Инна Сударева - Ловите принца! (Щепки на воде)
— Поймала на слове, мой лорд, — она озорно сверкнула глазами.
Звон колокольчика опять потревожил фиолетовый сумрак и сонную тишь замковых коридоров, и кронпринц с сожалением развел руки, освобождая Нину. Девушка легкой бабочкой упорхнула в антрацитовую тень колонн, а Мелин, проводив ее взглядом, сунул ладони под мышки, обхватив самого себя (так, ему казалось, дольше сохранилось бы тепло Нины, согревавшее ему грудь). Пару раз глубоко вздохнул, чтоб восстановить сбившееся дыхание, и быстрым шагом поспешил в столовую. Что бы там ни было, а пустому животу не нравилось, что о нем забыли.
— Ваша милость, поросенок остывает, — укоризненно заметил Коприй, встречая кронпринца.
— Ну и пусть. Зато я согрелся, — весело ответил Мелин и, сев за стол, бодро пропел, востря нож и вилку на поросячий бок. — Румяная свинина — прекрасная картина.
Оруженосец в который раз улыбнулся в бороду и подставил тарелку под ароматный, истекающий жиром, кусок мяса, который Мелин ловко откроил от поросенка. За столом они всегда трапезничали без слуг: передавали друг другу блюда, наполняли вином бокалы, так, как это делают два старых приятеля, не желающие, чтоб их беседе кто-то или что-то мешали.
Коприй прекрасно понял, что явилось причиной хорошего настроения юноши, и выразил это свое понимание словами мудрого наставника:
— Не бойтесь ловить счастье, ваша милость.
— Ты про Нину? — Мелин невольно покраснел и засмеялся. — Черт, ты все замечаешь!
— Я много пожил — я много видел — я много понимаю. Хотя, считаю, что все равно маловато, — Коприй с громким хрупом ранил зубами глянцевый бок моченой луковицы. — Мне тоже когда-то нравилась одна девушка. И я ей нравился. Только нам обоим не хватило решительности тогда, когда нужно было. И что ж получилось? Она устала ждать моего предложения и вышла замуж за другого парня, который оказался серьезней и решительней меня. А я до сих пор бобылюю. И женщины для меня — так, как потребность пить и есть. В сердце ни одна еще не поселилась. Проворонил я свое счастье, — оруженосец сказал все это, пожал плечами и потянул ко рту бокал с настойкой, глотнул и крякнул. — Ох, крепенькая.
Мелин тоже хлебнул. Настойка, в самом деле, обожгла гортань. Запекло в глазах, ушах и затылке. 'Но ночью будет еще жарче, еще жарче, — с восторгом подумал он, вспоминая сияющие глаза Нины, ее нежные губы. — Нет, не упущу я этой ночи!
И наступившая ночь была достойна того, чтоб ее не упускали…
Мелин на цыпочках, без лампы и свечки, крался по коридору второго этажа на дамскую половину и старался дышать как можно тише (собственные вдохи и выдохи казались ему оглушительными). Каждый посторонний шорох вызывал холодный ветерок меж лопаток, бешено стучало сердце, и в коленях дрожала слабость. Юноша чувствовал себя татем в собственном же замке. Он волновался, а еще ему поневоле было смешно. Смешно, потому что ситуация походила на сцену из романтической сказки, и потому, что сейчас он испытывал страх от того, что кто-нибудь мог его увидеть. 'Что, дружок? — спрашивал сам себя молодой лорд. — Ни в кулачном доме Влоба, ни на стенах Илидола, ни перед мечом Гоша, — нигде ты страху не поддавался. А теперь?
Вот, наконец, и заветная дверь: высокая, массивная, с причудливым резным узором — изящные единороги резвятся на лесной поляне под могучими дубами. Все двери в Двуглавой Крепости были подобны этой, но не находилось двух одинаковых: каждая имела свой особенный сюжет. На одной — напоминающий лебедя корабль бежит-спешит под парусом к горизонту, за который опрокидывается солнце; на другой — охотник скачет, трубя в горн, за оленем с ветвистыми рогами; на третьей — круглолицая девушка в длинном платье и венке из лозы собирает виноград в большую плетеную корзину.
'У Нины — единороги, — улыбнулся Мелин. — В сказках они творят чудеса на благо хороших людей…
Он не сразу взялся за кованое кольцо-ручку, чтоб узнать — открыта ли для него чудесная дверь. Еще секунду помедлил, думая, правильно ли все, что происходит, что произойдет. Но дверь вдруг распахнулась сама, прерывая все мысли и сомнения. Из означившегося пламенного проема выпорхнула белой феей Нина. Без единого слова она схватила Мелина за руку и увлекла за собой, в обволакивающее тепло комнаты. Там уютно горел огонь в камине, наполняя комнату живым янтарным светом, плавились молочные свечи на столе, и пахло луговыми цветами. Было странно, необычно.
— Привет, — шепнула девушка.
— Привет, — хрипло и глухо ответил юноша: в горле у него внезапно все пересохло при виде Нины.
