Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов
— Мы согласны. Мы хотим жить, — тихо произнёс Безымянный имам.
Он медленно снял папаху с белой перевязью, обнажив бритую голову. Сплошь покрытая шрамами от ожогов и сабельных ударов, она напоминала осколок древней скалы, изборождённый небесными стихиями — солнцем, водой и ветром. Чёрные провалы его глаз уставились в лицо русского генерала из-под нависших бровей. Он смотрел только на Ермолова, словно ни единой души больше не было на лужайке перед входом в землянку.
— Подай бумаги, граф, — обратился командующий к Самойлову, — пусть распишутся. Да поторопись, иначе их вождь в моём мундире взглядом дыру прожжёт.
* * *
Он остановил Самойлова у входа в землянку.
— Ваше сиятельство, разрешите обратиться!
— Чего тебе, казак?
— Передайте Алексею Петровичу, что толмач, Умалат, неверно переводил. Перевирал, скотина.
* * *
Проводы войска затянулись на неделю.
Отправку частей задерживали тревожные донесения, стекавшиеся в штаб русской армии со всех сторон. Ермолов и Вельяминов днями просиживали над донесениями разведчиков, картами, списками. Судили и рядили и так и эдак, засиживались допоздна, пытаясь найти единственно верное решение. Фёдор Туроверов многие часы проводил с ними. Его считали знатоком здешних мест и обычаев их обитателей. Карты были плохи, сведения часто противоречивы и не верны. Генералам требовались советы человека, исходившего и изъездившего эти дикие места вдоль и поперёк. Фёдор с изумлением и гордостью видел безграничное доверие начальствующих к нему, простому солдату, с трудом разбирающему грамоту. Стесняясь показывать генералам заскорузлые пальцы, Фёдор водил по самописным картам остриём Митрофании, припоминая заветные приметы. Склоны, поросшие густым лесом, быстрые речки, тенистые ущелья, тропки и дорожки здешних мест, где он бродил с малолетства с товарищами и старшими братьями.
— Ты, парень, не порежь мне клинком карты! Писарчуки Алексея Александровича не одну неделю корпели над этими художествами. Не надавливай так шашкой-то, — веселился Ермолов.
В конце концов порешили следующее: с Вельяминовым уходят два полка — гренадеры второго Грузинского полка, конные егеря Куринского полка, артиллерийский дивизион, три сотни казаков. Маршрут проложили по дороге через Дарьяльское ущелье, а дальше как Бог даст.
На прощание боевые товарищи устроили подобие званого ужина. Максимович приготовил в походном казане баранье мясо под кислым алычовым соусом. На стол выставили кувшин кахетинского вина.
— Эх, водки бы, Максимович, — вздыхал Ермолов.
— Нету нашей водки. Вышла вся. А местную не решаюсь подавать. Дрянь потому что.
После ужина читали приватную переписку, курили. Слушали рассказы Фёдора о странных нравах местных жителей.
— Да-а-а-а, парень — вздыхал Ермолов. — Терзаюсь я очень, наблюдая бытие местного люда. Нелепость, злодейство, распутство. Необходимы срочные перемены в управлении здешними местами. Но сначала загоним врага в горы, а тут, возле нас, пусть остаются те, кто способен к мирному труду.
— Получил ли ты, Алёша, высочайшее одобрение этих планов? — Вельяминов был как обычно не весел и не задумчив, а словно ленив. Смотрел отрешённо, говорил холодно, медленно и тихо.
— Подобные дела надо совершать решительно, не дожидаясь повелений, — отвечал товарищу Ермолов. — Я сделаю опыт, который и правительству понравится. Победителей не судят, Алёша.
— Засохли мы с тобой, брат, над бумагами. Завтра расставаться предстоит, а ты всё о делах. На приватную переписку времени не остаётся.
— Остаётся! — Ермолов вскочил, забегал по шатру. В руках его было очередное послание. Фёдор тоже встал. В сторонке, при свете свечей, вставленных в канделябр, он чистил оружие главнокомандующего.
— А вот любопытная эпистола. Послушай, Алёша.
И Ермолов начал читать:
«Сим доношу до Вашего сведения, многолюбезный Алексей Петрович, что путешествие наше чрез горы Кавказа было превратностей разных преисполнено. И в частности самое неприятное приключение произошло в любезном Вашему сердцу месте, крепости Коби.
Слухами Кавказская земля полнится, рассказами и преданиями. Среди оных имеются и романтичнейшие истории. Доводилось слышать мне о вашем двухмесячном сидении в снежном заточении в этой самой Коби. Равно как и о неизъяснимых прелестях дочери хозяина замка. Безусловно, встреча с прекрасной Сюйду стоила и пережитых мною треволнений, и страха быть ограбленным бандитскими шайками, коими наводнены эти суровые места».
