Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)
Мы склонились над камнем, наши губы встретились. Ее холодная щека, орошенная дождем, и влажный завиток волос на мгновение прижались к моему лицу… Я упивался воспоминанием об этом поцелуе в течение многих дней и до сих пор еще упиваюсь им.
— Только как вы спаслись от них? — сказал я.
Она положила ломтик овсяного хлеба, который слегка пощипывала.
— Джанет, наша скотница, дала мне свое платье, шаль и башмаки. Она каждый день в шесть часов ходит доить коров, я заменила ее. Мне помог туман…
Она сжала ручки. Я взял их, разжал и поцеловал ладонь каждой.
— Моя милая, дорогая. Прежде чем погода переменится, мне необходимо перебраться через долину и, сделав круг, выйти на проезжую дорогу. Скажите мне, в каком месте лучше выйти на нее?
Флора освободила одну из своих ручек и вынула из-за корсажа мои бумаги.
— Господи, — сказал я, — я совсем забыл о деньгах!
— Кажется, ничто не исправит вас, — со вздохом заметила девушка.
Флора зашила деньги в маленький желтый шелковый мешочек. Когда я взял его в руки, он еще сохранял теплоту ее молодого тела. На желтой оболочке, покрывавшей мое богатство, было вышито красным шелком слово «Анн»; над моим же именем виднелся шотландский ползущий лев, служивший подражанием той бедной безделушке, которую я вырезал, как мне казалось, давным-давно. Я спрятал деньги в карман на груди и, схватив обе ручки девушки, опустился перед ней на колени. — Тс…— Флора отскочила в сторону. На тропинке раздавались приближающиеся тяжелые шаги. Я едва успел надвинуть себе на голову шаль старухи Гилькрист и сесть на прежнее место, как показались две крестьянки. Они увидели нас, пристально посмотрели в нашу сторону и обменялись какими-то замечаниями. Послышались новые шаги. На этот раз показался старик, с виду похожий на фермера. Он кутался в пастушеский плед, туман усеял его шляпу мелкими водяными капельками. Он остановился близ нас и, кивнув нам головой, сказал:
— Сумрачное утро. Верно, вы из Лидберна?
— Нет, из Пибльса, — ответил я, пряча под шаль мой проклятый бальный костюм. Старик ушел. Что все это значило? Мы прислушивались к его шагам. Раньше, нежели они замерли в отдалении, я вскочил и схватил Флору за руку.
— Послушайте! Боже Ты мой, что же это значит?
— Мне кажется, духовой оркест играет «Наслаждение Каледонской охотой» в обработке Гоу.
Жестокий рок! Неужели боги Олимпа решили сделать нашу любовь смешною, заставив нас обмениваться прощальными словами под музыку в обработке Гоу? Секунды три Флора и я (выражаясь словами одного британского барда) стояли молча в глубоком раздумье. Потом она вышла на тропинку, посмотрела вниз и сказала: «Нам нужно бежать, Анн, там идут другие». Мы покинули разбросанные остатки нашего завтрака и, взявшись за руки, поспешили по дорожке, направляясь к северу. Через несколько ярдов тропинка, сделав крутой поворот, вышла из выемки. Мы, тяжело дыша, поднялись на площадку.
Под нами расстилалась зеленая поляна, на которой виднелось сотни две-три человек. Там, где толпа превращалась в густой, точно пчелиный рой, не только слышалась отчаянная музыка, но и вздымался какой-то странный предмет, формой и размером вызывавший представление о джине, который вылетел из бутылки рыбака в «Тысяче и одной ночи» Галланда. Мы видели шар Байфильда, гигантский аэростат «Лунарди», наполнявшийся газом. Флора слегка жалобно вскрикнула, я обернулся и увидал в конце выемки майора Чевеникса и Рональда. Мальчик выступил вперед и, не обращая ни малейшего внимания на мой поклон, взял Флору за руку, сказав:
— Ты сейчас же пойдешь домой.
Я дотронулся до его плеча.
— Нет, вероятно, не более как минут через пять наступит самая важная минута зрелища!
Он с бешенством повернулся ко мне.
— Бога ради, Сент-Ив, не начинайте ссоры! Неужели вы еще недостаточно компрометировали мою сестру?
На холме появилась фигура в сером сюртуке. За нею шел мой друг в пуховом жилете. Оба они направлялись к нам.
— Скорее, Сент-Ив! — крикнул Рональд. — Скорее бегите назад через каменоломню. Мы не помешаем вам.
— Благодарю, друг, но у меня другой план. Флора, — сказал я и взял ее руку, — мы расстаемся! Через пять минут многое будет решено. Мужайтесь, дорогая, и думайте обо мне до моего возвращения.
— Где бы вы ни были, я мысленно всюду буду с вами. Что бы ни случилось, я буду любить вас. Идите, и да хранит вас Бог, Анн!
