Феликс Дан - Падение империи
— А! — снова произнес Петр, но уже совсем другим тоном. — И это приказание, конечно, самое важное для тебя, государыня?
— Да, — спокойно ответила Феодора. — В нем причина твоей сегодняшней аудиенции. Юстиниан прикажет тебе во что бы то ни стало вырвать королеву готов, Амаласунту, из рук ее врагов и привезти в Византию. Я прошу ее приехать сюда, в объятья своей сестры. Галатея, подай письмо. Вот оно. Петр, поручаю тебе личное письмо твоей государыни к дочери Теодорика. В нем я открываю свои объятья дорогой Амаласунте.
— Понимаю, государыня. Я должен буду убедить королеву готов принять твое приглашение?
Подобно разъяренной пантере, вскочила Феодора. Грозная и прекрасная, сверкая глазами, прошептала она, наклоняясь к уху своего сообщника:
— Ты с ума сошел, Петр! Дочь Теодорика не должна увидеть Константинополь… Слышишь? Никогда! Для того-то я и посылаю тебя к ней. Она должна умереть! Только мертвые не опасны!
— О, государыня… — с ужасом прошептал Петр. — Убийство, цареубийство…
— С каких это пор ты пугаешься слов, Петр? Если я говорю, что она должна умереть, то, поверь, на это есть важные причины. Я ненавижу эту женщину!
— Но, ведь, ты никогда не видала ее, — осмелился возразить маленький старичок. — Почему же ты желаешь ее смерти?
— Не твое дело! — гневно прошипела Феодора. — Или, пожалуй, узнай в чем дело… Это прибавит тебе смелости. Знай, что Юстиниан изменник, забывающий свои клятвы… Он любит эту женщину. Понял теперь?..
— Но он ведь тоже никогда ее не видел, — задумчиво прошептал Петр.
— Он видел ее портрет, и этого было довольно! Он настолько увлечен ею, что не может скрыть своего увлечения, даже от меня! Вчера он видел ее во сне. А завтра… как знать, что может случиться завтра, если она останется жива…
— У тебя никогда не было соперниц, Феодора!
— И никогда не будет! Ручаюсь тебе в этом!
Голос императрицы звучал непоколебимой энергией.
— Тебе ли бояться соперниц. Ты прекрасней всех женщин, Феодора…
— Амаласунта на десять лет моложе меня. И, кроме того, она… дочь Теодорика… прирожденная королева… Я сама слышала эти слова Юстиниана… Она дочь короля… я же… дочь бывшего гладиатора. Юстиниан все еще не позабыл моего происхождения!.. О, я это всегда чувствовала!
— Но он не может разлюбить тебя, Феодора. Ты слишком умна и слишком хорошо его знаешь! С поверенными всех своих тайн и планов не расстаются…
— Довольно слов, Петр, Амаласунта должна умереть! Это простая самозащита с моей стороны…
Петр низко склонил свою седеющую, хитрую голову.
— Да, ты права, Феодора… Она должна уступить тебе дорогу, но… зачем не пошлешь ты к ней кого-нибудь другого? Мало ли у тебя более подходящих слуг. Я человек мирный и слабый, мое оружие слово, а не меч или кинжал. Убить женщину-королеву…
Феодора злобно захохотала.
— И тебя ослепляет почтение к прирожденной королеве… О, мужчины, какие вы все трусы!.. Будь я мужчиной… Но, послушай, Петр! В тот день, когда ты принесешь мне известие о смерти Амаласунты, ты станешь патрицием и сенатором, подобно твоему старому школьному товарищу, префекту Рима, Цетегусу Сезариусу.
Бледное лицо Петра вспыхнуло. Его глаза сверкнули и сейчас же опять померкли.
Осторожность, вернее, трусость, взяла верх над тщеславием.
— Нет, Феодора! — решительно заявил он. — Пошли другого! Все равно я никогда не осмелюсь… Пусть уж лучше я останусь всю жизнь скромным чиновником в Константинополе, чем…
Феодора захохотала злобным сатанинским смехом, исказившим ее прекрасное лицо.
— Безумец… — прошипела она, хватая Петра за руку и подтаскивая его к ящику, наполненному свитками пергамента. — Безумец, воображающий, что со мной можно спорить и торговаться… Так знай же мое последнее решение. Ты поедешь в Равенну и исполнишь мое приказание, — так или иначе! Средства предоставлю придумать тебе самому. Но, если ты ослушаешься, то… твоя голова заплатит за ее жизнь. Ты осмеливаешься противоречить мне, потому что я сожгла поддельные бумаги в твоем присутствии… Глупец, не заметивший того, что я бросила в огонь только копии подделанных тобой документов. Подлинники поддельных грамот у меня в руках! Вот они, вместе с твоими письмами к тому, кто передал их мне. И стоит мне показать эти бумаги Юстиниану, как никто, даже я сама, не сможет уже спасти тебя от позорной казни…
Ты знаешь, как охотно император изображает из себя блюстителя законов и справедливости…
Хитрое лицо Петра приняло землистый цвет. Как подкошенный, упал он на колени перед императрицей.
