Георгий Плеханов - Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917
Как обстояло дело с думской фракцией, я позволю себе обрисовать цитатой в моей речи на съезде.
«Мы имеем не только право, но и обязанность, — сказал я, — подвергнуть деятельность нашей фракции решительной и всесторонней критике. Мы можем и должны указать нашей фракции на то, что ее намерения зачастую не отвечали ее действиям, что действия были обыкновенно выше ее намерений, но что ее намерения нередко тормозили ее действия. Но в то же время, если мы учтем политическую ценность выступлений фракции в общем и целом, мы не сможем не признать, что фракция честно выполняла свою задачу и заслуживает доверия партии. Я не думаю, чтобы кто-либо среди вас стал это отрицать. Отказав фракции в доверии, вы должны были бы сделать логический вывод из такого отказа и потребовать, чтоб она сложила свои мандаты. Но это означало бы раскол, ибо за депутатами стоит половина партии, которая целиком одобряет всю их политику, и которая на стокгольмском съезде продиктовала им директивы этой политики. Выражение недоверия было бы несправедливо по существу и гибельно для партии по последствиям. Но именно на этот путь стали вы, т. большевики, внесением вашей резолюции. Вы проявили непозволительную фракционность в вопросе, где требовалась величайшая осторожность. Вы внесли резолюцию, которая означает не что иное, как осуждение деятельности наших депутатов в Думе. Если это не простая фракционная выходка с вашей стороны, значит, вы думаете, что съезд может своим вотумом поддерживать вашу резолюцию. Но ведь это именно означало бы отставку фракции или раскол, — и в том и в другом случае величайший кризис в партии. В чем ваша цель: свести ли фракционные счеты или подвинуть думскую фракцию на путь более решительной и революционной политики? Если вы ставите себе эту вторую цель, тогда вы должны помнить, что партии приходится пользоваться именно данной фракцией, в данном ее составе, с данными идейными и личными традициями и связями. Мы можем ее обязать путем резолюций съезда к определенной политике, но мы не можем организовать в ней «единство идей», как того хочет т. Алексинский. Вы обнаружили бы политическую зрелость, если бы сделали все, чтобы собрать по возможности внушительное большинство под политическими резолюциями, — и тут я лично стою гораздо ближе к вам, чем к меньшевикам, — но раз вы признаете, что партия должна и впредь пользоваться работой фракций, вы не имеете права требовать вынесения этой последней вотума недоверия. Вашим поведением вы дезорганизуете съезд и деморализуете партию. Та же фракционная логика, которая продиктовала вам вашу резолюцию, толкнет теперь меньшевиков на внесение демонстративной контррезолюции, равно неприемлемой для большинства. Обе стороны поставят съезд в положение полной невозможности вынести резолюцию, которая собрала бы внушительное и авторитетное большинство, сохраняла бы за партией думскую фракцию и обязывала бы последнюю к политике, способной объединить большинство настоящего съезда. Именно здесь требовался высший такт и высшее чувство партийной ответственности. Вы не обнаружили ни того, ни другого. Вы не попытались даже столковаться с польской делегацией, которая так близко к вам стоит. Для вас важна фракционная демонстрация на съезде, а не единство партийного действия в стране».
8. Центр и единство партии
Как в вопросе об отношении партии и думской фракции, так и в вопросе об образовании нового центрального комитета, одержал победу центр. Но он одержал ее просто тем, что не дал пройти резолюции большевиков. Эта победа чисто отрицательная. И поэтому уже на самом съезде я не придавал ей большого значения. Коалиционный Ц. К. лишь постольку может сослужить большую службу, поскольку обе фракции сознательно стремятся через его посредство координировать свои действия. Без сознания необходимости компромисса самый компромисс становится источником новой борьбы и деморализации. Он становится жизненным и содержательным лишь тогда, когда над конкуренцией вполне законных фракционных притязаний становится обязательный для всех фракций завет единства действий.
Я лично был далек от намерения создавать особую фракцию во имя охранения партийного единства. Это была бы внутренне противоречивая работа. Задача в том, чтобы объединить две существующие фракции, а не в том, чтобы создать рядом с ними третью. Какими бы широкими антифракционными целями она ни задавалась, логика положения окажется сильнее ее намерений. В борьбе за существование и за преобладание она против своей воли выработает черты фракционного эгоизма и сектантской непримиримости. Она создаст две новые плоскости внутрипартийных трений и тем только усугубит деморализацию партии.
