Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
Далеко впереди на склоне горы чернел спасительный лес. У Головнина разболелась нога, он шел, сильно прихрамывая.
Случайно оглянувшийся назад Васильев прыгнул в сторону.
— За нами погоня на лошадях.
Позади и сбоку в предрассветной мгле мелькали фонарики. Мгновенно, не разбирая дороги, беглецы покатились по голой крутизне вниз. Как назло, вокруг не было ни кустика, ни деревца. На дне лощины, покрытой снегом, под завалами камней, рядом с водопадом, чернела дыра, а за ней — спасительная пещера. Целый день провели в ней путники, привалившись друг к другу, дремали, берегли силы для ночного броска…
Трое суток блуждали в горах полуголодные, замерзшие люди. Головнин уже не мог передвигаться самостоятельно и держался за кушак Макарова. Однажды они чуть было не сорвались в пропасть. Случай запомнился Головнину на всю жизнь. «Достигнув самого верха утеса, мне нельзя уже было держаться за кушак Макарова, иначе он не мог бы с такой тяжестью влезть на вершину, и потому я, поставив пальцы здоровой ноги на небольшой камень, высунувшийся из утеса, а правую руку перекинув через молодое дерево, подле самой вершины его бывшее, которое так наклонилось, что было почти в горизонтальном положении, стал дожидаться, пока Макаров влезет наверх и будет в состоянии мне пособить подняться; но, тащив меня за собою, Макаров, хотя, впрочем, весьма сильный, так устал, что лишь поднялся вверх, как в ту же минуту упал и протянулся, как мертвый. В это самое время камень, на котором я стоял, отвалился от утеса и полетел вниз, а я повис на одной руке, не быв в состоянии ни на что опереться ногами, ибо в этом месте утес был весьма гладок. Недалеко от меня были все наши матросы, но от чрезмерной усталости они не могли мне подать никакой помощи; Макаров лежал почти без чувств, а Хлебников поднимался в другом месте.
Пробыв в таком мучительном положении несколько минут, я начал чувствовать чрезмерную боль в руке, на которой висел, и хотел было уже опуститься в бывшую подо мною пропасть в глубину сажен с лишком на сто, чтоб в одну секунду кончилось мое мучение, но Макаров, пришед в чувство и увидев мое положение, подошел ко мне, одну ногу поставил на высунувшийся из утеса против самой моей груди небольшой камешек, а руками схватился за ветви молодого дерева, стоявшего на вершине утеса, и сказав мне, чтоб я свободной своей рукой ухватился за его кушак, употребил всю свою силу и вытащил меня наверх. Если бы камень из-под ноги у Макарова упал, или ветви, за которые он держался, изломились, тогда бы мы оба полетели стремглав в пропасть и погибли бы без всякого сомнения».
Несколько раз удалось согреться у костра в непроходимой чаще, сварить похлебку из травы и плесневелого риса, подобрали рачков на дне ручья, но силы людей истощались с каждым часом.
К исходу четвертого дня наконец-то вдали мелькнула надежда моряков, синь океана. Бросились к берегу, но вдруг на дороге показался конный отряд стражников. Они ехали не торопясь, всматривались вокруг, искали пропавших пленников…
Ночью, выбравшись на берег, рискнули пройти сквозь селение. Пока все обошлось. Около сараев лежало несколько добротных лодок, но небольших по размеру, для прибрежного лова.
Днем в горах на привале моряки шили из рубах паруса, не теряли надежду выйти в море… Внизу вдоль берега проплыло под парусами двухмачтовое судно.
— Эх ба нам подхватить такое, — мечтательно проговорил самый пожилой из матросов, Спиридон Макаров.
— Силенок, братец, у нас не хватит до него доплыть и взобраться, — грустно проговорил Хлебников.
Ночью в рыбацком селении попалась большая лодка с парусами, снастями. Она стояла на пригорке, бортом к воде. Хлебников оказался прав, силы моряков иссякли. Как ни напрягались, не могли ее сдвинуть ни на вершок.
— Будем ждать случая, — сумрачно сказал командир, — авось под берегом какая лодка на якоре окажется.
Встречалась лодка и под берегом, но около нее сновали рыбаки, а рядом виднелись крыши домов…
Второго мая день был ясный, решили передохнуть, обсушиться. Расположились на склоне горы, в лощине, разожгли костер.
— Нам съестные припасы надобны, а без силы их не заполучить, ваше благородие, — проговорил Шкаев.
— Что ты мыслишь? — глухо спросил Головнин.
— Пару лодчонок прихватить да выбраться куда-либо, переждать.
