Виктор Точинов - Молитва Каина
Он не понимал, для чего оставлен жить… Но свято верил, что есть в том некий скрытый смысл и надеялся до него докопаться. Одно знал точно: жить, как прежде, не сможет.
Он испросил и без труда получил отпуск. На месте не сиделось, а в станицу возвращаться резона не видел: он – прежний он – умер, и Софья теперь вдова, а дети сироты… Он не знал, послала ли полковая канцелярия родным письмо, опровергающее известие о его смерти… Ему было все равно.
Поехал в Таганрог, не зная куда еще ехать. Там жила сестра, и муж ее с ходу втравил шурина в рискованную затею, попахивающую кандалами и Сибирью… Он, не задумываясь, тогда в первый раз сыграл в орлянку с судьбой, – без страха и сомнений, умершему и отпетому пугаться нечего.
Ему в тот раз выпал орел – попал в розыск, но сумел скрыться. Зятю и его дружкам выпали кандалы и решетка.
Потом было разное… Он стал беглым – одним из многих, бредущих по стране невидимыми тайными тропами куда-то по своим потаенным делам.
Он не брел. Он метался, не зная толком, куда ему надо попасть и к чему надо стремиться… Не единожды его ловили, но всякий раз он умудрялся вскоре сбежать. Судьба манила постоянной удачей, судьба намекала на ждущие его великие дела – но он не мог понять, на какие…
Спустя месяц после Таганрога он убил человека. Впервые убил не в бою, не на войне, – ради валенок и полушубка, чтобы не замерзнуть в холодной весенней степи, еще покрытой снегом.
В понятиях его прежнего то был грех и грех непростительный. Он новый не терзался ни мига: Господь сохранил не для того, чтоб окочуриться от мороза, и все сделано по справедливости.
Убивал и после, но лишь при нужде… Корысти в том не было. Но если бы он понял, в чем его стезя, и понял бы, что для пути по ней требуются деньги, – прикончил бы, не задумываясь, хоть тысячу человек, по алтыну за перерезанную глотку.
Его искали, и искали все с большим тщанием, розыск шел не только на Дону, но и по всем сопредельным южным губерниям. Он подумывал уйти в Азию, но однажды проснулся и двинулся в другую сторону – в Польшу. Там уже полыхала война, настоящая, не былые стычки. Он нашел знакомцев-староверов, те, как и прочие, не смогли помочь, но дали совет о северных скитах и братьях Глазьевых…
Он сомневался, что сможет забраться так далеко тайными тропами. Места чужие, незнакомые, и люди живут другие, он будет там белой вороной, издалека заметной…
И тем не менее двинулся в путь. Он начал уставать от своих бесплодных метаний. Заарестуют – значит, судьба шутковала, заманивала, чтобы под конец монета упала решкой…
Монета в очередной раз упала орлом. На постоялом дворе под Воронежем он случайно встретил сослуживца и своего доброго знакомца, урядника Ивана Белоконя, – расстались они в Лисаветграде и о позднейших художествах однополчанина Иван ничего не ведал. Урядник тоже был в долгом отпуску, бумаги имел в порядке, а возраст и приметы у них оказались схожие. Повторилась история с полушубком. Белоконь не мог не умереть.
Когда Иван умер, он забрал бумаги, а окровавленное тело оттащил подальше от дороги, густо завалил хворостом, надеясь, что дальнейшими похоронами займутся лесные зверьки.
И стал жить как Иван Белоконь. Он считал, что так справедливо. Кто-то из мертвых однополчан забрал его домовину, пусть худую, из гниловатых досок, но его. А он забрал бумаги мертвого однополчанина, все справедливо, каждый берет, что нужнее.
…Чем больше раздумывал названый Иван о сегодняшней встрече на Пулковской станции, тем вернее приходил к мысли, что она не случайна. Случайностей вообще в жизни не бывает, все Господом продумано наперед и подчинено единому плану, лишь мы, грешные, не всегда понять тот замысел в силах. Даже чаше всего не в силах.
Но здесь-то все прозрачно, как вода в кринице. Встретился он с человеком, выдающим себя за ахсесора, неспроста. Разминуться им было куда легче, чем повстречаться, – но повстречались. Двое разных, однако в чем-то схожих путников, прикрытых чужими личинами…
И чтобы понять, что значит и что сулит их встреча, надо разобраться, с кем свела судьба.
Чем больше верст ложилось под колеса брички, тем навязчивее всплывала в голове одна история – за месяцы странствий слышал он ее в разных изводах.
