Кэтлин Кент - Жена изменника
Она услышала пронзительный писк свиньи, донесшийся из хлева, и поняла, что Джон дает ей дополнительно порцию тюри. Осенью свинью не зарезали, потому что ожидался приплод, и теперь ее живот висел почти до самой земли. Скоро появятся поросята. Марта надеялась, что их будет штук восемь. Чувствовалось, что Пейшенс уже сожалеет о своем обещании отдать ей всех, что родятся после шестого. Если их и вправду будет восемь, то Марте достанутся целых два — как раз чтобы купить на них два ярда хорошей ткани на платье. И быть может, новое платье сделает ее более привлекательной в глазах предполагаемого жениха, чем ее теперешняя поношенная, застиранная юбка.
Марта часто видела в ведре с водой свое отражение и понимала, что ей присуща своеобразная, несколько мрачноватая красота. У нее была чистая, гладкая кожа, высокий покатый лоб. Черные волосы, густые и жесткие, как конская грива, были, без сомнения, ее гордостью, но брови, она это тоже знала, слишком часто хмурились, отчего между ними пролегла глубокая морщинка, отталкивающая окружающих. Кроме того, Марта боялась, что в ней накопилось слишком много силы, слишком много животной энергии, чтобы ей повезло в жизни. Во всяком случае, уж точно не в компании с рассудительным и покорным мужем.
Вновь взявшись за мотыгу, Марта позвала кузину, без дела маячившую у дверей дома, помочь удобрить верхний слой почвы в огороде. Пейшенс оторвалась от дверного косяка и медленно побрела в огород. Запах сушеной рыбы и навоза, волнами исходивший из ведра, стоявшего у ног Марты, заставил ее закрыть рукой рот и сжать зубы.
Таща за собой тяжелое ведро, Пейшенс раскладывала клейкую массу по взрыхленной земле. Покрыв небольшой участок, она стала утрамбовывать грязь короткой мотыгой. Так продолжалось до тех пор, пока где-то под грудью ее не прихватил спазм. Задохнувшись, она опустила ведро. Ее нахмуренное лицо превратилось в испуганное — ей стало страшно, что слишком рано, до положенного срока, в потоке крови с вязкими сгустками она упустит маленькую жизнь, которую должна беречь. Марта быстро подхватила кузину за руку и вопросительно взглянула на нее, но Пейшенс покачала головой и махнула, чтобы та отошла.
Тогда Марта перевернула ведро и усадила Пейшенс, подняв и сложив у нее на коленях, повыше от грязи, подол юбки. Помассировала плечи беременной, бормоча что-то невразумительное, но успокаивающее. Марта знала, что кузина не верит повитухам, использовавшим скользкий ильм для облегчения прохода ребенка по родовому каналу. Пейшенс называла его «индейским корнем», годным только для краснокожих дикарок. Но Марта решила, что она все-таки сходит и наберет веток для приближающихся родов. Когда начнутся роды, подумала Марта, Пейшенс будет только рада, если ей облегчат страдания.
К счастью, Пейшенс дала отвести себя в дом. Там Марта залила водой листья мяты, чтобы настоем снять спазм, и стала уверять кузину, что скоро той захочется есть. Но Пейшенс без всякого выражения посмотрела на приготовленный к ужину пудинг на сале и с трудом сквозь зубы проговорила, что она сильно сомневается, что когда-нибудь сможет впихнуть в себя что-нибудь, кроме хлеба.
В субботу утром, вскоре после завтрака, у их дверей появился небогатый фермер со старым фитильным ружьем в руке. Позади него стояли двое мужчин помладше, оба с вилами. Все трое нервничали, как коты на тонущем корабле. Фермер поклонился Пейшенс, когда та подошла к двери, и вежливо справился о Томасе. На ее вопрос о том, что привело их сюда, он ответил, что два волка, возможно самец и самка, загрызли двоих ягнят на его ферме в Андовере.
— Они прям как с-под земли появились, — сказал он, аккуратно ворочая языком за выбитыми зубами. — Такие хитрые зверюги, взяли и пролезли между кожаными ремнями, что закрывали загон. Отцы города снарядили нас убить этих самых волков, ну, которые зарезали моих овец. — Поскольку на лице Пейшенс не выразилось ничего, фермер продолжал: — За каждую шкуру дают по пятьдесят шиллингов. И еще двадцать, если снимут сразу две шкуры... то бишь у того и другого... вместе... — Он остановился, не договорив, озадаченный молчанием хозяйки.
Подойдя к двери, Марта шумно втянула носом воздух и, обратившись к Пейшенс, сказала как бы между прочим, но так, чтобы все слышали:
— Волков-то скорее забьет твой сынок Уилл с садовой лопаткой, чем эти молодцы с вилами.
Пейшенс поднесла к губам руку, чтобы скрыть невольную улыбку.
