Джек Кавано - Пуритане
Энди внимательно слушал Винтропа. Он чувствовал, как важны для губернатора эти воспоминания.
— Я встретил Иезикиела Кальвервелла. Ты — Кристофера Мэтьюза. Божьей милостью служение этих людей свело нас вместе. Кто я такой, чтобы мешать человеку понять, что предначертано ему Господом?
Энди отправился к капитану, чтобы сообщить ему о решении губернатора. Капитан, бесстрастно выслушав его, сказал:
— Путешествие будет долгим. Если мы поладим, оно будет приятным, если нет — мы можем отправиться на тот свет. Твоя задача предельно проста: выполнять приказы и свои обязанности. Это все. Спустись в кубрик к мистеру Пруддену.
На следующий день на борт «Арбеллы» поднялся друг Винтропа, его преподобие Джон Коттон[87], чтобы прочитать колонистам проповедь. За основу проповеди «Что обещает Господь народу Своему?» он взял десятый стих седьмой главы Второй книги царств: «И Я устрою место для народа Моего, для Израиля, и укореню его, и будет он спокойно жить на месте своем, и не будет тревожиться больше, и люди нечестивые не станут более теснить его, как прежде».
Коттон подчеркнул сходство между пуританами и избранным народом, усматривая Божью волю в том, что колонисты отправляются осваивать Новый Свет. Он задал вопрос:
— Как узнать, что Господь предначертал мне покинуть одну страну и поселиться в другой? — и сам ответил на него: — Если вы видите, что зло, окружающее вас, нельзя уничтожить и преодолеть, значит, пора трогаться в путь. Это случается, когда тяжкие грехи, в которых погрязла страна, угрожают вам гибелью; когда люди отягощены сверх меры долгами и невзгодами; когда вас преследуют.
Задумайтесь, где вы живете и где могли бы жить. Взгляните именно так на то место, где вы намерены поселиться, и вы постигнете Божий промысел. Стоит ли жить в стране, про которую вы не можете сказать: жить здесь предначертано мне Господом? Можете ли вы сказать про свой дом: Господь усмотрел для меня это место и, несмотря на все преграды, поселил меня именно здесь? Считаете ли вы, что есть воля Божья в том, что вы получили свою землю в наследство, в дар, купили или приобрели иным законным способом? Если да, значит, это действительно судьба и ваше место здесь.
Красноречие Коттона и его мысли произвели на Энди большое впечатление. Но самым замечательным было то, что в дальнем конце палубы он увидел Нелл и Дженни Мэтьюз. Во время проповеди Нелл почти не поднимала головы, как будто ей нездоровилось.
После проповеди Энди пошел туда, где сидели Нелл и Дженни. Он заметил, что две женщины помогают Нелл спуститься на нижнюю палубу. Дженни, увидев Энди, вскочила и бросилась обнимать его.
— Энди, слава Богу, с тобой все в порядке! — заплакала она. — Я хотела предупредить тебя, что мы уезжаем из Эденфорда, но не смогла. Нелл и мистер Купер сообщили мне об отъезде в самую последнюю минуту. Я бы ни за что не уехала, не попрощавшись.
Энди тоже обнял ее. Как приятно было видеть ее вновь!
— Я знаю, — сказал он. — Ведь, кроме тебя, мне никто не верил. Я всегда буду помнить об этом, Дженни.
— Я и сейчас тебе верю, — сказала она, опустив глаза.
Молодые люди заметили, что на них смотрят пассажиры. Они неохотно выпустили друг друга из объятий.
— Нелл больна?
— С того дня, как мы уехали из Эденфорда, — ответила Дженни. — Сначала мы решили, что это от волнений и бессонницы, а теперь уж и не знаем, что думать. Она совсем ослабла и почти не встает с постели.
— Я буду молиться за нее.
Дженни просияла.
— Ты что?
— Так приятно, когда ты это говоришь, — сказала она. — Ты очень изменился с тех пор, как мы познакомились. Ты стал более уверенным, зрелым, и это здорово.
В шесть часов утра 8 апреля подул северо-восточный ветер. Хриплым голосом боцман скомандовал: «Все наверх! Поднять якорь!» Экипаж пришел в движение, поднимая паруса и извлекая из глубины тяжелый якорь. Капитан прохаживался по палубе, отрывисто отдавая команды. Большую часть из них Энди разобрать не мог. Впрочем, он не знал даже те слова, что расслышал. Остальные матросы, судя по всему, понимали капитана с полуслова и стремглав бросались выполнять его приказы. Не прошло и нескольких минут, как «Арбелла» снялась с якоря и покинула гавань. Энди слышал, как плещется вода за бортом судна, которое, повинуясь утреннему ветру, направилось в сторону Английского канала.
