Игорь Генералов - В тени славы предков
Павша усмехнулся, вспомнив княжескую охоту под Полоцком.
— А я ведь Ярополку на ловах жизнь спас, — сказал он, — тур его едва не забодал. Если бы Ярополк остался на столе, то, глядишь, всё бы лучше было для меня.
— Как Род бы указал, — уклончиво ответил Лапа, — придёт время, и здесь выберешься. Блуд, вишь, в чести оказался.
— Такой чести не надо, — возразил Павша, — Блуда предателем считают. Посмотри: кмети его вполуха слушают. Долго он не просидит в воеводах.
Колот не только замечал, но и выслушивал старых соратников, глухо сетовавших, что их ведёт человек, нарушивший клятву своему государю. Если бы не опыт кметей, без лишних указаний знавших, что от каждого требуется, если бы Красный был жёстче в своих наказах, то вряд ли он смог бы руководить ратью. Блуд, сам чувствуя отчуждение, не наседал, в мелочах полагаясь на тех, кто не отвернулся от него.
— Знаешь, — вдруг сказал Павша, — не нужно нести никому твой перстень, я сам попробую переговорить с князем.
В сгустившейся тьме пропел рог, перекликнулись дозоры, старый и новый, сменяя друг друга.
Глава пятьдесят восьмая
Вместе с уходом варягов кончалось размирье, неся на землю отдых и спокойствие. Возращавшаяся в Киев рать встретила лодьи русских купцов, что, дождавшись ухода варягов, спешили в Херсонес и в Царьград на зимний торг.
Вернувшуюся рать встретил сам Владимир, поблагодарив кметей за службу, раздав по обещанной полугривне и восемь братин с пивом, пригрозив:
— Если братчину устроите, без озорства мне тут!
— Не журись, княже! Не варяги какие-нибудь…
Белый день ещё не закончился, когда кмети густо набились в молодечную. В небе погромыхивало, обещая хороший сильный дождь. В дружинной избе пришедшие с похода перемешались с остававшимися в городе, там и сям слышались солёные шутки и смех, от кислого духа мужских немытых тел выедало глаза. По рукам заходили чары и чаши. Небо над избой разорвалось громом, по крыше часто и настойчиво зашелестел дождь, гомон в молодечной стал ещё сильнее.
— Пока мы варягов провожали, вы тут жиров успели нагулять!
— Ништо, в плясе сегодня растрясёмся!
— Князь молодец, речь нам сказал, как Святослав делал.
— Князь тот молодец, Малфриду-колдовку в дом взял, теперь баб у него, как блинов на Масленицу.
— Видал я Малфриду — страшна как кикимора, такую в голодный год не восхочешь.
— Князь наш до баб яровит зело, говорят, что если седмицу без бабы пробудет, то лошадь покрыть готов!
— Ты язык попридержи, Дрозд, не то отрежет тебе его кто-нибудь!
— Я чо! Ничего я, люди говорят! — под ржание дружинников оправдывался Дрозд.
— Парни, идём на улицу, дождь закончился!
— Тащи столы!
Столы, за которыми снедали в молодечной, подхватив, понесли наружу.
Павша, уже слегка хмельной, полной грудью вздохнул посвежевший после дождя воздух. Весело-хмельной Бажен с хлопком обнял друга за плечи:
— Сбежать решил к зазнобе? Выпьем с дружиной, завтра повидаешься.
На мгновение поддавшись искушению, Павша отрицательно помотал головой:
— Не последний раз видимся, я должен навестить Добронегу.
— Как знаешь, — обиделся Бажен и пошёл к шумящим друзьям. Снова запорхали по рукам черпаемые в братинах чары. Кметь, по имени Певша, гусляр, пришедший из похода, с присущими молодости жаром и талантом сказителя рассказывал о разорённых варягами селениях. Дружинники, распалённые рассказом и хмелем, легко перешли с веселья на злость, и кто-то предложил:
— Идём дубасить варягов! Среди них есть те, кто перешёл после мира с ними, а значит, наших зорили!
Мысль тут же была подхвачена. Старые воины, не раз в молодости дурившие и знавшие, что ничем хорошим это не кончается, пытались отговорить, но легче было в море остановить бурю. Насилу убедили не брать оружие. Тут сообразили многие: если дойдёт до крови, то князь запросто может казнить.
С криком, а кто и с песней шли к шатрам — дружинную избу для иноземной дружины ещё не построили, пока только возили лес. Варяги тут же смекнули, в чём дело, и, тревожно перекрикиваясь, стали собираться для отпора. Приметив, что русичи пришли без оружия, иноземцы, кто взял, отнесли его обратно.
