Бронислава Островская - Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне
Вдруг рядом с нами загремели оглушительные, бездушные звуки марша.
Deutschland, Deutschland über ailes!
Über alles in der Welt!
Я в ужасе смотрю на эту тупую мощь. Значит, вот это, вот это побеждает? Во мне внезапно пробуждается вся моя медвежье-человеческая, польская, грюнвальдская сущность. Вместе с мотором бельгийского автомобиля я дрожу и напрягаюсь, как перед прыжком. И в этих руках теперь половина мира? И в этих руках суждено остаться мне?
Никогда! <…>
[Среди прочих трофеев, бельгийский автомобиль попадает в Германию. Прусский офицер, которому досталась машина, дарит Мишку приятелю-артиллеристу, отправляющемуся на Западный фронт.
С компасом на ошейничке и привязанной там же большой топографической картой Мишка оказывается в аэростате наблюдения. Высоко над землей он вырывается из рук артиллериста и храбро летит к земле, используя карту в качестве парашюта. Ветер несет его к окопам французов. При падении он теряет сознание. Ему кажется, он во Львове, но почему-то над ним склоняются странные черные лица.]
Прихожу в себя. Где я? Меня и в самом деле окружают черные.
Они тесно столпились вокруг места, на котором я лежу, и все разом показывают на небо.
— Он упал оттуда.
Царит взаимное непонимание. Они не знают, откуда взялся я, а я не могу понять, откуда тут они. Вскоре, однако, появляется офицер. Француз. Значит, я спасен. Это же «цветные» французские полки! Это окопы союзников. Я первый понимаю что к чему.
Французские колониальные войскаОфицер, в свою очередь, не менее изумлен, чем черные.
— Voyons! Voyons! Un ours? Медведь? Свалился с неба? Ah, c’est trop fort![10]
Он осторожно берет меня в руки. Осматривает мой парашют. Карта немецкая, штабная. Я невольно бросаю взгляд наверх. На той стороне, далеко, виднеется белый аэростат.
— Ça! Par exemple![11] — качает головой офицер. — Нет, это невозможно, слишком далеко. Но все же…
Он весело сует меня под мышку и уходит. Черные смотрят нам вслед с суеверным страхом. Они не доверяют существам, падающим с неба. Чем это может обернуться?
Меня отнесли в землянку, где сидело несколько офицеров. Я попал туда в удачный момент. Было относительное затишье, а полк, куда занес меня счастливый случай, должен был назавтра отправиться с фронта на отдых. Настроение у всех было отличное.
Мой покровитель демонстративно поставил меня на самую середину и объявил:
— Пришелец с неба.
— Что за шутки, Андре?
— Факт.
Меня принялись осматривать. Я, разумеется, пискнул в знак приветствия. Ответом стало привычное веселье. Меня оглядели со всех сторон.
Изумлялись, кому пришло в голову закрепить на мне карту и компас. В конце концов решили, что я талисман немецкого аэронавта.
— Хорош талисман, который сам идет к врагу, — легкомысленно заметил кто-то.
Я был возмущен, но чувствовал, что истина восторжествует. Наконец они заметили надпись.
— Это не по-немецки! — воскликнул один. — Что за язык? Смотрите!
Кто-то с трудом прочитал по слогам:
Лучшие люди после поляков — французы— Мис-ка Мед-вед-ки. Это, случаем, не по-английски? Мис — мисс?
— Нет, — возразил другой, более сведущий. — Это что-то славянское.
— Русский, — попал кто-то пальцем в небо.
Лишь этого мне не хватало.
Но и на сей раз мне пришли на помощь.
— Да нет же, русский алфавит другой. Это, должно быть, по-польски.
— Что тут спорить? — подытожил мой опекун. — Свалился с неба к нам в окоп — значит, француз. Дадим ему французское гражданство.
Все дружно рассмеялись. <…>
В городке, куда нас направили на отдых, началось привольное солдатское житье. Меня поместили в офицерской столовой, куда приходили поесть, поболтать, поиграть. Там я познакомился с англичанами и американцами. Был всеобщим любимцем. С французами, однако, сблизился больше всего.
Я любил, когда, получив хорошие вести с фронта, они пели хором героическую «Марсельезу». Тем не менее я чувствовал себя немного неуютно. Они никак не могли понять, что перед ними польский медвежонок, я же начинал тосковать по своим. <…>
Возвращаясь из отпуска, мой покровитель оставил меня своей невесте. Мадемуазель Лора д’Антен, которая была знакома с семейством Медведских, решила устроить им встречу с загадочным плюшевым медвежонком. Было послано любезное приглашение, и однажды вечером — разве могло быть иначе? — в доме у д’Антенов появились — да! — они, мои: сначала пан Медведский, а за ним Стась.
