Мария Сосновских - Переселенцы
– Вам видней, батюшка Иван Петрович!
Проехали волостной мост, дорога круто свернула вдоль обрывистого берега Кирги. Увязая по колено в снегу, Федот повел лошадь под уздцы, бормоча себе под нос:
– Ну и вышпилились же Чертята эти, как будто места нет другого селиться: овраги кругом да буераки… В реку и в добру-то погоду свалиться можно, не то што в таку непогодь!
Прямо за мостом начинался односторонок, окнами на Киргу стояли добротные дома. Из ворот одного вышла красивая девушка с полными ведрами воды.
– А скажи-ка, голубушка, где тут Пономаревы живут?
– А мы все тут Пономаревы, вся улица, и там, за ровом – тоже!
– Хозяина Саривоном зовут, а вот чеевич он – я и запамятовал…
– Дак вам дядю Виссариона надо? Вон там их дом, за оврагом, – и девушка махнула узорной рукавичкой, но потом разъяснила проезжим подробнее:
– Езжайте прямо вдоль этого односторонка до моста; за мостом будет улица, в конце она раздвоится, пойдут дома слева и справа. Справа четвертый от угла и есть дом дяди Виссариона. А дальше и дороги-то нет – там Бороздиха…
– А што за бороздиха?
– О! Это ров, да такой глубокий – заглянуть страшно!
– Ну, спасибо, уж теперь-то и сами найдем!
А теперь на время оставим Елпанова с Федотом блуждать по оврагам Чертятского конца и заглянем в Виссарионов дом, чтобы узнать, что там случилось совсем недавно. А было вот что: растворились ворота, и во двор въехала кошева с кучей народу.
Виссарион выскочил, на ходу надевая шапку, и неожиданно узнал среди харловских мужиков своего сына Ивана:
– Вы што это, варнаки, удумали?
Самый находчивый, Никанорко Пономарев, двоюродный племянник Виссариона, соскакивая с беседки кошевы, бойко ответил:
– Да мы, дядя, невесту Иванку привезли!
– То-ись, каку невесту?! Чья она, откуда?
– Прядеинская! Самого Елпанова дочь – мы ее прямо от прядеинской церквы украли!
– Господи, да што вы, разбойники, наделали?! Разве ж так можно?
– Ниче, дядя Виссарион, не поделаешь, это Иванко нас всех подбил!
– Ну, сейчас у меня с ним крутой разговор будет!
– Виноватый я, батюшка, – раздался голос Иванка, – хоть казни, хоть милуй! Так получилось… Да обойдется все, вот увидишь!
Куча парней разом схлынула из кошевы, и в ней осталась перепуганная, вся в слезах, девка… Никанорко и тут нашелся. Обращаясь к ней, он весело затараторил:
– Ну, вылазь, красавица, приехали! Прошу любить да жаловать, жить тебе в этом доме до старости! Айда, ребята, в дом – обогреемся!
– Ах ты, постылый! – взвизгнула девка. – Не стану я тут жить! Все одно ночью убегу…
– Ишь какая бойкая, еще бунтовать задумала?! Много ли ты с нами навоюешь? Да ты только разуй глаза: жених-от – писаный красавец и богатырь! А ты – нос воротишь!
На крыльцо выбежали две девки в одних платьях и без платков – красивые чернобровые с длинными темно-русыми косами. Обе во все глаза смотрели, что творилось у них на дворе.
– Вот, гляди, твои золовки будущие,- хохотал Никанорко.
– Не надо мне никого, отпустите ради Бога! – изо всех сил сопротивлялась девка, ухватившись за отводину кошевы.
Но что для таких молодцов одна девка?! Не успела она и опомниться, как в один миг оказалась в горнице. Всех посторонних как ветром сдуло по домам. "Украденная" сидела, забившись в угол, и ревела ревмя, изредка вскрикивая: "А я все равно убегу, вот назло вам – убегу!". Около нее хлопотали несколько женщин, уговаривая успокоиться.
Ивановы сестры наперебой обещали любить ее и уважать; невестки клялись-божились, что они живут в семье Виссариона Пономарева хорошо и дружно, еще лучше, чем в родной семье. Свекровь их тоже принялась уговаривать согласиться, но невеста и ее слушать не хотела…
Наконец Наталья Матвеевна, мать Иванка, закутавшись до глаз шалью, черпая в пимы снег, побежала к бабке Захарихе – самой знатной не только в Чертятах, но и во всем Харлово ворожее и лекарке: бабка Захариха кого хочешь приворожит и словами опутает… Не прошло и получаса, как она привела старуху.
В то время в пригоне, чтобы не слышали снохи и другие домочадцы, Виссарион распекал сына за содеянное, а Иванко стоял, не смея поднять на отца глаза, только мял шапку и повторял, как заведенный:
– Батюшка, ну што мне делать?! Ведь люблю я ее, давно люблю!
Висссарион был вспыльчив, но скоро отходчив.
