Бернард Корнуэлл - Саксонские Хроники
— А теперь убирайтесь! Ползите отсюда, ковыляйте, пошли прочь! — закричал нам стражник, как только знать удалилась обратно в дом.
— Не спеши, — прошептал я Сердику. Я опёрся на палку, сгорбился и потащился прочь. Мы спускались по невысокому склону к ближним домам, и я, как никогда в жизни, чувствовал себя беззащитным. Я вспоминал ночь, когда шёл в Сиппанхамм, а Альфред нарядился арфистом, чтобы шпионить за датчанами Гутрума, захватившими город. Тогда моё сердце замирало от ужаса, и сейчас, медленно ковыляя по Думноку в сторону «Гуся», я испытывал нечто-то похожее.
Свитун пил за столом. Увидев нас у двери, он подбежал и сообщил мне, что Осви наверху.
— Он поскакал вверх по лестнице, как белка за орехами.
— Так пусть спускается по этой лестнице вниз. Мы уезжаем.
— Прямо сейчас?
— Давай его сюда! Мне всё равно, чем он там занят, просто стащи его с той несчастной девушки и гони вниз!
Я торопился не только потому, что боялся быть узнанным — всё, увиденное мной в Думноке, говорило, что флот Этельхельма готов поднять паруса. К этому времени мой сын и Финан, должно быть, уже переправили наших людей и корабли в Гримесби, и мне нужно побыстрее вернуться в порт. Значит, надо найти корабль, идущий на север.
На шиллинг Этельхельма я купил кувшин эля, и мы с Сердиком выпили его, ожидая Свитуна, но как только они с Осви присоединились к нам, я поспешил уйти из таверны и повёл их к западному пирсу, где стояло на якоре судно Ренвальда. Я заметил, что корабли готовят к выходу в море.
Шторм прошёл, дул лёгкий юго-западный ветер, белые барашки на волнах уменьшились, а вдали, над зеленеющими полями, кое-где сквозь тучи даже пробивалось солнце.
— Господин! — испуганно окликнул меня Свитун.
Я обернулся и увидел бегущих по улице стражников Этельхельма в красных плащах. Их возглавлял Хротард. Показывая на дома, он отправлял людей в лавки, таверны и даже в большую церковь. Трое воинов подбежали к дверям «Гуся» встали там, преграждая путь.
— Сюда, — торопливо позвал я.
На причале стояло несколько лачуг, и я взломал дверь одной из них. Мы обнаружили, что вся она битком набита кучами смотанных снастей, свёртками парусины, грудами сложенных сетей, бочками смолы для конопачения щелей и мешками с углём, предназначенным для того, чтобы плавить смолу.
— Нам нужно спрятаться, — сказал я, — и быстро!
Мы разгребли припасы лавочника, устроив себе прибежище в самой глубине лачуги, потом свалили сети и парусину, чтобы скрыть нашу нору. Напоследок, прежде чем заползти вглубь и укрыться под этой грязной кучей, я пинком опрокинул бочку смолы, чтобы густая жижа через треснувшую крышку медленно просачивалась на пол, прямо перед дверью. Я пытался перегородить или заклинить дверь, но не нашёл ничего подходящего, поэтому просто придавил её другой бочкой, блокируя вход. Потом мы, скрючившись, укрылись в тайнике, натянув поверх голов куски парусины, задыхаясь от вони смолы и угля.
Стена хижины оказалась хлипкой, с огромными щелями между истерзанными непогодой брёвнами. Сквозь одно из таких отверстий я видел, как воины разошлись по всей пристани и обыскивают корабли. Двое остановились совсем рядом.
— Его никогда не найдут, — сказал один.
— Его здесь и нет, — отмахнулся другой. — Этому идиоту-датчанину просто померещилось. Он же свихнулся. И он такой же епископ, как и я.
— Он колдун. Люди его боятся.
— Я не боюсь.
— Эй, вы! — окликнул их Хротард, и поинтересовался, обыскали ли они хижины.
— Давай лучше посмотрим, — устало сказал первый.
Мгновение спустя я услышал звук открывающейся двери. Стражник выругался.
— Не пойду я туда.
— Его здесь нет! — крикнул второй. — Он уже давно удрал, тупые вы ублюдки, — добавил он вполголоса.
— Господи, — выдохнул мне в ухо Свитун.
Я увидел людей, что вели на поводке собак, обнюхивавших всё подряд — и дверные проёмы, и проход между хижинами. Собаки обнюхали и нашу лачугу, но все запахи перекрывала вонь смолы, и они прошли мимо.
Мы затаились чуть дыша, а ближе к вечеру суматоха улеглась, поиски явно прекратились. На корабли, стоявшие на причале, принесли грузы, потом возникла новая суматоха — уезжал Иеремия, и лорд Этельхельм появился в порту, чтобы проститься с ним. Я не слышал ни слова из их разговора, но прополз среди кучи сетей и ножом расширил щель между двумя досками. Я увидел Богоматерь, уходящую на вёслах вниз по реке, в сторону моря. Солнце садилось, прилив был почти полным, мелкие волны накатывались на деревянный настил пристани. Я вернулся в наше укрытие и через другую щель увидел лорда Этельхельма и шестерых его воинов, возвращавшихся в город.