Она была в полупрозрачном белом платье, которое струилось, словно туманная дымка, вдоль тонкого тела, пропуская нежный розовый цвет кожи. В широко распахнутых глазах этой лунной феи (именно такой видел теперь Нину Мелин), в светло-карих радужках мерцали отражения свечных огоньков. Мелину показалось, что, в самом деле, он очутился в жилище самой настоящей ворожеи, и сейчас его очаровывают.
— Я слышала твои шаги, я слышала, как ты вздохнул, остановившись у моей двери, — проговорила Нина, касаясь ладошкой щеки парня. — Я боялась: ты передумаешь и уйдешь. Я так не хочу, чтоб ты уходил, — и, подтверждая слова делом, она обняла Мелина, повлекла вглубь комнаты, по пути развязывая шнурки на рубахе юноши и щедро даря поцелуи его пересохшим губам, его пылающим щекам, ушам, его шее.
Они не дошли до кровати: срывая друг с друга одежду, оплетая друг друга руками, опустились на прогретый жаром камина ковер, чтобы забыть про снег, весну и размытые дороги, про вражьи войска, королевские приказы и даже про смерть близких людей, про горе и боль.
Только юноша, только девушка, только ковер для них двоих да треск дров в камине, тепло, свет и мягкость. Они любили, наслаждались друг другом и могли делать это бесконечно — запасы нежности и любви в их душах были неиссякаемы…
Мартовская ночь — она темная и все еще похожа на зиму. Но пахнет оживающей землей, все бодрее капает влага с карнизов, и слышны вздохи просыпающихся деревьев — их кора источает аромат оттаявшего сока, который разгоняет древнейшее чудо по веткам — чудо жизни, что неизменно воскресает после смерти…
Глава тринадцатая
Элис безжалостно вонзила шпоры в бока своей гнедой Лапушке, направляя ее на вершину холма. Как всегда резко и стремительно. Рыцари свиты юной леди сорвали коней следом, но нагнали госпожу лишь тогда, когда она сама остановилась.
Закованная в золотистые доспехи всадница — леди Элис Гош — сняла шлем, чтоб подставить разгоряченное лицо свежему ветру, гулявшему на вершине холма, и окинула придирчивым взглядом территории, что расстилались перед ней.
— Это Илидол? — спросила она у ближайшего рыцаря, указав рукой на город за высокими стенами, мирно спящий в долине у реки.
— Да, леди.
— Большой, красивый, — пробормотала Элис. — Неудивительно, что отец взбесился, потеряв такой кусок. Думаю, прибыли он давал немалые.
— Да, леди, — опять кивнул рыцарь.
— Я тебя не спрашивала, — резким тоном стегнула его девушка.
— Да, леди, — в третий раз сказал тот и почтительно отъехал назад, понимая, что слышать его ответы госпожа больше не намерена.
— Лайнел! — позвала Элис, но голосом более мирным, и от свиты отделился другой всадник, чтоб приблизиться. — Что моя дружина?
— Пока не знаю, моя леди, — весело отвечал рыцарь — темноволосый и зеленоглазый юноша лет двадцати. — Слетать, узнать?
— Слетай, узнай, — улыбнулась на его ребячливую манеру говорить девушка и подарила Лайнелу искрящийся взгляд.
— Да, моя леди! — еще веселей отозвался юноша, стегнул своего вороного и понесся вниз с холма — выполнять приказ.
— Никей! — опять позвала Элис.
— Да, леди, — подъехал другой рыцарь.
— Где позиции моего отца?
— Лорд Гай — на соседних холмах. Они называются Коровьими, — отвечал Никей, указывая на юго-восток. Я отсюда вижу его флаги над шатрами.
Элис чуть сощурилась, глядя в ту же сторону, и привстала на стременах, пытаясь рассмотреть то, что видел Никей. Напрасно — ее зрение не справлялось.
— Ничего не вижу, — буркнула она. — Меньше надо было вышиванием заниматься… Что ж, разбивайте лагерь, а вечером я хочу съездить в гости к отцу…
Лорд Гай Гош, дождавшись просыхания дорог, ведущих на запад, начал свой поход на Лагаро. И, как бы между прочим, 'пригласил' участвовать в нем свою дочь Элис.
Девушка не любила военные дела: она считала их грязными, грубыми и полными всевозможных неудобств. Но кронпринц Мелин обвел ее вокруг пальца и ускользнул из Бобровой усадьбы, и, тем самым, бросил ей вызов, обманул ее надежды и чаяния. Этого Элис спускать ему не просто не желала — не могла позволить себе спускать. 'Месть' — вот это слово было теперь для девушки самым сладким словом и желаемым действием. Она созвала вассалов с дружинами, приказала почистить свои доспехи, которые когда-то по настоянию отца заказала у одного из лучших оружейников стольного Тильда, и выбрала себе мощную и резвую кобылу. Мечом она владела великолепно, так, как было и положено леди из рода Гош, рода, близкого к королевскому. В свое время занятия фехтованием давались ей тяжело — они были сопряжены с многочисленными слезами от той боли, что доставляли. А боль Элис не любила — боль она ненавидела. Но доставлять другим была очень даже не против, когда считала это нужным.