Я смотрел на них со своей этажерки и не знал, на каком я свете. Стась! Мой Стась! Словно бы совсем другой в летной своей униформе, но вместе с тем — тот же! Я наслаждался, глядя на него. Меня растрогали его серьезный взгляд, и голос настоящего мужчины, и детская улыбка. Все в нем меня восхищало. Я с волнением наблюдал, как заботливо обращается он с отцом, голова которого за годы войны побелела.
После чая мадемуазель Лора вспомнила обо мне.
— У меня тут есть ваш интересный однофамилец. Надо его вам представить — вдруг вы знакомы.
Быстрым движением она сняла меня с этажерки и подала пану Медведскому. Все ошарашенно замерли.
Медведские и медведьВнезапно руки, взявшие меня, затряслись, а в глядевших на меня глазах я увидел две больших слезы. Стась, занятый разговором в другом конце гостиной, направился к нам. Посмотрел.
— Мишка! Слово даю, Мишка! — На его лице ошеломление.
Он берет меня в руки. Гладит, ласкает, осматривает ошейничек.
— Мишка! Мишка!
— Прямо как ребенок, верно? — говорит наконец пан Медведский изумленным д’Антенам. — Видите ли, это была любимая игрушка моих детей. И потому…
Стась резко поворачивается к мадемуазель Лоре.
— Откуда он у вас, здесь?
Откуда?
Мадемуазель Лора рассказывает все, что узнала обо мне от жениха.
— Так он был на фронте?
Невероятно!
— Сколько же ему довелось пережить, пока он сюда не попал! — добавляет пан Медведский. — Если бы Галя знала! Правда, Стась?
Им и в голову не приходит, что Галя может знать из моей истории как раз то, чего не знают они.
При воспоминании о Гале они мрачнеют. Слишком давно они не получали известий от нее и от пани Медведской.
О! Если б я мог говорить! <…>
[Стась, захватив Мишку, возвращается на фронт. Медвежонок участвует в воздушных сражениях.
Центральные державы повержены. Стась и Мишка возвращаются в Польшу и немедленно устремляются на помощь осажденному неким противником Львову[12]. Львов остается польским, Мишка возвращается домой. В августе 1919 года медведь-патриот наблюдает с самолета Стася парад польских войск и предается размышлениям.]
Я служил, как мог. Сражался со всеми врагами. Спешил туда, где бились за Польшу. Ни разу не изменил принципам, на которых был воспитан. Оставался верным Делу.
Но я не думаю об отставке. Кто знает, что смогу я еще совершить, прежде чем, насытившись приключениями и славой, почию наконец на лаврах в польском военном музее?
Обложка издания 1925 и 1927 г.Примечания
1
В квадратных скобках краткий пересказ пропущенных глав.
2
Под Грюнвальдом в 1410 г. польско-литовско-русское войско разгромило Тевтонский орден. (Здесь и далее — прим. перев.).
3
В ущелье Сомосьерра в 1808 г. произошла знаменитая атака польских улан наполеоновской армии на испанские позиции, открывшая дорогу на Мадрид.
Национальным правительством назывались польские центральные власти в период Ноябрьского восстания (1830–1831) и Январского восстания (1863–1864) (во втором случае действовали в подполье).
Под варшавским предместьем Грохов состоялось одно из сражений Ноябрьского восстания.
Кокардами в XVIII–XIX вв. называли розетки и ленточки, носившиеся на головных уборах или одежде; в армии Царства Польского они до Ноябрьского восстания были белыми, в феврале 1831 г. к белому был добавлен красный цвет.
4
Серая фуражка с ремешком на околыше — форменный головной убор в польских легионах, воевавших на стороне Центральных держав.
5
В отдельные периоды в польских войсках использовалось обращение «гражданин», призванное подчеркнуть всеобщее равенство. Так было во времена Январского восстания, так было и в Легионах Пилсудского.
6
3 августа 1914 г. в Царство Польское (по-польски оно называлось Королевством) был направлен разведывательный отряд в составе семи стрелков. «Вас непременно вздернут, — добродушно напутствовал их Пилсудский, — зато вы исполните воинский долг и история вас не забудет». Переехав в двух бричках через границу, стрелки обзавелись в одном имении лошадьми и вернулись обратно в Австрию уже как первое уланское подразделение.
