Артуро Перес-Реверте - Тайный меридиан
В двухэтажном ресторане, стоявшем на берегу, на террасе, под деревянным решетчатым навесом, крытом пальмовыми листьями, оркестр играл бразильскую музыку. Два парня и девушка неплохо работали под Винисиуша де Мораэша, Токинью и Марию Бетанию. Некоторые посетители, сидевшие за столиками, просто не могли удержаться и, не вставая с места, двигались в такт мелодии. Девушка, довольно красивая мулатка с большими глазами и африканским ртом, отбивала ритм в бонго и пела, не отрывая взгляда от молодого бородатого гитариста. На столиках стоял ром и кайпиринья, вдоль моря росли пальмы, и Кой подумал, что все это очень похоже на Рио-де-Жанейро или Баию.
Поверх низкой деревянной балюстрады, отделявшей террасу от берега, она посмотрел на еще заметную вдали фигуру Пилото, он шел в сторону спортивного порта, над которым небольшим леском поднимались мачты пришвартованных за небольшим волнорезом яхт. Рыбацкую биржу и причалы защищала от морских волн высокая гора, которую венчал замок Агилас, постепенно таявший в воздухе с наступлением темноты. С другой стороны волны разбивались о небольшой мыс и остров, чьи очертания напоминали орла – Агила, по этому острову и порт получил свое название; однако ветер улегся, и на темно-сером песке пляжа, где море было совсем тихое, поблескивая, отпечатывались капельки теплого моросящего дождика. В сумеречном свете виднелась башня главного маяка, выкрашенная черными и белыми полосами; понаблюдав немного за вспышками огня, Кой совершенно точно определил: два белых проблесковых огня каждые пять секунд.
Он повернулся к Танжер и увидел, что она пристально на него смотрит. До этого он рассказывал ей какую-то совсем необязательную историю, связанную с пляжем и музыкой. Начал он говорить просто так, чтобы заполнить неловкое молчание, которое повисло между ними, когда Пилото, допив кофе, попрощался и ушел, оставив их один на один, в компании бразильских мелодий и тихо угасающего над бухтой серого дня. Теперь же Танжер, казалось, ждала продолжения, но к этой истории больше нечего было прибавить, и Кой не знал, чем бы еще заполнить паузу. К счастью, оставалась еще мелодия, которая приобретала дополнительные краски от близости морского берега и тихо шуршащего по пальмовым листьям мелкого дождика. Можно было молчать, не насилуя себя, и он взял свой стакан с белым вином, поднес его к губам. Танжер улыбнулась, поиграв плечами в такт музыке. Она уже выпила свою кайпиринью, которая зажгла особым блеском темно-синие ее глаза, неотрывно смотрящие на Коя.
– Что ты так на меня смотришь?
– Так, просто смотрю.
Ему опять стало неловко, и он повернулся к морю, потом долил еще вина в свой и без того почти полный стакан. Проницательные глаза не отпускали его.
– Расскажи мне, – сказала она, – что в море теперь стало не так.
– Ничего подобного я не говорил.
– Говорил. Раньше. Расскажи, что же изменилось в море.
– Это произошло не сейчас. Море уже было другим, когда я только начинал.
Она по-прежнему внимательно смотрела на него, казалось, ей действительно интересно. На ней была широкая синяя юбка и белая блузка, которая оттеняла загар последних дней. Шелковистые гладкие волосы золотой завесой спадали на щеку – Кой видел, что днем она мыла голову. Ради дня отдыха она надела не мужские стальные часы, а серебряный браслет-недельку, кольца которого отблескивали в свете свечи, вставленной в горлышко бутылки, что стояла на их столике.
– Надо понимать так, – спросила она, – что море уже не помогает?
– Не в том дело… – Кой повел рукой. – Помогать-то оно помогает. Дело в том, что… Ну ладно, в общем, так: теперь уже нелегко оторваться от всего.
– От чего?
– Есть телефон, факс, Интернет… Ведь в морское училище поступаешь потому… Даже не знаю. Наверное, потому, что хочешь уехать. Узнать другие места, порты, женщин…
Его рассеянный взгляд остановился на певице-мулатке.
– У тебя было много женщин?
– В данный момент не помню.
– Много проституток?
В бешенстве он посмотрел прямо ей в глаза. Ах, как тебе нравится эта чертова игра, подумал он. На него был устремлен непроницаемый и неумолимый темно-синий взгляд. Она вроде бы забавлялась, но и любопытство ее тоже разбирало.
– Несколько, – коротко ответил он.
Танжер искоса разглядывала мулатку.
– Негритянок?
Он залпом отпил полстакана вина. И крепко стукнул донышком об стол.
– Да. Были негритянки. И китаянки. И метиски…
Как говорил Торпедист Тукуман, в проститутках хорошо то, что им нужны деньги, а не разговоры.
