Аркадий Савеличев - А. Разумовский: Ночной император
— Может, подсядем поближе к огню, ваше императорское высочество? — вскочил с бокалом в руках шебутной муженек. — Эй, еще кресло!
Кресло притащили, но Екатерина отказалась пировать вблизи пожарища. Она даже попрекнула:
— Как вы можете?.. Граф, а ваши-то вещи?
Как раз тащили сундуки самого Разумовского, — он ведь не ночевал в своих покоях, — катили бочонки с венгерским. Под крики солдат, рушивших горящие слоения, великий князь рассказывал, как все это случилось. Ко всяким таким происшествиям он был очень любопытен, раньше Разумовского все узнал. Оказывается, пожар начался в главной зале дворца, где уже никого не было, пьяненький люд разошелся по спальням. Истопники топили печи к следующему дню, да перепились царскими остатками с большого стола, возле печей же и свалились. А печи расхристаны, дрова посованы кое-как, вывалились головни. Кругом дерево, ковры, занавеси, и пошло полыхать. Очнувшиеся горе-истопники не стали поднимать тревогу, сами стали тушить. Как же, потушишь! Дым пополз по коридорам дворца. Стоявший у дверей главной залы конногвардеец не посмел сойти с места, так и задыхался в дыму. Он кричал — его никто не слышал; офицеры ведь, с которыми был и Разумовский, только что покончили пирушку, пребывали в блаженном сне. А кто и видел дым, так думал: «Эка невидаль! Всегда дымит».
Но только ли дым? Уже открытый огонь перекинулся из пылавшей, залы в сторону караульного конногвардейца. Нарушая устав, он все-таки добежал до окна, разбил стекло и выстрелил. Слава Богу, ему выстрелами же и ответили — ведь пламя пожарища уже широко разливалось. Тогда-то и пушка бабахнула…
— Ваше императорское высочество, я иду искать государыню.
— Поищите, граф, поищите, — позевывая, откликнулся великий князь, хотя и сюда заносило крики:
— Государыня где?!
Елизавету давно вывели из горящего дворца и усадили в кресло, которое тоже из огня же и вытащили. На ее плечах был накинут суконный военный плащ. Одна из главных чесальщиц, Елизавета Шувалова, кутала золотокудрую голову, особенно яркую при таком близком огне, своей собственной шалью.
Пробившись сквозь толпу офицеров, которым тут совершенно нечего было делать, Алексей опустился перед креслом на колени и спросил без всяких титулов:
— Озябла?
И она тем же тоном:
— Да нет, ничего, вот греемся.
Огонь своим жаром доставал даже сюда, на сотню сажен. К добру ли, нет ли, ни дождя, ни снега не было. Напрасна солдаты и многочисленная челядь черпали из бочек воду и плескали в огонь — даже малые капли не доставали, потому что близко было не подойти. А длиннющие багры!.. Легче было копьями исколоть турецкую крепость, чем поразить такой огнище. Он захватил уже и ближайшие постройки.
Вовсю горел и наспех пристроенный для малого двора особый флигель — там тоже кучкой толпились люди и тоже тащили из огня какие-то пожитки. Визжали собаки: наследник всегда таскал их за собой, не минуя и спальню. Едва ли он огорчился бы, случись беда с тетушкой, а вот с любимой борзой…
Елизавета посмотрела в ту сторону и по радостному визгу собак поняла, что наследник жив и здоров. Да он и сам, покинув кресло, прыгал от какой-то дурной радости возле горевшего своего малого двора…
— Все в руце Божьей, — покачала головой, смахивая шаль, Елизавета. — Чего ты меня как бабку кутаешь? — уже Лизку Шувалову ругнула.
Та умильно склонила на плечо свою голову:
— А чтоб царская-то головка не простыла, чтоб те-епленько ей было…
Тащили из дворца некие уцелевшие сундуки, катили некие бочки. Не с золотом же! Хотя чего не бывает?.. При частых и долгих разъездах императрицы, при полнейшей захламленности Кремлевских палат, часть казны таскали в обозе. Так и есть!.. Один из сундуков обломился, из него посыпались деньги — жалованье гвардейцам. Многие бросились собирать и распихивать серебро по карманам. Ну прямо грабеж при таком пожарище!
— Стыдобушка… — не стала их останавливать, да и не смогла бы, погорелая императрица. У нее иное было на уме: — Гардеробия моя?..
Дамы придворные вопили:
— В огне гардеробия… матушка!..
— Добра-то, добра… четыре тыщи одних платьев…
— Сундук с обуткой-то царской…
Елизавета махнула рукой:
— Перестаньте! Знать, за грехи наказал Бог!
