Валерий Кормилицын - Держава (том первый)
— Кажный продукт по копейке, — басом произнесла она.
Максим Акимович, на радостях, что избавится от мелочи, сыпанул в её ладонь пригоршню медяков.
— Да куды столько? Вместе с чугунком, рази, хотите приобрести?
— День ангела у меня… Купишь детя'м чо–нито за моё здоровье, — обрадовал мужеподобную бабищу Рубанов, положив в свёрнутый из газеты кулёк две картошки и два огурца.
Небольшая мелочная лавка под самый потолок была набита продуктами и всяким несъедобным барахлом.
Рядом с конфетами лежало мыло и селёдка. Хлеб соседствовал с картошкой, крупа находилась неподалёку от керосина.
— Веничек не желаете купить, — вежливо обратилась к Сипягину чисто одетая девица в белом фартуке.
— Господину во-о как нужен веничек, — провёл ребром ладони по горлу Рубанов. — А что, ваше превосходительство. Врагов государства будете выметать…
— Знаете что, Рубанов, купите лучше кнут или рукавицы. К вашему тулупу оченно подойдут.
— И маслице лампадное свежее имеется, — не унималась девица, — а так же конверты, открытки, марки… Ежели, к примеру, в деревню захочите написать…
— А стаканы пустые есть? Без топлёного масла, — поинтересовался Максим Акимович, которому начинала надоедать эта праздничная канитель.
— И квас, и папиросы, всё есть… И пироги с мясом и морковкой…
На пироги с морковкой генералы согласились.
— Здря селёдки не купили, ваше превосходительство, — пожалел Рубанов.
— Присесть бы где? — выдвинул предложение Сипягин.
— Да уж выпить ба скорей, — зашли они под арку дома рядом с мелочной лавкой и достали стаканы. — А вон сани с извозчиком. Там и посидим, — обрадовался Максим Акимович.
Извозчик аж захлебнулся слюной от увиденной благодати.
Выпив по полстакана и занюхав огурцом — есть ничего не решились, всё богатство отдали возчику.
После народной водочки Сипягина потянуло на разговоры:
— Да, Рубанов. Эти, вечно недовольные интеллигенты, называют Россию «рабской страной». А того в голову не возьмут, сукины дети, что в Соединённых Американских Штатах отменили рабство только через четыре года после отмены крепостного права в России, и через полтора века после отмены холопства Петром Первым. Но США «рабской страной» не называют. А по отношению к России эпитеты «рабская», «крепостная», считают вполне уместными, — поглядел как возчик, смакуя, выпил стаканчик и занюхал огурцом. — Эх! Либералы… В той же Америке смертная казнь практикуется вовсю, и у президента даже мысли нет её отменить… А у нас за период с 1866 года и по настоящее время, казнено 94 государственных преступника и смертная казнь отменена за все виды преступлений кроме государственных… Ну, посидели и будя, — ещё раз глянул на цедящего водку возчика.
На выходе нарвались на полицейского.
Увидев Сипягина, который привычно хотел произнести: «Вольно, вольно, братец», — тот встопорщил усы, строго оглядев мужика в заячьем тулупе, и задумчиво произнёс:
— Во, гнида! Как на нашего министра похож. Так бы и вьехал в рыло.
Рубанов от этих слов воспарил на седьмое небо, вспомнив сипягинские издевательства в винной лавке.
Дмитрий Сергеевич, пораскинув мозгами, и не найдя ответа, двинул нижнего чина в нос, загнав сим деянием на седьмое небо ещё и возчика.
«Как ноне повезло, — балдел тот, — и выпивон обломился, и спектакля оперная», — наслаждался побитым городовым, старательно, на одной ноте вопившем: «Ка–ра–у-у-ул!»
— В свисток дуди! — посоветовал возчик, и тут же, выпрыгнув из саней, вытянулся во фрунт, увидев под сброшенным тулупом генеральскую форму.
Появившийся в сопровождении ещё одного городового и видно, хотевший заорать на нарушителя околоточный, безмолвно, выброшенной на берег рыбой, раскрывал рот и пучил зенки, разглядывая стоявшего перед ним заместителя Бога на земле.
Сипягин хотел дать в нос и ему, но, плюнув, поднял линялый тулупчик и велел облагодетельствованному им возчику отвезти его домой.
— Рубанов, — усаживаясь в сани, произнёс он, — встретимся днём на ипподроме. Да оденьтесь поприличнее. Довольно с нас непредсказуемого карнавала. А эти пусть ищут в заячьем тулупчике потаённый смысл, — выезжая из–под арки, крикнул министр.
Встретившись на ипподроме, друзья солидно раскланялись, будто не встречались до обеда, пожали друг другу руки и, покхекав, Рубанов осведомился:
— Какие упования изволите возлагать на двадцатый век?
— Большие упования возлагаю, — получил ответ.
Садиться не стали. Холодно.