Самым складным показался рассказ, прозвучавший в дому старообрядца Осипа Коровкина, – тот держал нечто вроде станции, только не на столбовой дороге, а на невидимом, всю державу пересекающем тракте, коим движутся странники беспашпортные, властью не жалуемые, и ей, власти, платящие той же монетой. У Коровкина можно было отсидеться и подхарчиться, и дождаться оказии – обоза с надежными людьми, что и вопросов лишних не зададут, и, проезжая заставы, спрячут беглого так, что с собаками не отыщешь.
Люди под кровом Осипа случались разные, и истории из их уст звучали самые удивительные. Прозвучала и эта, из уст беспашпортного странника Митрофана, – не раз уже слышанная, но изобилующая многими новыми подробностями и показавшаяся наиболее правдивой.
Царь-амператор, заточенный неверной супружницей, дескать, не скончался от колики, как то в манифесте писано… Убили ведь государя, убили псы смердючие, злочинные енералы с обер-ахфицерами, – а за что убили, всем ведомо: за указ о вольностях крестьянских, уже подписанный, лишь печати державной дожидавшийся… Указ тот, верным канцеляристом выкраденный, многие видели и в подписи руку государеву признали, и списки с него по всей Расее разошлись, да не о нем речь. (Слушатели согласно кивали: и впрямь, есть такой указ, слыхали.) Так вот, убили государя, да не до смерти. Рубанули палашом гвардейским по голове, упал он, кровью облившись, – посчитали, что помер, оставили, пошли думу думать, как перед народом православным от злодейства своего отвертеться.
А государь-то жив был, поранен сильно. Его солдат верный, в карауле стоявший, на себе вытащил, в надежном месте укрыл, выходил-вылечил. Вернулись злочинцы – ан только кровь на полу. Взъярились они, да поздно уж. Тогда енералы с ахфицерами мужика первого встречного, из деревни соседствующей, схватили и, подушкой удавивши, в царские одежды обрядили. И лежит теперь тот мужик, именем Архип Кутьин, в золотом гробу на самом главном питербурхском кладбище. У него, у Архипа, вдова с тремя детишками осталась, и многие от нее ту историю слышали, и он, Митрофан, слышал.
А царь-амператор таится до поры, спасение свое чудесное народу не открывает. Он с тем солдатом верным по Расее странствует, все неправды начальничьи узнает да записывает… Из дворца-то, вестимо, много ли разглядишь? И когда вернется государь на престол свой законный, коемуждо по делам его и воздастся, никто из злочинцев больших и малых не утаится, не отвертится.
Амператор в странствиях своих оборачивается то ахфицером в малых чинах, то чиновником полету невысокого, а то и вовсе человеком простого звания, купцом али мещанином, казаком али солдатом, – менять личины надобно, супостаты его и губители не забыли, кто в золотом гробу лежит, ищут государя, чтобы сгубить уж окончательно.
И порой выходят на след псы смердючие, да не по силам им злодейство свое довершить: у государя заступников меж простого народа хватает. В прошлом годе, например, в Купянской слободе совсем уж чуть не схватили амператора законного, да не вышло: другой солдат, фамилией Чернышев, выручил. Благо звали его случаем, как и амператора, Петром Федорычем, – вот и выдал себя за государя, погоню по ложному следу пустил. За то и пострадал, в Нерчинск пошел, в каторгу, но истинный Петр Федорович на свободе остался. С Брянского полка тот солдат Чернышев был, и многие его знали, и он, Митрофан, знал. (Слушатели вновь кивали: дело Чернышева было громкое, слухи ползли).
Такая вот история…
Он ее слушал, да на веру не шибко брал, хоть и звучала складно… В чудесное спасение верил – ему, чудом смерти избежавшему, что же не поверить, да и свидетельств хватает: то тут, то там государя видывали, даже если многие врут, то дыма без огня не бывает.
Сомневался он в другом: в разведывании государем бед народных и злодеяний начальничьих. Столько лет тот при старой государыне состоял, а потом и сам на трон сел, – что ж тогда-то за народ не заступился?
По его разумению, спасшийся государь совсем иным заниматься должен был. Людей искать, государыней обиженных, на свою сторону их поворачивать, да не простых людей, а тех, кто у власти стоит, кто полками командует… И у казаков заступу искать, к сабле да фузее привычных. Потому как простые-то людишки за правильного царя восстанут, спору нет, – да как пушка в них картечью пальнет, враз и разбегутся, и один император останется…
Сегодняшняя встреча ложилась в тот, у Осипа Коровкина услышанный рассказ, как ключ в замок.