Ее грудь вздымалась, она смело смотрела на майора, сильно покрасневшего и пристыженного, но имевшего вызывающий вид.
— Скорее! — крикнула Флора в один голос с братом.
Я поцеловал ее руку и бросился с холма.
Сзади меня раздался крик. Я обернулся и увидал моих преследователей. Теперь их было трое, полный Ален служил коноводом. Они изменили направление, когда я перескочил через мостик и направился к месту, окруженному оградой и наполненному народом. Подле столика на хромом стуле дремал толстый, как перина, кассир. Перед ним виднелась тарелка, полная монет в шесть пенсов. Я поспешно подал ему полкроны. Схватив билет, я вбежал в комнатку. Я оглянулся. Теперь впереди остальных преследователей был пуховой жилет, он уже добежал до ручейка. Рыжеволосый следовал за ним на расстоянии ярдов двух, третий ковылял сзади, спускаясь с наименее высокого и крутого восточного склона. Кассир облокотился на калитку и провожал меня взглядом. Конечно, благодаря моей непокрытой голове и бальному костюму, он счел меня ночным гулякой, кутившим до утра. Это вдохновило меня. Я должен был пробраться в самый центр толпы, толпа же всегда снисходительна к пьяным. Я притворялся совершенно охмелевшим весельчаком. Покачиваясь, толкаясь, обращаясь с извинениями ко всем и каждому, говоря со значительными паузами, я пробирался между зрителями, и они добродушно пропускали меня вперед. Они поступали даже еще лучше: дав мне дорогу, зеваки уничтожали образовавшийся в толпе проход и, теснясь, шли за мной, чтобы лучше следить за моим забавным шествием. Когда моя свита еще не стала чересчур многолюдной, я обернулся, чтобы сказать почтенной матроне, что мы заплатили за право смотреть с самого утра до обеда, и при этом увидел моих преследователей подле самой калитки; по-видимому, продавец билетов пространно описывал им мою наружность. Мне кажется, я внес в толпу струю веселья и смеха. Зрителям было необходимо развлечение. Никогда наслаждаться зрелищем не собиралось менее оживленное общество. Хотя дождь прекратился и на небе сияло солнце, но люди, пришедшие с зонтиками, не закрывали их и держали над головами с сумрачным видом.
Если бы мы пришли хоронить Байфильда, а не восхищаться им, мы, вероятно, интересовались бы больше бедным аэронавтом в эти минуты. Сам Байфильд стоял в корзинке под медленно покачивавшимся полосатым голубым с желтым шаром и с мрачной миной распоряжался. Вероятно, он в то же время высчитывал прибыль, которую мог дать ему сбор. Когда я пробирался к шару, помощники Байфильда завинтили трубку, проводившую в «Лунарди» водородный газ, и канаты шара натянулись. Кто-то из зрителей шутливо вытолкнул меня на свободное пространство подле корзины. Тут меня окликнули, чьи-то руки повернули меня. Передо мной стоял мой веселый чудак Дэльмгой. Он держался за один из двенадцати канатов, привязывавших корзинку к земле. Он был, несомненно, так величественно пьян, что я невольно покраснел за мою жалкую подделку, которая помогла мне добраться до «Лунарди». Я взглянул вверх и увидел, что Байфильд, наклонившись, высунулся из-за борта корзины. При виде моего костюма и поведения он сделал самое естественное заключение и сказал:
— Подите вы прочь, Дьюси! Неужели мне недостаточно одного осла! Вы мне испортите все дело.
— Байфильд, — с жаром заговорил я, — я не пьян. Спустите мне поскорее веревочную лестницу. Я дам вам сто гиней, если вы меня возьмете с собой.
Среди толпы, футах в десяти за мной, мелькала рыжая голова человека в сером сюртуке.
— Оно и видно, что вы не пьяны, — ответил Байфильд. — Убирайтесь, или, по крайней мере, стойте спокойно. Я должен сказать речь. — Он откашлялся. — Леди и джентльмены!..
Я поднял связку банковских билетов.
— Вот деньги. Сжальтесь! За мной гонится полиция…
— Зрелище, которые вы почтили вашим просвещенным присутствием… Повторяю, я не могу вас взять (Байфильд окинул взглядом лодочку)… вашим просвещенным присутствием, не требует особенно долгих предисловий. Ваше присутствие доказывает, что вы заинтересованы им…
Я развернул перед воздухоплавателем банковские билеты. Веки Байфильда дрогнули, но он решительно возвысил голос:
— Вид одинокого путешественника!..
— Двести! — крикнул я.
— Вид двухсот одиноких путешественников, качающихся в воздухе, благодаря изобретению Монгольфьера и Чарльза… Ну… я не оратор. Как, черт возьми!..