— Ветер сегодня неблагоприятный и сильный, — похлопал в ладони Рубанов, и, отстегнув кнопку, стал снимать кожаную перчатку.
— Ну вот. Другое дело. Английской фирмы «Дерби» рукавички изволите носить? — хохотнул Сипягин.
— Так точно, ваше превосходительство, — достал из кармана шинели сложенный листок. — Сейчас, Дмитрий Сергеевич, будут соперничать четыре лошади: «Не Тронь Меня», «Раймонд», «Червончик» и ещё какая–то кобыла, не разобрать — текст смазан. На какую изволите ставить? И сколько?
— Четвертной на «Червончика», — ответил Сипягин.
— Прекрасно, прекрасно… А я, с вашего позволения, поставлю на «Не Тронь Меня». Кличка больно оригинальная… Все они сначала так говорят…
— Лошади?.. — сделал удивлённый вид Сипягин.
И был наказан за свой юмор. К его великому огорчению «Не Тронь Меня» сразу вышла вперёд и первенства не уступила до самого финиша.
— Как говорят в народе: «Гоните четвертак ваше превосходительство», — вновь снял перчатку Рубанов и пощелоктил пальцами.
Новый Год Рубановы встретили тихо и мирно, если не считать учинённой сыночками стрельбы.
Младшенький, в 12 ночи палил, почём зря, из берданы мирно спавшего сторожа Пахомыча, которого не разбудили даже выстрелы. Старшенький пулял в небо из трёхлинейки денщика Антипа.
Потом под окнами посвистели городовые, потом, вышедший в генеральском мундире Максим Акимович, послал их на хутор… бабочек ловить. Отдав честь, городовые пошли отлавливать пьяных проституток…
Так они поняли приказ. Дисциплина есть дисциплина.
В общем, тихий семейный праздник.
Разгульная жизнь начинала надоедать, и потому все в доме Рубановых читали, приводя нервы в порядок, и вспоминая о былом.
Аким читал письмо от Натали.
Его маменька читала журнал «Вестник моды»: «Госпожа Рубанова сияла на балу у Новосильцевых в платье из шёлка, цвета светлой стали с античными кружевами и с цветами фиалки в отделке».
«Так, так. Неплохо… Оказывается, удивительно приятно читать о себе», — перелистнула страницу.
«Юная мадемуазель Натали Бутенёва, тоже петербурженка, была одета в потрясающее платье от госпожи Ламановой, из бледно–розового атласа и шифона. Мы видим тонкое чувство стиля и художественный вкус знаменитой московской портнихи. Шифон, положенный на атлас, смягчает блеск этой ткани, приглушает её, заставляет мерцать в зависимости от освещения».
Максим Акимович читал рубрику «События» в газете «Новое время» от 1 января 1901 года. О традиционных Новогодних бегах: «Бега проходили при неблагоприятном сильном ветре. По общей дорожке соперничали четыре лошади. Вперёд вышла лошадь «Не Тронь Меня» и никому не уступила первенства. Справа её энергично преследовал «Раймонд», затем «Червончик». Но обогнать так и не удалось. «Не Тронь Меня» стала победительницей последнего дня уходящего века петербургских зимних бегов».
«Вот тут–то в моём кармане и зашелестела выигранная ассигнация, — довольно хмыкнул Рубанов–старший. — Ну, дальше неинтересно»: «Вечер. В канун Новогодья в Петербурге стояла температура 10 градусов ниже нуля. Несильный ветер традиционно насвистывал по питерским переулкам».., — уронив на грудь газету, задремал он.
Денщик Антип, временами почёсывая сытое брюхо, взахлёб читал потрёпанный роман Буренина «Мёртвая нога» об убийстве проститутки, а коварная изменщица Камилла, читала вслух сонному Аполлону выдержки из «Свода законов светского человека» великой Клеопатры Светозарской.
Друг дома Сипягин, недовольно ворча, внимательно читал газету «Искра».
«Следует узнать, где печатают эту гадость, и активно отлавливать распространителей», — в одно время с Рубановым уронил на грудь газету и задремал.
____________________________________________
В январе из Ливадии вернулся выздоровевший государь.
Жизнь текла своим чередом. В России всё обстояло тихо и благолепно, что абсолютно не нравилось либералам, и они усиленно муссировали тему студенческих беспорядков, за которые, кроме киевских, отдали в солдаты 28 питерских студентов.
Как всегда, чисто российские проблемы широко раздувались за границей.
Начитавшись немецких газет, и наслушавшись от приезжих студентов российских сплетен, проживающий в Берлине Пётр Карпович воспылал ненавистью к министру народного просвещения Боголепову.
— Да как он посмел отдать наших товарищей в солдаты, — кричал в пивной Карпович, — я не прощу ему этого…
![Антон Волков - Битва за Свет [СИ]](/uploads/posts/books/272911/272911.jpg)