Да и что можно было спасти, когда огонь уже прорывался сквозь тесовые крыши дворца, — толстенные осиновые доски подбрасывало вверх, как щепки.
Надо отдать должное, Елизавета насчет этого не обольщалась.
— Гардеробы!.. — укутанная уже в шубу, по-царски легкомысленно посмеивалась она. — Там пруссаки в голове, там турки в ногах, там шведы опять лезут на Петербург… а нам подавай гардеробы. Да леший их возьми!
Алексей чувствовал, как его голову под париком, не стесняясь праздных придворных зевак, ласкает знакомая, отнюдь не захолодавшая рука.
— Вот дожили! Императрица всероссийская сидит под дождем, как нищенка непотребная.
Дождя, правда, не было, а все остальное походило на истину.
Алексей Разумовский раньше других сообразил, что надо делать.
Среди Головинской громадной усадьбы приличной избы было не найти.
— Государыня, с вашего разрешения я поищу пристанище?..
Она оторвала от головы свою руку:
— Поищи, мой друг, поищи.
Он вскочил на ноги:
— Мою карету!
Его люди были хорошо вышколены. Четверня подкатила прямо на голос.
— Ваше сиятельство!..
Он вскочил в карету, кучер рванул по мосту за Яузу, еще не получая никаких указаний. Тут и осенило. Алексей отодвинул задвижку:
— На Покровку!
Там был выстроен роскошный, каменный, еще не обжитой дом. Строился он вроде для самой Елизаветы, а был вроде бы уже и подарен. С какой стати императрице жить на какой-то Покровке? Ладно уж, графу Алексею Разумовскому — куда ни шло! Он любил посмеяться над собой и сейчас лихо взбежал на парадное крыльцо. Немногие слуги, обретавшиеся там, уже были извещены о пожаре — да чего извещать, когда зарево на всю Москву! К нему бежали навстречу с шандалами[11] свечей.
— Готовьте покои для государыни. Печи топите. Камин разожгите, — плохо еще зная тут всех услужающих, отдал он распоряжения — и обратно к карете.
Насчет камина он подумал с внутренней гордостью: его личная затея. Камины только-только, с моды англицкого посла, начали появляться в Петербурге, первый был в Аничковом дворце. Каминам не доверяли, как всякому открытому огню. Эк их, когда и печи-то закрытые горят постоянно. Потому что вокруг дерево, а чему тут гореть? Дом каменный, потолки оштукатуренные, трубы со всей тщательностью сделаны, да и сам камин с литой бронзовой решеткой: головешка не вывалится. А что быстро можно согреться, так ото распрекрасно. Сырая Англия знала в том толк. Нынешняя-то московская предзимняя пора — разве лучше?
Он нашел Елизавету в том же кресле. Только двое офицеров держали над ее головой растянутый плащ. Сами они были в одних Преображенских кафтанах.
— Государыня, ваш дом на Покровке…
— …ваш дом, граф, — перебила она.
— …готов принять вас!
— Вот это разлюбезно. Дайте мне руку, граф. Мою карету все еще где-то запрягают!
Его кони фыркали в двух шагах от нынешнего трона императрицы. Но она еще некоторое время стояла и с грустью наблюдала, как догорает Головинский дворец. Она любила его. По приезде в Москву именно здесь всегда и был ее двор. Только однажды и попробовала пожить в Кремле… но туда и на парадное крыльцо было не пробиться. Все заросло грязью и забито было разным хламом. Цари давненько там не живали. Кажется, с той поры, как еще при малолетстве батюшки Петра Алексеевича взбунтовавшиеся стрельцы подняли на копья боярина Матвеева. Страх внушали громадные московские палаты. Нет, Елизавета, долго пребывавшая цесаревной-нищенкой, больше любила простые загородные дома. Не говоря о Гостилицах или здешнем Перове — ах, Перово, пора сладкая! — даже и дворцы-то манили своей бесхитростной простотой. Те же помещичьи усадьбы, только больше, на три версты в округе, как этот несчастный дворец.
— Ничего, ты от моей руки восстанешь! — сказала она догоравшему дворцу как живому человеку и, уже не оглядываясь, пошла к карете.
На Покровке в просторном камер-будуаре уже ярко горели сухие дубовые дрова. От стены поближе к огню был придвинут диван и накрыт ковром. На одном валике лежала подушка, на другом — соболье одеяло. Стол был накрыт, и камер-лакеи государыни спешно ставили горячие кушанья. Суетились горничные, фрейлины перебегали из угла в угол, не зная, чем заняться. В услужливом поклоне стал управляющий, время от времени сам помешивавший поленья.
— Вот это царская жизнь! — под руками фрейлин усаживаясь на диване, порадовалась теплу и уюту Елизавета.
