Евгений Санин - Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии
- Проклятье!
- А вы, проливая свою кровь, можете выходить в отставку на десять лет позже, чем они!
- Что ж мы здесь сидим? - один за другим начали вскакивать с земли молодые воины. – Срывай изображения Сеяна с наших значков!
- Не всё сразу! - остановил их Макрон. - Подождите, пока я через верного человека подам вам знак.
- К тому же вот и легат идет! - сразу остывая, заметил старый центурион. - Он у нас крут!
- Ну, этого я беру на себя! - успокоил его Макрон.
Легату, опоздавшему из-за своего возраста повоевать под началом Тиберия, Макрон рассказал лишь одну историю. О том, что именно нынешний император, вернувшись из Германии, настоял, чтобы во время триумфа его сопровождали отличившиеся во время сражений легаты. И если бы Сеян не сдержи вал Тиберия начать новую войну, перевел он разговор в нужное русло, не заставлял императора все время проводить на Капри, легион давно бы уже покорял Британию или Парфию, а его, неслыханно разбогатевший командир шел по улицам Рима, сопровождая триумфальную колесницу Тиберия.
По пути в следующий легион Макрон с досадой подумал, что он, словно хитрый хозяин, выставляя на свадьбе сына вначале лучшее вино, приберегает на конец самое кислое и бьющее в голову.
«С легионами не будет хлопот, - подумал он. - Зато преторианцы будут до последнего держаться за Сеяна, и уговорить их будет труднее, чем всех сенаторов и легионеров вместе взятых!»
Слегка успокоив себя, что и среди преторианцев есть немало бывших воинов, служивших еще под командованием Тиберия, в первой же харчевне он написал императору второе письмо и отправил на Капри.
Прошло еще два месяца.
Послания Макрона к императору становились все более регулярными. В них уже открыто, не прибегая к тайнописи, изредка пользуясь такими же неуклюжими, как и сам он, иносказаниями, офицер сообщал, что Сеян готовит почву для принятия трибунской власти. Затем подробно перечислял, какие воинские части ему удалось склонить на сторону императора.
В такие дни Тиберий ходил по дворцу просветленный, необычайно ласковый ко всем, особенно к своему родному внуку Гемеллу, и повторял про себя, словно молитву, номера и почетные наименования легионов:
«Второй Победоносный... Второй Победоносный...»
Или:
«Первый Минервы... Шестой Марсов...»
А после наиболее щедрых новостей и вовсе:
«Двенадцатый Триумфальный! Пятый, Седьмой, Десятый!..»
Внезапно поток посланий от Макрона прекратился. Валент, как мог, успокаивал его, говоря, что Макрону сейчас, очевидно, недосуг. Заверял, что на берегу день и ночь дежурят его люди, и письмо немедленно будет доставлено императору.
Но писем не было.
Прошла неделя. Другая. Третья...
В Риме явно что-то произошло. И это перед самой сменой консулов, когда можно было наконец-то осуществить задуманное!
Тиберий изменился до неузнаваемости. Он много пил, уединившись в своей спальне, запрещал впускать к себе даже цирюльника. То подолгу сидел в полной неподвижности, уставившись в одну точку. То вскакивал и метался из угла в угол, посылая проклятья 26 судьбе, Сеяну и медлительному Макрону. Однажды, среди ночи вызвал Валента и передал ему вкривь и вкось исписанное письмо префекту претория. В нем он называл Сеяна своим другом, обращался к нему с самыми нежными словами. Требовал подробно описать, как здоровье десятилетней дочери Сеяна, которую префект растил сам после самоубийства жены. И в довершение всего пообещал выдать за него свою родную внучку, кровную родственницу Октавиана Августа.
Надежда на то, что Сеян снова поддастся на его уловку, слегка успокоила Тиберия. Но ненадолго. Вскоре ожидание и томительность перед неизвестностью стали такими невыносимыми, что он едва не сжег почти доконченные записки, выкрикивая, что не хочет, чтобы над ним смеялся проклятый Сеян. Но вид огня, к которому он уже поднес листы пергамента, неожиданно отрезвил его. Он даже принялся дописывать свои деяния.
Написал, что в отличие от Юлия Цезаря и Августа отказался переименовывать сентябрь в «Тиберий», сказав льстивым сенаторам: «Что же вы станете делать, когда дойдете таким образом до тринадцатого Цезаря?» Но длинная фраза быстро утомила его, и он, уснул, уронив голову прямо на стол, а наутро потребовал еще одну амфору вина.
Когда же он, наконец, вышел из спальни, бросившиеся было к нему для приветствия ученые и слуга в растерянности остановились. Перед ними стоял худой, ссутулившийся старик с ввалившимися глазами и жалким голым теменем.