— Приказывай, государыня! Я повинуюсь!..
— То-то же! — гордо произнесла Феодора.
В эту минуту в дверь, ведущую во внутренние апартаменты, громко постучали.
Феодора встрепенулась.
— Прочь! — быстро прошептала сна. — Галатея, проводи его через потайной ход. Да, смотри, осторожней! А ты помни, Петр! Либо патриций и сенатор, в случае ее смерти, либо позорная казнь и пытка, в случае ее жизни… выбирай сам!..
Галатея буквально втолкнула шатающегося от испуга старика в узкий темный коридор, позади бронзовой статуи Юстиниана. Затем она надавила невидимую пружину, и тяжелая глыба гранита бесшумно повернулась, закрывая отверстие в стене. Даже видевшие это чудо не смогли бы найти место, где кончалась стена, так искусно была сделана статуя Юстиниана, стоящая на страже тайн прекрасной императрицы.
XXVII
В открытые старой мулаткой главные двери вошла красивая, высокая и статная женщина, на голову выше грациозной и гибкой Феодоры. Полная и стройная, с восхитительным цветом лица и свежими розовыми щеками, вошедшая была менее прекрасна и соблазнительна, чем императрица, но казалась на десять лет моложе ее, особенно в эту минуту, когда волнение тяжелого разговора еще виднелось на побледневшем прелестном лице и во впавших огненных глазах Феодоры.
Вновь вошедшая патриционка была супруга Велизария, Антонина, считающаяся лучшей подругой императрицы.
И теперь Феодора с распростертыми объятьями пошла навстречу входящей Антонине.
— С добрым утром, сестра души моей, — нежно произнесла она, обнимая низко склонившуюся к ее ногам молодую женщину.
— Благодарю тебя, государыня, за доброту к твоей верной слуге… Хорошо ли ты почивала, государыня? — не менее нежно сказала Антонина, в то же время подумавшая: «Как она постарела, однако. Глаза совсем ввалились и кожа пожелтела».
Феодора же говорила про себя: «Эта солдатка грубеет и расползается с каждым днем все больше. Кости у нее, как у буйвола!»
Это размышление не помешало императрице нежно обнять Антонину и усадить ее в кресло.
— Я плохо спала сегодня, дорогая моя. И это наверное заметно на моем бедном лице. Не то, что ты, моя дорогая Антонина! Ты цветешь, как роза, и хорошеешь с каждым днем. Бьюсь об заклад, что счастливая любовь взращивает розы на твоих нежных щечках. Ты наверное видела «его» вчера вечером?
Произнося эти многозначительные слова, императрица рассеянно взяла со стола прелестную игрушку, маленький кинжальчик с рукояткой из слоновой кости, осыпанный рубинами. При виде этой драгоценной игрушки невольницы императрицы бледнели и дрожали. Красивый кинжальчик не раз вонзался в руку, плечо или даже в щеку неловкой или неосторожной рабыни, не сумевшей угодить своей повелительнице. Блестящее лезвие чуть не ежедневно окрашивалось свежей кровью девушек, имевших «честь и счастье» состоять «при гардеробе божественной императрицы».
При последнем вопросе Феодоры, яркая краска залила добродушное лицо жены Велизария. Потупив долу свои красивые светло-серые глаза, она проговорила с видимым смущением:
— Нет, возлюбленная государыня, ты ошибаешься! Вчера вечером я его не видела, к сожалению.
«Еще бы…» — подумала Феодора, но ничего во взгляде и голосе не выдало ее мысли, когда она заговорила, ласково проводя рукой по полной, белой руке Антонины.
— Недолго уже мне наслаждаться твоей дружбой, дорогая моя. Не пройдет и недели, как Велизарий отправится с эскадрой к берегам Италии. Ты же, верная супруга, конечно, захочешь сопровождать его, оставляя свою бедную императрицу одну в ее роскошном дворце. Правда, разлука покажется тебе легче, чем мне. Ведь нашего героя-полководца будут сопровождать его многочисленные друзья и между ними… конечно?..
Феодора замолчала, вперив испытующий взгляд в смущенное лицо Антонины.
Супруга Велизария поняла скрытый смысл вопроса императрицы и ответила, не подымая глаз:
— Да, государыня, Велизарий намеревается взять с собой, по обыкновению, своего старого друга историка Прокопия и обоих сыновей Боэция…
— Понимаю, — с лукавой усмешкой произнесла Феодора. — Ты будешь свободной среди шумной и тревожной лагерной жизни. Пока Велизарий будет занят сражениями и победами, тебе легче будет заниматься… разговорами с красивым юношей, заслужившим твое… внимание…