Танжер, судя по всему, не рассердилась. Она снова взглянула на певицу. Потом задумчиво улыбнулась, и Кой не обнаружил в этой улыбке ничего приятного для себя.
– А какие они – негритянки?
Теперь Танжер разглядывала его сильные обнаженные руки – он был в рубашке с закатанными рукавами. Кой тоже несколько мгновений смотрел на нее, потом откинулся на спинку стула. Он лихорадочно придумывал какую-нибудь подходящую грубость.
– Даже и не знаю, что тебе сказать. Ну, к примеру, у некоторых из них клитор – розовый.
Она захлопала глазами, рот у нее приоткрылся.
На секунду он почувствовал извращенное удовольствие. Ага, досталось тебе, коза ты эдакая. Но перед ним снова был невозмутимый взгляд – металл темно-синего цвета, в котором отражалось пламя свечи, – и ироническая гримаска на лице.
– Зачем ты представляешься грубым хамом?
– А я такой и есть. – Он допил все, что оставалось в стакане, и пожал плечами. – Человек может быть и грубым, и хамом, и вдобавок – последним кретином… На твоем этом острове все сочетается со всем…
– А ты уже решил, кто я – рыцарь или оруженосец?
Он задумался, вертя в руке пустой стакан.
– Ты чертова ведьма.
Это было не оскорбление, а просто констатация факта, совершенно объективного и очевидного.
Иона приняла ее, не переменившись в лице. Она смотрела на него так пристально, что в конце концов Кой подумал, а на него ли она смотрит.
– Кто это – Торпедист Тукуман?
– Его уже нет.
– Кто был Торпедист Тукуман?
О, господи, подумал Кой. Выдержанная. Умная.
Дьявольски умная. И снова положил руки на стол, посмеиваясь почти что про себя. Горьким смехом, который развеял его злость, как ветер разгоняет облака.
Посмотрев на нее, он опять увидел ее глаза, но выражение их изменилось. Она тоже улыбалась, но без малейшего" сарказма. Это была искренняя улыбка.
Я вовсе не хотела тебя обидеть, моряк. И в глубине души он понимал, что так оно и есть, она не хотела его обидеть. Он попросил официантку принести ему голубого джина и сделал вид, будто вспоминает – ему самому на память сразу же пришел мультипликационный Папай, который сидит с рюмкой и воскрешает в памяти былые приключения, вспоминает ночи с Оливойей и так далее. И поскольку Танжер хотела услышать что-то в этом роде и спокойно ждала, а ему не нужно было ничего изобретать, все было у него в памяти, он без малейшего усилия увидел самого себя, персонажа из мультика, который дергается на ниточке голубого джина, сбегающего струйкой ему в глотку. И он начал рассказывать про Торпедиста Тукумана, про «экипаж Сандерса», про железную лошадку, которую они украли с карусели в Новом Орлеане, про бар «У Аниты» в Гуайакиле и «Счастливчика Ландерса» в Кальао, про самый южный бордель в мире – бар «Ла Турка» в Ушуайе на Огненной Земле. И про драку в Копенгагене, и про схватку с полицейскими в Триесте, когда Торпедист и галисиец Ньейра опять сломали челюсть жандарму, а потом дали деру, подхватив Коя под мышки, так что он перебирал ногами в воздухе, но до судна они все-таки добрались в целости и сохранности. И еще он рассказал Танжер – она ловила каждое его слово, вся подавшись вперед над столом, – про самую фантастическую драку, подобной которой никогда на свете не бывало: в Роттердаме буксир развозил моряков и докеров по судам и пирсам, и все они смирно сидели на длинных банках, но вдруг перепившийся голландский докер свалился на Торпедиста Тукумана, и драка вспыхнула, как пороховая бочка. «Вива Сапата!» – орал галисиец Ньейра, – и восемь десятков сильно нагрузившихся спиртным мужчин, раздавая кулачные удары, свалились в результате в трюм, Кой выбрался на палубу глотнуть воздуха, Торпедист Тукуман изредка высовывался из люка и отправлялся назад, в гущу сражения. А закончилось все таю буксир доставлял в совершенно бессознательном состоянии изукрашенных синяками и ссадинами моряков и докеров, от которых на милю разило перегаром, точно на нужное судно или пирс, где и выгружал соответствующие тела, словно тюки с тряпьем. Очень похоже на то, как развозят пиццу, заказанную по телефону.
Как пиццу, повторил Кой. И умолк, на губах его блуждала улыбка. Танжер притихла, почти не дышала, точно боялась разрушить карточный домик.
– Но что же изменилось, Кой?
– Все. – Улыбка исчезла с его лица, он отхлебнул из стакана, и ароматный голубой джин прокатился по языку. – Теперь уже нет путешествий, потому что практически не осталось настоящих кораблей. Сейчас корабль – все равно что самолет, и не ты теперь путешествуешь, а тебя переправляют из пункта А в пункт Б.