— Сегодня они не уедут, — сказал я.
— Значит, завтра? — спросил Свитун.
— Возможно, — ответил я, понимая, что уже слишком поздно.
Даже если удача будет на моей стороне, и я найду корабль, уходящий с рассветом на север, в Гримесби я опоздал. Флот Этельхельма выйдет из устья Хамбра и подойдёт к Беббанбургу задолго до того, как я смогу поднять своих людей, собрать в путь корабли и отправиться в море.
Я ощутил холод неудачи и инстинктивно потянулся за молотом, но вместо него моя рука сжала крест. Я клял судьбу и надеялся только на чудо.
Я не знал, что теперь делать, и потому не делал ничего.
Мы остались в хижине. Шум и крики давно стихли. Я сомневался, что Этельхельм и в самом деле поверил, будто я в Думноке, но подозрения Иеремии заставили его произвести обыск, который ни к чему не привёл, однако, без сомнения, позволил его людям поживиться.
Тем временем Свитун рассказывал мне о своей болтливой шлюхе.
— Она сказала, что в городе почти четыре сотни воинов, господин.
— Откуда ей знать?
— Один из них говорил ей, — ответил он, как будто это разумелось само собой.
Думаю, так оно и было.
— Что ещё?
— Их лошадей отогнали обратно в Вилтунскир.
Эти сведения были нам полезны и имели смысл. Если бы Этельхельм захотел взять всех лошадей в Беббанбург, ему понадобилось бы ещё по меньшей мере шесть-семь кораблей и время, чтобы сделать в трюмах стойла. Да и не нужны ему лошади в Беббанбурге. Достаточно высадить войско, провести через Морские ворота, а потом заявить о своём присутствии, подняв над стеной крепости флаг со скачущим оленем. Константин больше не хотел терять людей, беря приступом стены, и возможно, сознание того, что войско моего двоюродного брата снабдили провизией и усилили новыми воинами, заставит его отказаться от осады.
И я ничего не мог сделать, чтобы остановить Этельхельма.
Я вспомнил один совет своего отца. Мой брат тогда ещё был жив, и мы втроём изредка собирались вместе за высоким обеденным столом в зале. Отец не слишком любил меня, впрочем, он вообще мало кого любил. Он обращался к моему брату, игнорируя моё присутствие.
— Тебе придётся делать выбор, — сказал он, — и время от времени ты будешь ошибаться. Мы все ошибаемся. — Он нахмурился, глядя в полумрак ночного зала на арфиста, перебиравшего струны. — Прекрати бренчать, — рявкнул он.
Арфист перестал играть. Под столом заскулила охотничья собака, едва увернувшись от пинка.
— Но лучше сделать неправильный выбор, — продолжил отец, — чем не сделать никакого.
— Да, отец, — покорно ответил брат.
Несколько недель спустя он сделал свой выбор, но лучше бы не делал — брат лишился жизни, а я стал наследником Беббанбурга.
Теперь, вспомнив отцовский совет, я задумался о том, какой у меня есть выбор. Никакого, насколько я мог судить. Завтра флот Этельхельма выйдет в море, и после этого мне остаётся только вернуться в Гримесби и ждать новостей о том, что у моего кузена есть невеста и теперь он стал сильнее прежнего.
Да, мне могло помочь только чудо.
Свитун, Осви, и Сердик спали. Как только кто-то из них начинал храпеть, я пинал его, хотя поблизости и не было стражников. Я бросил рулон парусины поверх липкой смолы, открыл дверь хижины и выглянул в темноту. Почему же уплыл Иеремия? Ясно, что он союзник Этельхельма, так почему же он не идет в Беббанбург вместе с ним? Этот вопрос изводил меня, и я не находил ответа.
Я сел на порог хижины, прислушался к шуму ветра и снастей, плеску воды, скрипу покачивающихся лодок. На паре кораблей виднелся тусклый свет. Когда наступит рассвет, в гавани будет оживлённо — на корабли поднимутся люди, понесут множество грузов. Пора было уходить, но безнадёжность сделала меня нерешительным. Наконец, я подумал о Ренвальде. Он наверняка покинет гавань с приливом и отправится в Лунден, но, возможно, золото убедит его пойти вместо этого по Хамбру на север. Оттуда я двинусь домой, в Дунхолм, хватит притворяться, будто я его оставил. С моими мечтами о Беббанбурге покончено.
Двое приблизились к причалу. Я затаился, но они даже не глянули в мою сторону. Один пустил газы, оба рассмеялись. Птицы уже начинали чирикать, близился рассвет. Спустя несколько мгновений в небе на востоке показался первый бледно-серый свет. Первые воины уже пришли на пристань, и скоро за ними последуют остальные.