— Ну так уж и «наводнены»! — возмутился Вельяминов.
Алексей Петрович вздохнул:
— А ты послушай-ка, Алёша, что далее пишет этот первейший из лизоблюдов:
«Глаза княжны, подобные кускам средиземноморского янтаря, наполнились влагой, когда я помянул о недавней и случайной встрече с вами на военных тропах. Как трогательно её живейшее волнение о Вашем здоровье. С чудеснейшей ревностию расспрашивал она о Вашем быте и прочих подробностях жизни, о том, как выглядите вы, и даже о том, какого сукна был на вас мундир и какого качества рубашка. Я изложил всё как умел и, разумеется, только лишь одну святую правду».
— Твоему армянскому приятелю не коммерцией заниматься, а романы писать следовало бы... чувствительные, — Вельяминов усмехнулся.
Вторую неделю служил Фёдор при штабе Ермолова. Почти ежедневно приходилось видеть казаку и главнокомандующего, и начальника его штаба. Но улыбку на лице Алексея Александровича Фёдор видел впервые.
Сделав пару глотков кахетинского из обычной глиняной кружки, примостившейся на столе среди бумаг, Ермолов продолжил:
«Не имея намерения вторгаться в Ваши интимности, всё же считаю своим долгом сообщить: вышеозначенный замок оставлен был нами в самом печальном положении, а именно — в осаде. Едва отошли мы с нашими ослами и верблюдами на пять-шесть вёрст от Коби, как догнал нас мальчишка, воспитанник почтеннейшего Абубакара, мальчишка-черкесёнок, имени коего я не запомнил. Сей шустрый отрок прискакал весь в крови, на запалённом скакуне воспитателя. Он принёс нам известие о внезапном нападении лезгин, попытавшихся с ходу штурмовать Коби. Бандитов отбили. Мальчишке же под покровом ночи удалось ускользнуть. Его отправили обитатели замка нам вдогонку, дабы передать весть об их плачевном положении и просить о помощи. Раненого отрока мы оставили в Кайшанурской крепости, на попечении тамошнего эскулапа.
Далее путешествие наше протекало вполне благополучно до самого Душета.
По прибытии к границам грузинским, подвергли нас двухнедельному содержанию в карантине. Словно одного окуривания было не достаточно. Переворошили весь груз. Часть товара попорчена, а кое-что и вовсе утрачено. Нет, я не сетую, Алексей Петрович. Я лишь изумляюсь. Будь карантинная служба добросовестной, чумная болезнь не блуждала б непрестанно по горам и предгорьям. А так получается следующая странность: распространению чумы оне не препятствуют, а лишь чинят притеснения мирным негоциантам, портя их ценные грузы. Начальник карантина в Душете, известный Вам полковник N, любезно принял нас, но пойти на уступки и пропустить своевременно через карантин не пожелал. За сим остаюсь преданнейшим вашим слугой».
— Далее следует подпись, Алёша: «князь Арутюн Гогарац».
Ермолов вскочил, забегал по шатру взад и вперёд.
— Враль знатный, твой армяшка. Корыстный враль. Но пишет хорошо, сволочь. Цветисто излагает. Где в этой эпистоле ложь, а где — правда, можно только угадывать...
Вельяминов встал. На нём был его обычный зелёный шёлковый архалук, генеральские штаны и рубашка тонкого полотна, отделанная изящным кружевом. Фёдор успел приметить, что в отличие от главнокомандующего, начальник штаба относился к выбору туалета очень внимательно.
— Я прошу тебя, Алексей...
— Не волнуйся, Алёша, и не проси. Извлеку твою княжну из Коби и доставлю в Тифлис в целости и сохранности. Не рви себе сердце, успокойся. Лучше отдыхай.
И Вельяминов, коротко кивнув Ермолову и Фёдору, неспешно вышел из шатра.
* * *
Фёдор, посматривая на командира, делал вид, будто проверяет лезвие генеральской шпаги — ладно ли заточена. Алексей Петрович сидел у рабочего стола, уперев могучие плечи в неудобную спинку походного креслица. Запрокинув голову, он отрешённо всматривался в темноту потолка. Трубочка, зажатая в его руке, давно погасла.
— Ты о чём-то хотел спросить меня, Федя, — тихо молвил он.
— Да так я... — Фёдор вложил саблю в ножны. — Всё мыслю: в чём врёт армянский князь? Неужто не был он в Коби, иль не держали его две недели в карантине?