Драка началась резко, не так, как начинается бой на крепком зимнем льду: при полной готовности обеих сторон и при взаимной договорённости о правилах. Варяги оказались крепкими бойцами, не желали отступать, обороняясь с упорной злостью. Охлюпкой[226] на коне прискакал Волчий Хвост, орал в толпу на обоих языках, призывая разойтись, но бойцы, увлечённые боем, его не слышали. Вскоре подоспели «боярские дети» — ближняя княжеская дружина во главе с Добрыней. Бойцы совершенно смешались, и дружинники лупили, кого ни попадя, древками копий и плетьми. Растаскивать полезли варяжские набольшие и русские ветераны вроде Колота, пришедшие поглазеть на бой и на всякий случай подстраховать своих. Лапа сам от кого-то крепко получил в скулу — день перед глазами разлетелся ночными звёздами.
Дерущихся разогнали по сторонам и, как отбившихся от стада бычков, повели по местам. Добрыня, обычно спокойный и степенный, в этот раз матерно орал, нещадно лупя первых попавшихся на глаза кметей по и так разбитым рожам. В дружинную избу нашкодивших бойцов натолкали, как на засолку, заперев двери и выставив сторожу. Добрыня напоследок, уже в последних волнах уходящей злости, стукнул по дверям молодечной рукоятью плети и выкрикнул:
— Утром разбираться будем, милости не ждите от князя!
Глава пятьдесят девятая
Все события Павша проспал в клети вдовьего терема. Его встретили тепло, как родного. Посидев за столом и перекусив больше для вежливости (наелся в молодечной), он начал клевать носом. Павша был как раз в том лёгком состоянии опьянения, когда после еды тянет больше на покой, чем на подвиги. Утром, едва узнав о произошедшем от боярыни Зарёны, до которой вести дошли ещё вечером, Павша помчался на Старую Гору к дружинной избе.
Перед молодечной много оружных и безоружных кметей. Было довольно тихо, все переговаривались, что-то обсуждая, слышались шутки и смех. Потолкавшись, ища кого-то из своих, Павша увидел Колота. Тот стоял к нему спиной и разговаривал с широченным, как вековой дуб, мужем, судя по шёлковой одёже и алым тимовым сапогам, непростым.
— Дядька! — обрадовался Павша. Лапа обернул к нему лицо с распухшей скулой, отчего левый глаз сузился, как у тех гостей, что приходят с далёкого Чина.
— Ого! — вырвалось у молодого кметя. Оба: и Колот, и муж, которого, как показалось Павше, он видел среди Владимировых вятших, улыбались тому, что только что обсуждали.
— Племяш мой, от брата остался, — представил Колот, — а это соратник по болгарским походам Турин, воеводой теперь у князя.
— А ты чего, Колотов родич, лицом и кулаками бел? Прятался, пока братья твои боем ходили? — спросил Турин вместо приветствия, оглядев Павшу. Тот не нашёлся, что сказать, не понимая, то ли серьёзно воевода спросил, то ли шутит: в глазах у Турина плясали весёлые огоньки.
— Невеста у него в городе, — ответил за племянника Колот.
— Ну, за бабой всегда всё проспишь, — согласился Турин и спросил: — Так это про него ты мне говорил?
— Про него.
— Ясно. Давайте, приходите завтра ко княжьему терему, там свидимся.
Павша, ничего не понимая, собрался засыпать дядьку вопросами, но Колот всё поведал сам. Оказалось, что после вчерашнего побоища к утру воеводы поостыли, зато князь был в ярости и собирался повесить смутьянов. Хвост, Турин и даже Добрыня отговорили князя. Мудрое решение предложил волхв Белояр: побрататься дружинами перед ликом Перуна. Говорят, уже нашли для требы трёх трёхлетних быков и вечером будет обряд.
— Я видел Турина, когда нас из Роденя отпускали, но решил, что почудилось мне, — говорил Колот, — уходил простым ратником в невиданные земли, а теперь вернулся мужем нарочитым, да ещё и с новгородским князем. А потом, когда думы все передумал, решил, что если и Турин, то ведь и не узнать может — сколь воды с той поры утекло, да и меняются люди… Сегодня нос к носу с ним столкнулись, так и обнялись. Многое вместе пережили: и рать, и пиры.
Колот замолчал, глядя куда-то мимо Павши, будто закрывшись тенью воспоминаний. Раздались призывные громкие голоса, кмети заволновались, прекращая разговоры. Воеводы: Хвост, Блуд и бывший Ярополков Вышата Лунь — все в воеводских алых кочах, созывали набольших и наказывали кметям разойтись. Колот, вспомнив о разговоре, продолжил:
— Испортили всю княжескую благодать вчерашней дракой. Теперь тебе одному ко князю идти не след. Турин обещал помочь, но не сегодня, а после братания. Вместе пойдём.
Павша согласно кивнул.
Храм Перуна ещё в Ольгины времена был перенесён за город. Ещё принося княжескую клятву, Владимир пообещал Белояру:
