Феликс Дан - Падение империи
— Понимаю, — с лукавой усмешкой произнесла Феодора. — Ты будешь свободной среди шумной и тревожной лагерной жизни. Пока Велизарий будет занят сражениями и победами, тебе легче будет заниматься… разговорами с красивым юношей, заслужившим твое… внимание…
— Ты угадала отчасти, дорогая государыня… По… только ты напрасно считаешь меня счастливей себя. Напротив того, ты счастлива!.. Твой прекрасный друг, Александр, вернулся и останется близ тебя. Я же… отнюдь не уверена в возможности свободно видеться с Апицием… Ты себе представить не можешь, в каком подчинении этот бедный мальчик у своего старшего брата… Северий же настоящий республиканский медведь, мечтающий о битвах с варварами, и только! Если бы он узнал о нежной дружбе, соединяющей меня с его братом, он счел бы это преступлением, и не отступил бы ни перед чем, чтобы отнять у меня душу и сердце Апиция. Если его брат поедет с нами, то я не смогу быть ни минуты спокойной… Поэтому я пришла просить у тебя помощи, дорогая государыня. Удержи здесь Северия, под каким-нибудь предлогом. Тебе это нетрудно сделать… ведь ты императрица… Я же буду тебе глубоко признательна моя дорогая повелительница…
Феодора ласково усмехнулась.
— Прекрасная мысль!.. Моя милая Антонина становится настоящим тактиком и начинает понимать военные уловки не хуже самого Велизария.
— О, государыня, не называй этого имени! Ты не знаешь, какое глубокое отчаяние пробуждает оно в моей душе! Не забудь, что я была верной и безупречной супругой, прежде чем попала к твоему двору. Только здесь узнала я, что есть чувства и поступки…
заставляющие краснеть женщину, не потерявшую стыда и совести…
Молния ненависти сверкнула в черных глазах Феодоры. Но увлеченная своими мыслями, Антонина ничего не заметила. Она продолжала говорить о том, что жгло и терзало ее честную душу.
— От тебя узнала я, государыня, о том, как легкомысленны и жестоки мужчины, как мало интересуются они нами, раз добившись обладания. Ты же объяснила мне невинность сближения с юношей, нежность которого еще не притупилась чувством собственности, и потому окружает женщину тем обожанием, без которого женское сердце не может быть счастливым. Видит Бог, ничего другого я не искала в дружбе этого прекрасного юноши!
«К счастью для меня, подобное обожание скоро надоедает прекрасным юношам, и они ищут чего-либо более существенного», — снова подумала Феодора.
— И все же я чувствую, что даже эта невинная близость с посторонним мужчиной — уже преступление для жены Велизария. Он так велик, мой герой-супруг!.. Но, увы, он слишком велик для легкомысленного и тщеславного женского сердца, жаждущего любви и нежности.
Слезы заволокли глаза Антонины, и она закрыла лицо руками. Грудь ее высоко вздымалась, с трудом сдерживая рыдания.
Но вместо жалости на лице императрицы застыло выражение насмешливого презрения.
«Что за жалкое создание, — думала она, пытливо глядя на жену Велизария. — Что может быть ничтожнее этих полунатур — слишком трусливых для порока и слишком слабых для добродетели».
С минуту длилось тяжелое молчание, прерванное появлением хорошенькой белой невольницы с громадным букетом роскошных роз в маленькой руке.
— От него, — едва слышно прошептала Агаве, передавая императрице благоухающее приветствие влюбленного сердца.
Но Феодора не сразу поняла свою прислужницу Прекрасная императрица легко могла перепутать манеры бесчисленных поклонников ее красоты. Поэтому она переспросила невольницу:
— От кого?
Агаве собралась ответить, но встретив взгляд Антонины, замолчала, многозначительно посмотрев на свою повелительницу.
Этого было достаточно.
— Дорогая Антонина, поставь, пожалуйста, эти цветы вон в ту хрустальную вазу, — ласково произнесла Феодора, передавая жене Велизария букет, а затем быстро прошептала, обращаясь к Агаве:
— От кого цветы? Говори тише.
— От него, государыня! — краснея, ответила молодая девушка, — от того юноши, который вчера целый день скрывался у тебя в покоях. От прекрасного Апиция…
Не успела Агаве договорить этих роковых слов, как с болезненным криком схватилась за руку. Острый кинжальчик императрицы вонзился в тонкую кожу девушки.
— О, прости, государыня! — прошептала невольница, падая на колени.
Но Феодора не помнила себя от гнева. Еще раз подняла окровавленное острие.
