Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
«Надо бы сегодня же дать объявление в газету о новой служанке. Именно сегодня».
Когда раздался звон колокольчика, Генрих Карлович выругался в полголоса и тут же пожалел, что Анны нет, она бы открыла дверь и доложила о пришедшем. А так приходится самому.
– Кого там, – и пошел отчинять дверь.
Добрый день, господин Шнейферов. – Миша улыбался, показывая белые крепкие зубы. – у нас возникло несколько к вам вопросов, которые можно решит в сыскном. Не будете ли так любезны и не проедите со мною в отделение.
– Я болен, – резко обрезал Шнейферов.
– В ваших же интересах. – Жуков была сама любезность, – тем более, что вор задержан.
– Вы, вероятно, хотели сказать – убийца.
– Вы совершенно правы, – а за спиною Миши маячили два высоких агента.
– Тогда прошу меня подождать, пока я буду переодеваться. Прошу, – и Генрих Карлович пригласил пришедших в гостиную.
Через несколько минут титулярный советник, подтянутый, в новой пиджачной паре, вышел из комнаты.
– Я готов, – произнёс он, адресуя фразу куда—то в сторону, неизвестно кому.
Внизу, на первом этаже столкнулись с Севушкиным, который открывал дверь квартиры и с елейной улыбкой и в полупоклоне поприветствовал Шнейферова.
– Добрый день. Генрих Карлович! – не сдержался и полюбопытствовал. – и куда путь держите? – При этом покосился на Жукова.
– В сыскное, Иван Федорович, вот говорят, что убийцу Анны задержали.
– Генрих Карлович, – повысил голос Жуков.
– Все умолкаю.
Севушкин довольным взглядом проводил соседа и сыскных агентов.
– Прошу, – Иван Дмитриевич указал на металлический стул, он попросил проводить Шнейферова в камеру для допросов, не хотелось разговаривать с ним в кабинете.
– Никогда бы не подумал, что в сыскном такие кабинеты. Надеюсь, это не ваш? – с усмешкой проговорил Генрих Карлович.
– Спешу вас разочаровать, не мой.
– Я так и подумал.
– Это допросная для…, – Путилин сделал театральную паузу, – преступников.
– И к какому разряду, господин Путилин, вы относите вашего покорного слугу? – в тоне титулярного советника сквозила нескрываемая ирония.
– Вы сами к какой относите себя?
– Пострадавшей. – с тем же насмешливым тоном продолжил Шнейферов.
– Прекрасно, и вы не имеете ни малейшего соображения, почему оказались в этой комнате?
– Никакого.
– Похвально, мне нравятся спокойные рассудительные люди.
– Увы. Покажите мне хотя бы одного из живущих на земле, кому нравится общество помешанных.
– Соглашусь с вами, Генрих Карлович.
– Так подскажите цель моего появления в этой комнате. Не то ваш помощник, господин Жуков, кажется, не удосужился мне объяснить.
– Не буду играть с вами в вопросы и ответы, но у меня складывается впечатление, что вы все—таки знаете, зачем приглашены в сыскное отделение.
– Ваш помощник сказал, что пойман вор, а я делаю заключение, что если пойман вор, то он является и убийцей, не так ли?
– Не всегда можно прийти к таким умозаключениям, если предположить, что убийца и вор – два разных человека, едва не столкнувшихся над еще теплым телом бедной женщины.
– На все воля Господня, – Шнейферов сидел, закинув ногу на ногу, – он дает жизнь, он и ее забирает.
– Согласен. Только вот иной раз человек берет на себя роль Господа и лишает своего ближнего, не только заработанных средств, но и, что самое неприятное, и самой жизни.
– Может быть, но я бы хотел перейти к вопросу. Ради которого меня вызвали из дому.
Все—таки вы странный человек. Генрих Карлович.
– Не понимаю, чем?
– Хорошо, перейдем к делам нашим скорбным, если вы настаиваете.
– Да, настаиваю.
– В прошлый раз вы мне сказали, что никаких личных с убитой не было, кроме тех, что существуют между прислугой и хозяином.
– Я и сейчас могу это подтвердить.
– И вы говорили, что Анну никто не посещал и она никуда не ходила?
– Да.
– И не могла иметь отношений вне дома?
– Господин Путилин, имела ли моя служанка любовника или нет, мне не известно, но я при приеме предупредил, что не потерплю в доме присутствия мужчин.
– Хорошо. Но вы сможете пояснить тот факт. Что ваша прислуга, не приводящая в дом никого, никуда из него не отлучаящаяся, могла в положенный срок родить дитя.
– Это что, шутка?
– Нет, такими вещами в стенах сыскного не шутят.
– Об этом я не знал.
– И вы утверждаете, что Анна не отлучалась из дома и мужчины у нее не бывали.
– Утверждаю, – резко заявил титулярный советник и покраснел, – и вы предполагаете, что я… Путилин, – я не думаю, что непорочное зачатие способно повториться.