— Вот что, миссис, вам не до смеха будет, когда эти твари заберутся к вам в загоны. Они наделают делов в Биллерике. А ваш работник Томас здорово стреляет, у него и ружье имеется. Так мы пришли попросить, чтоб он нам помог этих разбойников искоренить, то бишь убить. А мы ему часть награды отдадим, не сомневайтесь...
Появление громадной фигуры Томаса, подошедшего к дому, прервало речь фермера, словно кто-то схватил его за горло. Все смотрели, как Томас поставил у двери тяжеленный мешок, причем голова его была точь-в-точь на уровне потолочных балок, и Марта только сейчас сообразила, что, входя в дом, ему приходится всякий раз нагибаться, чтобы не набить шишку.
— Днем их не поймаешь, — сказал Томас, вытирая о рубаху руки. — Они сейчас прячутся в своем логове, где-нибудь за кустами с колючками. Но если бы вы их и нашли, то перво-наперво пришлось бы туда лезть. Волка с одним ружьем не возьмешь.
Он выразительно посмотрел на ржавый ствол фитильного ружья в руках у фермера, и тот разозлился.
— Знаешь, — вспылил фермер, — если боишься, так и скажи.
Пожав плечами, Томас пожелал пришедшим всего доброго и пошел обратно в поле. Предводитель махнул товарищам рукой, и они зашагали прочь по дорожке друг за другом, как стайка гусей.
Вскоре после этого Марта увидела, что Томас вернулся к дому, и с некоторым раздражением подумала, что он собрался обедать раньше положенного срока. Но он, не обращая на нее внимания, сразу подошел к Пейшенс:
— Хозяйка, если вы готовы пожертвовать курицей, я убью волков. А потом откуплю вам курицу за те деньги, что получу в награду за шкуры.
Пейшенс взглянула на него с удивлением:
— Но ты же сказал мистеру Шеду, что он не сможет убить волков.
Уилл, который с момента ухода фермеров ни о чем другом говорить не мог, захлопал в ладоши и принялся с криком дергать мать за подол:
— Мама, мама, мама! Я тоже пойду! Пусти меня с Томасом ловить волка! Я буду помогать! Правда, я умею!
— Ну, мистер Шед и корову не убьет своей ржавой дудкой, — рассмеявшись, ответил Томас, — а уж тем паче волка. А я убью.
Пейшенс, цыкнув на Уилла, оторвала его от подола, и на лице у нее появилось расчетливое выражение. Марта перевела взгляд с кузины на валлийца и поняла, что между ними совершается сделка. Томас не стал охотиться на волка с другими, потому что обещанную награду решил получить сам. Она по-новому взглянула на его костистую стать, на лицо, которое несло на себе отпечаток тяжелой жизни и говорило о далеко не юном возрасте. Но когда он наклонился к Пейшенс, она заметила огонек тщеславия, загоревшийся в его глазах, подобно внезапной вспышке костра.
Марта, полагавшая, что глубину воды легче всего измерить веревкой с узлами, несколько раз звонко постучала ложкой по кастрюле.
— Стало быть, — вмешалась она в разговор, — ты собираешься провести ночь, гоняясь за волками самостоятельно?
Томас перевел взгляд на Марту, и от этого взгляда у нее мурашки поползли по затылку. А Томас снова заговорил с Пейшенс:
— Я построю небольшой загончик, хозяйка. Они придут за курицей. А когда залезут в загон, я захлопну дверцу и пристрелю их.
После дотошных препирательств было решено, что награду разделят на три части. Третья равная доля достанется Джону за то, что он поможет строить загон. Марта почувствовала на себе злобный взгляд — это Уилл уставился на нее, надув губы. Славный мальчишка, но иногда вредный и непослушный.
— В чем дело? — раздраженно спросила она.
— Ты не должна так смотреть на Томаса. В Англии он был солдатом, — сказал Уилл, защищая друга. — Правда, Томас?
Томас едва заметно кивнул, но в его манере появилась сдержанность или даже настороженность, заставившая ее предположить, что за этой фразой скрывается какая-то история. Косой шрам, разрезающий бровь точно пополам, по-видимому, был результатом чего-то гораздо более интересного, чем падение на косу или деревенская потасовка. Ее отец говаривал, что при Сотворении мира возникло восемь частей речи и что женщинам хватает семи. Восьмая часть принадлежит мужчинам, это язык войны, завоевания и хвастовства. Валлиец, как и большинство мужчин, наверное, любит прихвастнуть, и все его секреты, без сомнения, можно выведать, если уколоть его самолюбие.
— Так какие же досужие сказки ты рассказываешь мальчику? — спросила Марта презрительно. — Староват ты, чтобы служить королю солдатом. Наверное, при конюшне торчал или был так, на подхвате...