— Я покажу тебе, как засматриваться на красивых мужчин, презренная! — прошипела императрица.
Невольница машинально откинулась в сторону и острие вонзилось в плечо, миновав лицо.
В это мгновение Антонина, поставив букет в вазу, обернулась, и Феодора бросила кинжальчик на пол.
— Прочь, негодяйка! Ступай к заведующему рабынями и скажи, что я отсылаю тебя на шесть недель в ткацкую, на черную работу… И не смей никогда больше показываться в моих покоях. Ступай… и ни слова!.. — прибавила она.
Громко плача и пошатываясь, вышла несчастная Агаве из опочивальни. По ее белому плечу медленно ползла алая струйка крови.
— В чем ее вина? — спросила Антонина, удивленно глядя на уходящую девушку, считавшуюся любимицей Феодоры.
Императрица не сразу нашла ответ на этот вопрос. Ее верная кормилица поспешила ей на помощь.
— Дерзкая и неловкая девчонка эта Агаве. Она разбила любимый флакон императрицы, подарок божественного императора.
Искусная комедиантка, наклонившись, подняла с пола хрустальный флакон, отделанный золотом тонкой филигранной работы, и принялась исправлять несуществующее повреждение.
— Скоро ли ты закончишь мою прическу, кормилица? — нетерпеливо спросила Феодора, постепенно приходя в себя после гневной вспышки.
— Сейчас, сейчас, государыня!.. Вот только еще две шпильки… Теперь твоя прическа готова!
— Хорошо. Теперь впусти гардеробных невольниц и… кто там еще ожидает в приемной. А ты, дорогая Антонина, не хочешь ли познакомиться с новейшей поэмой нашего придворного поэта, пока я оканчиваю туалет? Он недурно пишет, этот ораторий, изображая деяния апостольские в красивых и звучных стихах. Особенно рекомендую тебе предпоследнюю поэму, где рассказано о смерти Себастьяна, побитого камнями.
Старая мулатка широко распахнула двери, ведущие в так называемый малый приемный зал, и опочивальня императрицы сразу наполнилась целым роем невольниц и вольноотпущенниц.
Одни поспешно убирали ненужные уже принадлежности туалета, другие поливали благоухающими эссенциями стены и ковры, третьи приводили в порядок сдвинутую мебель. Большинство же хлопотало около самой императрицы.
Галатея распоряжалась ими, как главнокомандующий своей армией.
Пока одна из невольниц осторожно снимала с императрицы утреннюю тунику из розового шелка, старая мулатка отдавала приказание заведующей царскими одеждами насчет костюма, избранного государыней.
— Голубую тунику из милезийского бархата с жемчужной вышивкой. Сегодня воскресенье, посвященное Царице Небесной. В такой день благочестивые императрицы носят исключительно только белые и голубые одежды, какие носила Пресвятая дева в своей жизни.
Опытная рука старой кормилицы, единственной, имеющей право прикасаться к великолепным волосам императрицы, мимоходом поправила драгоценные шпильки из крупных сапфиров, украшающих сложную прическу Феодоры, и затем оглядела испытующим взглядом тяжелую мантию из серебряной парчи, которую четыре невольницы осторожно вынули из громадного сундука, украшенного вензелем императрицы и устроенного так, чтобы материя не мялась.
— Что нового в городе, Дельфина? — спросила Феодора молодую вольноотпущенницу, усердно шнурующую золотые сандалии на крошечных ножках императрицы. — Кто вчера взял приз в цирке?
— Ты победила, государыня, — радостно ответила молодая женщина, осчастливленная милостивым вопросом. — Твоя партия окончательно разбила Зеленых и взяла все первые призы. Голубые восторжествовали в конном состязании, так же как и в ристалище колесниц.
— Вот это приятная новость. Благодарю тебя, Дельфина! — весело произнесла Феодора. — Я выиграла заклады на два пуда золотом… Ты получишь часть моего выигрыша в награду за известие!
— О, божественная государыня, как ты милостива… к своей верной рабыне… — начала было Дельфина, но Феодора перебила ее нетерпеливым восклицанием:
— Галатея, я вижу письма в руке Эриклеи. Позови ее поскорей… Она ползет, как черепаха… Откуда письма? Из Италии? — обратилась императрица к пожилой гречанке, подносящей ей на золотом блюде несколько свитков и навощенных дощечек.
— Точно так, государыня! Я узнала печать с головой Медузы. Так запечатаны только собственноручные письма готской принцессы Готелинды… А вот это письмо от архидьякона Сильверия. Его привез нарочный из Рима, — для божественной императрицы, в собственные руки…