Тиберий хмуро огляделся и остановил потеплевший взгляд на своем внуке, который стоял рядом с высоким, очень бледным юношей.
- Подойди сюда, Гемелл, - окликнул он. - Дай мне обнять тебя...
Гемелл порывисто рванулся к деду. Тиберий притянул его к себе. Постоял так несколько секунд. Потом рассеянно спросил, кивая на юношу, не знавшего куда девать свои худые длинные руки:
- Твой новый приятель?
- Что ты, это же Гай! - удивился Гемелл, - Мой названный брат! Сын Германика!..
- Германика?..
Спина, Тиберия неожиданно выпрямилась. Лицо стало быстро менять свое выражение. Напряглись губы, затвердели скулы. Он впился ожившими глазами в своего приемного внука Гая и забормотал:
- Да-да, узнаю... Эти брови, подбородок, глаза... Только он похож не на отца, а весь в свою мать - Агриппину!
Последние слова он произнес сквозь стиснутые зубы и, дав знак Валенту следовать за ним, вновь ринулся в спальню, оставив в недоумении всех.
Только когда за офицером захлопнулась дверь, император дал волю своему гневу.
- Живет, еще волчье племя! - с силой ударил он ладонью по ковру на стене. - Течет в его 27 жилах кровь Германика и Агриппины! А я тут, в полном неведении... Ну что там Макрон?
Валент виновато развел руками.
- Проклятье!.. - судорожно вцепился пальцами в нежный ворс ковра Тиберий. - Хоть бы какой знак от него! Строчку! Слово... Живу словно в зале с погашенными светильниками... А тут еще этот Гай... Вылитая Агриппина!
- Да, похож, - согласился Валент.
- Ты видел ее? - мгновенно обернулся к нему Тиберий. Хотел было добавить: «До того, как я отправил ее в ссылку?» Но промолчал.
- Да! - охотно ответил Валент. - Она проводила смотр нашему шестому легиону, в котором я служил до того, как прибыл сюда.
- И этого тоже? - с неприязнью спросил Тиберий, показывая пальцем на дверь.
- Да, она возила Гая с собой, одетым в простую солдатскую одежду, и мы называли его «Калигулой». Забавно было видеть маленького, тощего мальчугана, обутого в голубые калиги...
Валент осекся на полуслове, увидев, как задергалась жилка на щеке императора.
- Женщина дает смотр римским войскам!.. - презрительно прошептал Тиберий и продолжил, повышая голос: - Подавляет мятежи, против которых бессильно даже имя императора! Таскает за собой сына, чтобы все помнили о Германике и видели преемником моей власти не Гемелла, а Гая! А потом, - снова понизил он голос, - смотрит на меня во дворце тихоня тихоней и еще смеет жаловаться... Смела жаловаться! - поправился Тиберий, вспоминая давний случай, когда Агриппина действительно посетовала ему однажды на какую-то обиду со стороны своей сестры. Что он ответил ей тогда? Ах, да.
Он остановил ее за руку и произнес по-гречески: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь?» И с тех пор больше ни разу не удостаивал разговором. Впрочем, нет. Однажды, кажется, за обедом, протянул ей яблоко, и после того, как Агриппина отказалась, сделал вид, что оскорбился за то, что его подозревают в попытке отравления, и перестал приглашать ее к столу. А вскоре и вовсе сослал на остров Пандатерию...
Как бы там ни было у Макрона, а сыновей Германика надо убрать сейчас.
Начнем с...
Гая? - услужливо подхватил Валент.
Нет! - остановил его жестом Тиберий. - Гай пока молод и неопасен. Будем действовать по-старшинству.
Значит, Нерон?
Да, немедленно отправь гонца на остров Понтий! Пусть к Нерону приведут палача и предоставят ему право выбора...
28 Валент вопросительно взглянул на Тиберия, который невозмутимо докончил:
- Вешаться самому или доверить это дело палачу. Теперь этот тезка моего несчастного брата - Друз...
Император нахмурился, вспомнив, что Нерон и Друз, так же как и Гай приходятся родными внуками спасшей его Антонии, но тут же справившись с собой, спросил:
- Как он?
- Сидит в подвале твоего Палатинского дворца на одном хлебе! - поклонился Валент.
- Лишить его и этого!
Офицер понимающе кивнул.
- А теперь, - голос императора налился своей обычной, непререкаемой силой. – Цирюльника сюда, ученых для беседы, и не сводить глаз с моря!
VIII Трое суток император отвлекал себя тем, что забавлялся замешательством ученых филологов, приводя их в растерянность своими неожиданными вопросами:
- Какое девичье имя носил Ахилл, находясь у дочерей Ликомеда? - спрашивал он, и умудренные в мифологических тонкостях филологи, переглядывались, не находя ответа.