– Вы… да я… вы… не смеете так говорить. – Генрих Карлович вскочил со стула, замахал руками, – не смейте так говорить, я к прокурору… вы… я…
– Господин Шнейферов, возьмите себя в руки, иначе я вызову полицейских и они препроводят вас в камеру, где вы сможете успокоиться.
Титулярный советник сел, но с лица так и не сошла краска.
– Это нелепая ошибка.
– Вы проживаете вдвоем с молодой женщиной и такие отношения возникают…
– Не смейте так говорить, – Шнейферов ударил кулаком по столу, – не смейте марать мое имя нелепыми подозрениями.
– Почему же подозрениями. Вы же приехали не сегодня утром, а вчера вечером, это установлено моими агентами.
– Вы правы, я соврал вам.
– Я знаю и знаю, что ложь, сказанная один раз порождает новую, так что теперь мне хотелось бы услышать правду, ибо от нее зависит ваша жизнь.
Шнейферов задумался, посмотрел в глаза Путилина.
– Вам, как я понимаю, неизвестно, где я был вчера вечером?
– Пока нет, но дело времени и я буду знать, что вы от меня скрываете.
– Тогда я выбираю камеру. – Генрих Карлович опять поднялся, – мне более добавить нечего.
– То есть вы подтверждаете, что вчера вечером были в своей квартире?
– Ваше право так думать. Больше вы от меня ничего не узнаете.
– Господин Шнейферов, вам хочется прослыть убийцей молодой женщины и пойти на каторгу, если вы не виновны?
– Я готов на такие жертвы.
– Самопожертвование не всегда таковым является. Таким образом вы покрываете убийцу. А он будет насмехаться над вами, прочитав в газете, а процесс будет громким, что за его преступление пошел на каторгу невинный, взявший на себя весь грех преступления.
– Ну и пусть.
– Это похоже на мальчишескую выходку, Генрих Карлович.
– Ведите меня в камеру.
– Я понимаю. честь дворянина не позволяет сказать, что вы были у дамы, притом замужней.
Шнейферов вцепился в край стола.
– Ну, уведите меня, уведите, мне нечего больше вам сказать.
– Я не понимаю вас.
– Если вы так хорошо все знаете. То отчего меня мучаете. Да я был у дамы, но не смею назвать ее имени, не смею. Можете, хоть на миг представить это или вам обязательно надо с ней поговорить. Чтобы она подтвердила, что я был у нее. Лучше каторга, чем бесчестие. Все, я устал и не хочу больше с вами разговаривать.
– Ваше право…
Но через час пришлось господина Шнейферова вести, но не в допросную, а в кабинет Путилина, где Иван Дмитриевич, хотя и выглядел усталым с осунувшимся лицом, но вполне бодрая улыбка скрасила его губы.
– Господин Путилин, я же вам сказал, что более с вами не намерен разговаривать.
– Не стоит злиться, Генрих Карлович, я вынужден просить вашего прощения. Ибо Наталия Федоровна…
Шнейферов пронзил Ивана Дмитриевича таким взглядом, что тот невольно втянул голову в плечи и на секунду умолк.
– Наталия Федоровна подтвердила ваши слова…
– Я ничего не говорил, – взвизгнул пронзительным голосом титулярный советник.
– Да, не говорили, но нетрудно было найти извозчика, которого вы наняли и который запомнил дом, к которому вас подвозил, так что не стоило делать тайн из того, что мы могли узнать.
– Но вы узнали это не от меня, – настойчиво повторил Шнейферов.
– Да, не от вас, но потеряли много драгоценного времени благодаря вашему упрямству, простите, благородству.
– Надеюсь, никто не узнает о Наталье Федоровне?
– Мы тоже умеем хранить чужие тайны.
– Честь имею.
После ухода Шнейферова наступила тишина. Было два подозреваемых и не осталось ни одного. Надо было начинать с нуля. Положим, что Генрих Карлович не имел связи с Анной и не допускал мысли и. если он так ревностно охранял имя замужней женщины, готовый последовать на каторгу, лишь бы не открылась его тайна, то в самом деле, рассуждал Путилин, он не имел никакого отношения к ребенку, которого носила под сердцем Анна. Тогда выходит, что надо искать мужчину, имевшего связь с Сергеевой. Если сам хозяин не имел и такой, то кто мог знать? Кого из родственников имела в столице Анна? Если не родственников, то знакомых и уже через них пытаться узнать тайну, унесенную Сергеевой в могилу. Далее, может быть, жильцы флигеля кого—то видели раньше, ведь приходил же кто—то к ней. Не святой же дух, в самом деле. Стоит хорошо пораспрашивать, потом дворник, наверняка, должен кого—то видеть, для такой цели он и поставлен, чтобы посторонние не имели возможности ходить там, где им вздумается. Следующее, начал Иван Дмитриевич, но размышления были прерваны стуком в дверь.