Ветер был таким слабым, что не всем кораблям удалось миновать канал до отлива. «Арбелла» прошла его часов в десять утра, после чего примерно в трех лье[88] от пролива попала в полный штиль. Лишь около десяти вечера подул сильный северный ветер. Судно снова снялось с якоря. К рассвету они были у Портленда.
— Все наверх! Готовься к бою!
С кормы были видны восемь парусников. Полагая, что это корабли из Дюнкерка, капитан приказал очистить батарейную палубу. Все подвесные койки были сняты, орудия заряжены и рядом с ними наготове поставлены ящики с порохом. Пассажиров, которых сначала разместили на этой палубе, временно переселили в кубрик. Двадцать пять мужчин, включая Энди, вооружились мушкетами.
С севера по-прежнему дул сильный ветер. Восемь кораблей приближались к «Арбелле». Для них ветер был попутным, поэтому расстояние между ними и «Арбеллой» быстро сокращалось. Это, без сомнения, были корабли из Дюнкерка.
Капитан сделал пробный выстрел, выпустив из арбалета стрелу с шариком зажигательной смеси. Смесь вспыхнула, когда стрела коснулась воды. При необходимости такие стрелы могли прийтись очень кстати.
Женщин и детей отвели на нижнюю палубу, где они были в безопасности. Когда все заняли свои места, мужчины на верхней палубе начали молиться. Было отрадно видеть, как это ободрило их; даже женщины и дети не испытывали страха, хотя понимали, что их жизнь в опасности. У Винтропа всего четыре корабля, а на самом маленьком судне из Дюнкерка не менее тридцати медных пушек. Но экипаж и пассажиры «Арбеллы» полагались на Всевышнего. Хладнокровие капитана и вера помогали переселенцам преодолеть страх.
Около часа дня между вражескими кораблями и «Арбеллой» осталось не более одного лье. Чтобы показать противнику, что он не боится его, капитан Милбурн поменял галс[89] и развернул судно носом к преследователям. «Если они решатся атаковать, — подумал он, — пусть все закончится, пока не стемнело».
Мужчины, вооруженные мушкетами, выстроились вдоль бортов и приготовились открыть огонь.
Однако, когда корабли подошли вплотную, оказалось, что это не враги, а друзья. Одно судно было голландским, другое — французским, три корабля — английскими. Они направлялись в Канаду и на Ньюфаундленд. Суда обменялись приветственными залпами, и страх сменился всеобщим ликованием.
Поскольку опасность миновала, капитаны, заметив два рыболовных парусника, купили изрядное количество отличной свежей рыбы.
На следующий день суда миновали Плимут. Еще через день они оставили позади острова Силли и вышли в открытый океан.
Энди спустился в кубрик. После Ла-Манша распорядок дня стал совсем иным, и он почувствовал, как тяжела жизнь матроса. Он страшно устал. День начался рано, с утра дул сильный северо-западный ветер. Волны били о борт корабля не хуже кузнечного молота. Вода захлестывала палубу, и Энди, как и остальные матросы, промок до нитки. В снастях свистел ветер, концы канатов болтались в воздухе; раздавались команды и слышались отрывистые отклики. На всех парусах «Арбелла», рассекая волны, двигалась к берегам Нового Света. За ней следовали «Толбот», «Эмброуз» и «Джуел». Энди начал понимать, что морское путешествие состоит не из одной романтики, как казалось ему раньше, когда он слушал дедушкины рассказы.
Он все еще нетвердо держался на ногах. Один из матросов сказал ему, что нужно не меньше трех дней, чтобы привыкнуть к качке. Спустившись в кубрик, Энди обнаружил, что он набит бухтами[90] канатов, запасными парусами и прочими судовыми принадлежностями и хламом. Из-за качки все это превратилось в беспорядочную груду, под которой были погребены и его вещи: одежда и Библия. Энди вспомнил, что матросы любили повторять: «Все свое носи с собой».
Здесь не было коек, а свет проникал только через люк. Спать удавалось не более четырех часов в сутки, после чего нужно было выходить на вахту. Энди рухнул на паруса и закрыл глаза. Он думал, что от изнеможения мгновенно уснет, но не тут-то было. Как только он начинал засыпать, его будил очередной приступ морской болезни. Четыре часа на него поочередно накатывали волны дремоты и тошноты. Дважды он выбегал на палубу и исторгал содержимое своего желудка за борт.
Промокшим, замерзшим и усталым Энди заступил на свою первую вахту. И все же он с облегчением вышел на свежий воздух; волны казались ему куда спокойнее той бури, что бушевала у него в желудке.