— Верно кумекаешь, — усмехнулся Головнин и кивнул в сторону моря — верст двадцать отсюда островки есть безымянные, безлюдные. Там морская тварь, рыба, ракушки, водоросли есть. Спытаем туда пробраться, а там и другая лодка на море подвернется.
— На худой конец, Василь Михалыч, можно и на малых лодках пробраться к северу вдоль берега, — начал Хлебников и вдруг испуганно пригнулся.
За спиной товарищей на склоне горы стояла японка и кому-то кричала, размахивая платком в сторону костра…
Через несколько минут со всех сторон послышались крики. Головнин с Макаровым успели укрыться в кустах. На их глазах несколько десятков вооруженных до зубов солдат во главе с офицером на лошади окружили и связали Хлебникова и трех матросов. Японцы оглядывались по сторонам, искали еще двух беглецов.
Сжимая в руках деревянное копье с привязанным долотом, Головнин покосился на Макарова. Всю неделю они прошагали с ним в связке. Случалось, что Макаров на спине тащил командира, у которого опухло колено. Привыкли они и к немудреному общению.
— Што делать-то станем, ваше благородие? — пригиная голову и укладывая рядом древко с привязаным ножом, тихо спросил Макаров.
— Отсидимся до ночи, проберемся к берегу. На двоихто лодку сыщем, переберемся на остров.
— Худо, парусов-то у нас нет, да и чайник с огнивом у костра оставили, — тоскливо проговорил Макаров.
Четыре японца с саблями и копьями спустились в лощину и двинулись прямо к кустарнику. Наверху с собаками цепочкой окружали весь овраг.
Головнин расправил плечи, изготовился броситься на приближающихся солдат. И тут Макаров не выдержал, всхлипывая, зашептал:
— Не надобно, ваше благородие, японцев губить. Ежели мы их порешим, не токмо нас, но и товарищей наших растерзают. А как вы им поясните, что по вашему приказу все делалось, то и помилуют нас.
«Черт-те что, а ведь, пожалуй, Спиридон прав, весь грех на мне лежит». Командир швырнул копье в траву и шагнул навстречу японцам…
Когда солдаты вязали ему руки, кинул последний взгляд на океан. «Теперь одна надежда на „Диану“, где-то она…»
Тайный советник Иван Пестель так и не дождался денег из Петербурга и, уступая настойчивым просьбам Рикорда, на свой риск отправил «Диану» к берегам Японии.
Из донесения Сибирского генерал-губернатора Министру военных морских сил: «… не получив доселе от г-на министра финансов денег, ассигнованных на экспедицию, экспедиция сия не могла уже за тем отправиться в настоящем году, а должна быть отложена оная до будущего году. По сим причинам, так же с одной стороны потому, чтобы шлюп „Диану“ не оставить на все нынешнее лето в Охотске без всякого употребления и через то не сделать напрасными и бесполезными труды и издержки на приготовление оного к настоящей экспедиции, а с другой, по крайней мере исполнить высочайше порученное оному дело, т. е. описание южных Курильских островов и берегов Татарии, чего в минувшую кампанию по приключившемуся с ними У японских берегов нещастию не успел он выполнить, принужденным я нашелся дать предписание — отправить шлюп „Диану“ к Курильским островам хоть для выполнения сей цели и при сем уже толико удобном случае заехать к острову Кунашири с тем, что естли не будет случая к освобождению наших пленных, то бы узнать о их участи, между тем предварить и японцев, сколь невинно подвергся плену флота капитан-лейтенант Головнин с своею командою и что в следующем году имеет быть послана для сего особая экспедиция в Нангасаки. Для командования шлюпом и причисленным к нему транспортом „Зотик“ назначен капитан-лейтенант Рикорд, начальствовавший первым из сих судов после г-на Головнина».
Донесение из Иркутска ушло в те самые дни, когда далеко на западе через Неман еще переправлялась почти полумиллионная армия Наполеона. Французский император, не дожидаясь конца переправы, без каких-либо препятствий достиг Вильны и задержался здесь, томимый лаврами будущих побед в его первой «азиатской» войне. Он уже видел себя властелином России.
Русская армия с первых дней похода французов скрылась за горизонтом, избегая стычек с неприятелем. Среди отходящих на восток русских войск вместе с гренадерами лейб-гвардии Литовского полка вышагивал и сын Сибирского губернатора, прапорщик Павел Пестель. Через три месяца за Бородино его наградят золотой шпагой «За храбрость»…
Покидая Иркутск, Рикорд сообщил, что на зиму он укроется в Петропавловске:
— В Охотске весьма неудобное место стоянки, шлюп то и дело на мель во время отлива притыкается.