– Да пойми ты, дурачок! Невеста не согласна идти за тебя, а ты взял да увез… Придут отбирать – неприятностей не оберешься. Ну, сватали мы безуспешно; их дело, коли они против, но зачем было нужно еще и силой везти? Че, девок, што ли, не стало в Харловой али в других деревнях? Ладно, пойдем, узнаем, што там – не дай Бог, все елпановские прихвостни сюда нагрянут – што тогда делать? Все равно ведь придется отдавать!
У Ивана глаза полыхнули злым огнем:
– Не бывать этому никогда! – И парень решительно шагнул в горницу. – Все пусть убираются – один на один разговаривать с ней буду!
Мать дернула сына сзади за рубаху:
– Обожди чуток, с ей бабка Захариха сейчас говорит…
Опершись пудовым кулаком о притолоку, Иван нетерпеливо ждал, когда его позовут в горницу. Сердце у парня бешено колотилось, во рту пересохло. Нет! Что бы ни случилось, он ни за что не отдаст своего счастья, когда оно так близко! Неслышно приоткрыв дверь, парень напряженно слушал, стараясь разобрать тихие слова Захарихи.
Та что-то внушала невесте. Невеста, похоже, больше уже не ревела, а тоже тихо отвечала бабке. Обе сидели рядом на лавке у окна; на столе отпотевал расписной берестяной туесок с квасом.
"Так я, небось, сам-то и поговорить с ней не успею, неровен час елпановские нагрянут – невесту отбирать…", – смятенно думал Иван.
Бабка, как бы угадав его мысли, скоро позвала:
– Заходи сюда, сокол ясный, да потолкуйте, нито, по душам – можа, до чего доброго и договоритесь!
Захариха повернулась к девке и, понизив голос, пробормотала:
– А тебе я, Сусанья, вот че скажу – лучше жениха и искать не надо, вот он, гляди! Во всей Харловой Иванко Пономарев – самолучший парень! И семья у его живет справно, а што большая она, дак вам-то что за дело – лишь бы меж вами мир да лад был!
И бабка неслышно удалилась. А Сусанна и не думала теперь никуда убегать, она сидела спокойно, без слез и разговаривала с Иваном. За беседой прошел час, потом второй пошел, а они все еще не могли наговориться…
Вдруг стукнула дверь в сенях, и старший сын Виссариона влетел, запыхавшись, с криком:
– Батюшка, че делать-то?! Елпанов приехал, за воротами стоит!
– С кем он?
– Да вдвоем с кем-то – должно, с работником!
– Ну, дак встречать надо, отворяйте ворота, я сейчас во двор выйду. Скажу сразу все, как есть – нешто слепого старика обманывать?!
Через полчаса Иван Петрович Елпанов уже сидел за столом против хозяина, а Сусанна, осунувшаяся от пережитых волнений и слез, говорила отцу:
– Ты уж прости меня, батюшка, ради Христа!
– Ну, как – домой поедешь али здесь останешься? – усмехнулся тот в бороду. – Воля твоя: как хочешь, так и будет, я тебя неволить не стану!
Тут выступил вперед Иван, хотел сказать что-то, но Сусанна приложила палец к губам – молчи, мол, а сама подошла к Елпанову и, положив ему руку на плечо, протяжно вздохнула:
– Ладно уж, батюшка, видно – Бог так велит: тут я остаюсь, благословите нас!
– А ты не торопись, подумай еще хорошенько, – снова усмехнулся в белую бороду отец, – ведь не в гости на неделю остаешься, а на всю жизнь…
– А что тут думать-то, Иван Петрович? – осторожно вмешался в разговор хозяин, Виссарион Пономарев, – девка, не нами сказано, – товар не домашний. Все одно, рано или поздно, придется вам ее отдавать, не за нашего, дак за кого другого, не сейчас, дак через полгода-год… А раз невеста согласна, дак чего же сомневаться, Иван Петрович? Семья у нас хоть и большая, но дружная. В невеликом, правда, а все ж в достатке живем, еда-питье завсегда есть, и в строках Пономаревы сроду не робили… На шесть душ земли имеем. Сын Антон в солдатах, а земля его нам осталась; поля удобрены, и хлеб хорошо растет. А што семья большая, дак девки наши все одна по одной скоро разлетятся, вон уж две невесты – хоть завтра взамуж отдавай… Дуняше только семнадцатый пошел, а от женихов отбою нет, вот-вот сватать начнут, а за ней и вторая, Дарьюшка, тоже, глядишь, упорхнет!
Самая старшая моя дочка уж десять лет замужем в своей деревне, шестерых детей имеет. Антон еще не скоро с царевой службы возвернется, а Василия с семьей, даст Бог, через год-два выделим, для нового дома ему все уж припасено. Ну, а сам-то я, поди, не два века проживу… Вот и станет со временем куда как просторно в дому-то! Так что большой семьи, Иван Петрович, опасаться не надо – бояться надо, когда один остаешься!
Пока сваты беседовали, расторопные виссарионовы невестки и стол в горнице накрыли. Иван Петрович с Федотом отобедали вместе с хозяевами.
