Сергей Максимов - Путь Грифона
– Ленин! – гордо ответил внук.
– А-а-а, – протяжно пропел Александр Александрович и уже без всякого интереса опустил руку. Достал из пачки, лежавшей на столе, папиросу. Прикурил от спички. Глубоко затянулся дымом. – А здороваться тебя родители не учили? – вдруг строго спросил он внука.
– Здравствуйте, – запоздало поздоровался мальчик с гостями.
– Грехи мои тяжкие, – непонятно по какому поводу посетовал дед и замолчал.
– Дед, ну ты чё? Чё молчишь? – не унимался маленький Колька.
– А что говорить, Колечка? – в свой черёд спрашивал Соткин, поглядывая то на внука, то на непрошеных гостей.
– Чё-нибудь скажи, – попросил внук.
– Да о чём же говорить, милай?
– Ну вот про звёздочку. Про Ленина скажи.
Соткин продолжал молчать. Молчали и гости. Казалось, им тоже было интересно, что Александр Александрович, с его-то биографией, будет говорить про вождя мирового пролетариата. Колька оказался в этот раз не по годам сообразительным и не стал понукать деда. Молча смотрел на него чистыми, бесхитростными серыми глазами. Ждал, когда тот сам обратит на него внимание. Соткин действительно повернулся к нему и переспросил:
– Про Ленина тебе, что ли, сказать?
– Ну да. Про Ленина, – согласился внук.
Александр Александрович, прищурившись, посмотрел на гостей, на пятиконечный значок, вздохнул и вдруг задумчиво произнёс:
– Да что тут говорить? Хорошенький был… Маленький…
Гости рассмеялись. Колька, наклоняя голову, с удивлением смотрел на смеющихся дядек, себе на грудь, не совсем понимая, чем это был хорош маленький Володя Ульянов. И вообще, что такого смешного он сделал?
– Ну, так я пойду, дед?
– Ступай, дитя неразумное, но честное и простодушное.
– Чё это я неразумное? – одеваясь, спросил внук.
– Мамке скажи, – будто и не услышал его дед, – пусть вечером придёт, корову подоит.
– Чё бабушка не едет? – поинтересовался Колька.
– Приедет твоя бабушка.
– До свидания, – попрощался мальчик и вышел.
Взрослые некоторое время молчали, обмениваясь многозначительными взглядами.
– Ну а что вы скажете, осколки Берии? – нарушил молчание хозяин дома.
– Всё шутите, Александр Александрович? – нарочито серьёзно поинтересовался Ахунов.
– Спасибо, Рим Ахунович, – обратился к начальнику городского управления КГБ Черепанов. – Дорогу я запомнил.
– Я машину за вами пришлю, – пообещал начальник и отправился к выходу из горницы.
– Лишнее… Пешком прогуляюсь, – вслед ему проговорил Черепанов.
– До свидания, Александр Александрович, – попрощался чекист и вышел.
– О чём думаете, Александр Александрович? – глядя на прикуривающего новую папиросу Соткина, спросил Черепанов.
– Когда? Сейчас или когда ты с нашим «молчи-молчи» вошёл?
– И тогда и сейчас, – нараспев сказал гость.
– Сначала думал: сколько лет могут дать, если я вас обоих придушу? – серьёзно ответил хозяин.
– А сейчас? – улыбался Черепанов.
– А сейчас думаю, что правильно сделал, что не придушил, – вставая с насиженного места, заявил Соткин. – Здравствуй!
Они обменялись сильными рукопожатиями. Расцеловались. Обнялись.
– Рад видеть тебя, Паша, – растроганно признался Александр Александрович. – Присаживайся. Буду тебя угощать-потчевать. А ты рассказывай, какая такая нужда тебя ко мне привела?
– Нужда, нежданная, окаянная. Мир вас, вижу, с местным чекистом не берёт, – заметил гость.
– Да как возьмёт? Сначала давай меня донимать, почему я на реабилитацию не подаю, – накрывая на стол, стал рассказывать Соткин. – Потом вдруг давай писать-отписывать, интересоваться, за что у меня послевоенный орден Красного Знамени.
– А и правда, за что?
– За особую храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности… Ты-то должен знать, – театрально пристыдил гостя хозяин.
– Статут ордена я хорошо знаю. У меня таких два. Мне-то скажите, когда и за что наградили, – заинтересовался Черепанов.
– Тебе скажу. Получил в сорок шестом году. За освобождение Одессы…
Черепанов громко рассмеялся. Успокоившись, проговорил:
– Это хорошо, что ты ему не сказал про освобождение Одессы…
Павел Иванович, конечно, сразу понял, что мог делать в Одессе в сорок шестом году Соткин, если на момент их последней встречи он находился в составе тщательно законспирированной группы «Лихие». И от кого он освобождал город, когда Одесским военным округом командовал сам маршал Жуков…
– А по реабилитации… Ты же сам знаешь, что с этой реабилитацией творилось, – многозначительно заметил хозяин гостю.
