вопросом. Черты его лица были сильные и грубоватые, а под коротким носишкой, все еще по-детски бесформенным, выдавались вперед зубы, придавая мальчику хищный, как у деда, вид.
Они с кормилицей подошли ближе и поклонились, причем мальчик уверенно кивнул головой, так что головной убор царевича съехал ему на глаза. Кормилица выпустила его руку, а Хатшепсут опустилась на колени и поманила ребенка к себе. Он доковылял до нее, но обнять себя не позволил, а остановился, переводя взгляд с нее на мать и обратно, и сунул короткий толстый палец в рот. Сосредоточенно сося его, он спокойно посмотрел Хатшепсут прямо в лицо. Вдруг, не вытаскивая утешительного пальца изо рта, мальчик пробормотал что-то нечленораздельное.
Хатшепсут подняла голову:
– Сенмут, что думаешь?
Мысли Сенмута устремились далеко вперед, он уже видел мальчика юношей, волевым, решительным, резким, копией Тутмоса I. Спокойное лицо и ровный голос царицы поразили его, но он тут же нашелся с ответом.
– Он и впрямь несет на себе печать царственного семени, от которого происходит.
– А ты, Хапусенеб?
Хапусенеб медленно кивнул, его мысли, как обычно, были надежно скрыты под маской учтивого дружелюбия.
– Я вижу в нем вашего отца, вне всякого сомнения, – согласился он.
Хатшепсут встала и сделала кормилице знак увести ребенка, а Асет самодовольно ухмыльнулась.
Когда крепкие маленькие ножки скрылись из виду, Хатшепсут повернулась к Асет.
– Никогда больше не надевай на него этот убор, – сказала она.
Хотя в ее словах не было ничего дурного и сказаны они были спокойно, все присутствующие услышали в них предупреждение.
– Мой муж провозгласил его наследником короны, но он еще мал и потому должен ходить бритым, как другие дети.
И не забивай ему голову глупыми и тщеславными мыслями, Асет, иначе мы с тобой поссоримся.
Асет поклонилась, ее лисье лицо окаменело, точно маска.
И вдруг Хатшепсут улыбнулась.
– Он красивый мальчик, истинный царевич Египта и сын, которым Тутмос может гордиться, – сказала она. – Смотри же, не испорти его. А теперь возвращайся к игре. Я больше не буду тебя беспокоить.