Но, с другой стороны, поскольку на съезде были организации, исторически не связанные ни с одной из фракций, они в интересах партийного единства не могли не занять позиции центра. Им пришлось не столько отстаивать ту или другую политическую линию, сколько самую необходимость единой политической линии для всей партии.
«Несчастье партии, — сказал я на съезде, — состоит в том, что охранять это единство классовой политики должна какая-то особая группа, именующаяся здесь центром. Это знаменует собой политическую незрелость партии. «Центровые» стремления должны стать общим достоянием всей социал-демократии. Иначе партия будет недееспособна. Здесь указывали — и совершенно справедливо — на «беспомощность» центра. Но эта беспомощность есть лишь внешнее выражение беспомощности всего съезда. Я не знаю социального рецепта, который мог бы нас спасти. Только общий рост партийной культуры, повышение зрелости членов партии, повышение чувства ответственности у ее вождей, только этот сложный процесс выведет партию из ее теперешнего ненормального положения и тем самым устранит самую необходимость в центре, как выразителе идеи партийного единства.
9. Ни большевизм, ни меньшевизм
Я первый стал бы решительнейшим образом протестовать, если б из моих слов попытались сделать пессимистический вывод по отношению к нашей партии. Величайший предрассудок думать, что партия — это большевизм плюс меньшевизм. На самом деле она гораздо богаче, разнообразнее и содержательнее суммы своих двух фракций. Большая часть работы, которая ею выполняется, столь же мало характерна для большевизма, как и для меньшевизма. Обе фракции давно уже пережили себя и держат элементы социал-демократической партии в связанном состоянии. Все оттенки и течения партийной мысли искусственно вгоняются в две исторически сложившиеся организационные формы. Разногласия серьезные и прогрессивные подавляются во имя фракционного единства, разногласия ничтожные и изжитые культивируются во имя фракционного самоопределения. Элементам партии навязывается дисциплина, вытекающая не из потребностей рабочего движения, а из искусственных интересов двух конкурирующих групп. Можно с уверенностью сказать, что фракционная рутина стала самым консервативным фактором нашего партийного развития. Не разбив этой рутины, мы не сделаем ни шагу дальше.
Я сказал, что большевизм плюс меньшевизм не составляют партии. Но запертая в подполье партия не может выйти из-под их опеки. Дайте нам на месяц свободу собраний, дайте нам открыто подготовить съезд, дайте съезду открыто собраться в Петербурге, под наблюдением сотен тысяч рабочих, — и вы увидите на нашем съезде и внутреннюю дисциплину и чувство ответственности. Партия без труда освободится от своих фракционных оков.
Если нынешний политический кризис затянется, он затянет, конечно, и наш партийный кризис. Но и в этом случае у нас нет оснований для фаталистической пассивности. Можно и должно бороться за партию, оставаясь в рамках существующих организаций. Печальный опыт лондонского съезда не может не способствовать освобождению многих членов партии от фракционного гипноза. В варварских условиях подземного существования происходит все же непрерывная работа накопления опыта и повышения политического уровня партии, — и может быть не так далек уже тот день, когда и в этом процессе количество перейдет в качество.
Вестник жизни. 1907. № 7.
ТАРАКАН ВО ЩАХ
Впервые опубликована в «Социал-демократе» (1909, № 3, 22 марта).
Казалось, все идет прекрасно. Дума «властно» вмешалась во внешнюю политику и одобрила Извольского[240] к более решительным шагам на Балканах; приняла закон 9 ноября и открыла эру «органического устроения» деревни. На очереди стояло дальнейшее «оздоровление страны». И люди 3 июля уже предсказывали скорое наступление тех дней, когда горшок щей появится на столе у каждого русского крестьянина. Казалось, все идет прекрасно... Как вдруг в том государственном котле, где изготовлялись щи национального благосостояния, оказался — таракан; «Осведомительное бюро» попробовало было его не признать. Но таракан выдался уж слишком матерый: его заметили даже на французской бирже, где незадолго перед тем Коковцов учел эти самые щи — по весьма жалкому курсу. Волей-неволей пришлось давать объяснения пред Европой. Так выросли совершенно не предусмотренные думскими режиссерами дебаты об Азефе[241].