– Не знаю. Я в это время был за границей.
– Кинулись реабилитировать. Ну, Бела Куна или Розенфельда какого-нибудь – святое дело реабилитировать. А в тридцать седьмом уголовных покрошили, их куда деть? Мне самому чуть не переквалифицировали мелкую кражу на пятьдесят восемь, один… Ты лучше про себя расскажи. С Марией живёте? – выставляя на стол закуски, поинтересовался Александр Александрович.
– Живём. Трое ребятишек. Два сына. Дочка.
– Хорошо, – одобрительно заметил хозяин. – У меня такой же расклад. Но вот с ними, с детями, уже проблема. Внучат из них силком выдираю. По одному внуку мне родили и сидят довольные. Так и народ русский закончится, не заметишь как. Ну так что за нужда такая?
– Несколько дней назад на участке Араксского погран-отряда, что в Грузии, на советско-турецкой границе была осуществлена попытка прорыва со стороны нашего тыла, – не торопясь стал излагать причину своего приезда Черепанов. – Прорывались нагло, через пограничный мост. Сбили на «газике» шлагбаум и рванули к туркам.
– И что пограничники? – прекратив нехитрую сервировку стола, спросил Соткин.
– Действовали по инструкции… «В случае нарушения государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, нарушитель преследуется; в сторону тыла – до полного задержания; в сторону границы – до полного задержания или уничтожения»…
– Уничтожили?
– Частично. Из подбитой машины выскочили мужчина с женщиной и успели за дымом перебежать на турецкую сторону. Водителя застрелили. Теперь внимание, – приостановил свой рассказ Черепанов. – Водителем оказался Богданов Вячеслав Николаевич, восемьсот девяностого года рождения, бывший поручик белой армии. В машине обнаружено золото в слитках.
– Во как! – искренне удивился Соткин и присел на табурет.
– Знакомый?
– А второй, что перебежал, часом, не Дранкович по фамилии?
– Значит, – старые знакомые, – сделал вывод Черепанов.
Александр Александрович утвердительно кивнул головой.
– Фамилия второго неизвестна, – продолжал Черепанов. – Но не в этом дело. Нам на это золото обоим взглянуть нужно. Вам и Богданова опознать…
– Милай, за десять лет человек может так измениться, что ни за что не узнаешь, если встретишь… А тут пятьдесят с лишним лет процокало… Хотя смотреть, конечно, надо…
Соткин сходил к холодильнику. Вернулся. Выставил на стол графин с жидкостью густого красного цвета.
– За встречу выпьем. Да дальше поговорим, – наполняя гранёные стопки, объявил хозяин.
Звонко и радостно чокнулись посудой. Залпом выпили. Закусывали маринованными белыми грибами, отварной говядиной и холодной картошкой, сваренной целиком.
– Не злоупотребляете? – спросил гость, постучав пальцем по графину.
– Это тебе наш «молчи-молчи» нажаловался, – с пониманием проговорил Соткин, во второй раз наполнив стопки. – Обидел я его тут крепко на ветеранской встрече… Сказал ему: ты Бога благодари, что русские пьют и не хотят учиться. Если будут трезвые, грамотные и образованные – куда бежать из России, говорю, будете!
– Есть у нас ещё одна тема для беседы, – прервал Соткина Черепанов, – за нами ещё золото числится.
– Ты о том, что в сорок третьем году не успели изъять и сдать?
– Да, – был краткий ответ.
– Хорошо бы об этом было у нашего генерала спросить, – задумчиво проговорил Александр Александрович.
– Спрашивал. Сказал, пусть полежит. Говорит, в своё время ему сам Сталин сказывал, что несколько килограммов золота погоды не делают…
– Ну, коли так, то пусть лежит. Золото жрать не просит. Или просит? Как считаешь?
– Просит или не просит – не скажу. А людей пожирает. Сами прежде так говорили…
– Это не я – это Ахмат…
– Он жив?
– Жив, да только какая там жизнь?! Ему сто лет в обед. Под себя, правда, не ходит. Двигается. Но говорить уже не говорит. Только лыбится да кивает. Прямо как болванчик китайский… Только не толстый, а худой. Высох весь. Силёнка вся неизвестно куда выветрилась. На вес, как дитя малое. Когда ещё разговаривал, сказал мне, что если выпивать и курить не буду – могу тоже лет сто прожить. Золото, говорит, если с ним правильно обращался, жизнь долгую дарит. Имей в виду. Только на хрена мне такая жизнь нужна!
– Тут дело, видимо, в другом, – задумчиво проговорил гость, – Ахмат в согласии с совестью жизнь жил. Опять же и мухи не убил, наверное. А вот глядя на вас, Александр Александрович, можно только удивляться тому, как хорошо вы сохранились.
