Александр Константинович Белов - Великий поход
Однако Свами понимал и другое. Например то, что Закон, который боги дали арийцам и который знали только жрецы-хотары, к числу коих принадлежал и он, требовал жертв, ибо жертвами оплачивалось право арийских родов жить на земле. Это право никому не доставалось бесплатно. Никому. Голод, болезни, смерть — вот расплата, неминуемо следовавшая за невыполнением Закона. Не случайно, что все другие, беззаконные, не приносившие жертвы богам, становились демонами и звались даса. Но это были мелкие демоны, обращённые в людей. Так, человеческие отбросы. Существовали демоны и покрупнее. Данавы и дайтьи. Арийцам от них приходилось терпеть всякое. Правда, платили «благородные» уже только одному данаву. Самому могущественному. С которым никто не мог совладать и договориться. Даже сами боги. Платили арийцы Змею, живущему в реках. Он нападал на коров у водопоев, мешал их отёлу, заползая даже на пастбища. Но если анаконда принимала жертву, то до конца лета уже не охотилась. Не появлялась в поймах рек и на заливной луговине.
Жертвоприношение выпадало на полнолуние первого месяца лета. Закон говорил, что Змей ждёт невесту, что только девушка-арийка способна умиротворить его. Правда, только до осени. Осенью ему приносили в жертву коз. Потом он впадал в спячку. До весны. Так повторялось из года в год. Змея звали по-разному. Иногда жрецы замечали, что он менялся, обретая новое обличье. Возможно, время не щадило и его. Нынешнего звали Антакой. Его боялись, ненавидели, но никому и в голову не приходило тягаться с анакондой.
Свами был не только жрецом богов, он был жрецом Закона, и он не мог изменять Закон. Он мог только ему служить. Иначе бы Закон принёс в жертву самого Свами. Судьба реформаторов напоминала судьбу жертв на ритуальных закланиях. А Свами не был героем. Он был просто человеком. Своего времени, своего народа и его Закона.
Жрец намял травяного подстила, завалил его дымными шкурами, волосистыми и топкими, разделся и погрузил себя в глубокую пуховину, зашитую в бескрайние просторы ломкого, свеженадушенного полотна. Свами казалось, что он в воде, что он плывёт в светлом объятии пуховой волны. Жрец перевернулся на спину и протяжно вздохнул. Его мозги обносило тяжёлой поволокой усталости. Переходящей на тело неподвижностью и бесчувственностью. Какие-то булькающие голоса перекатывались в этой усталости. Свами с трудом разбирал обрывки фраз: «Приди, о велича-а-айший из данавов…»,"До-о-оченька моя…" Голоса превратились в гул, и Свами потерялся где-то в себе самом. Он спал.
Начался день, и с приходом его молодой свежести сон хотара влился в глубокое, бесцветное и покинутое снами небытие. Но и ему не суждено было насладиться застывшим рассудком жреца. В его хижину ворвался юноша в белых одеждах брахмана.
— Проснись, хотар! — услышал Свами где-то в глубине своей усталости. — Проснись!
Жрец вздохнул и уставился незрячим взглядом в потолок.
— Хотар, змей не принял жертвы! Свами сел в своей неналёженной пуховине, почесал грудь, потом вытер подсохшую прослезь в глазах и уже ясными глазами посмотрел на юношу:
— Что?!
— Данав не принял жертвы. Я нашёл её, она жива и невредима!
Свами снова уставился в потолок.
— Хотар, она невредима!
— Я уже это слышал, — спокойно сказал Свами.
— Так давай вернём её матери.
— Глупец!
У юноши перехватило дыхание.
— Где же ты её нашёл?
— На отмели, если идти вниз по течению.
— Значит, на отмели. Подай-ка мне одежду. А кто ещё видел её там?
— Не знаю, — замялся юноша, — люди не подойдут к реке, пока ты не объявишь об открытии вод.
Свами облачался в широкополую распотайку, сшитую из беловорсой меховины.
— И какой ты её нашёл? — спросил он торопливо.
— Она сидела на берегу, поджав под себя ноги, обхватив их руками, дрожала и тихо говорила: «Он уплыл». Сама себе.
— Что говорила?
— «Он уплыл», — повторил юноша.
— Должно быть, змей, — пояснил хотар.
— Я тоже так подумал.
Жрец резко взглянул на молодого брахмана, поджал губы, снова спросил. Теперь уже чужим, мятежным голосом:
— Ты ещё кому-нибудь сегодня говорил о ней?
— Нет, хотар, нет. Только тебе.
— Хорошо.
Свами оборачивал бока верёвкой, плетёной из листьев мандрагоры. Этот костюм соответствовал ему по сословию.
— Хорошо, — повторил Свами. Он вдруг подумал, что в поспешности сборов забыл об омовении молоком. Обязательном ритуале для посвящённых. Хотар ещё раз посмотрел на юношу и, предупреждая его недоумение, заговорил:
— Знаешь ли ты, что означает отказ от жертвы? Что он означает для брахмана? Если даже данав не берёт его жертву?
Свами перевёл взгляд на самшитовую миску с густым молостоем, опустил ладони в её топкое наливо и перенёс пригоршни молока себе на волосы.
— Даже данав, — продолжил жрец, приглаживая смоченные пряди, — что уж говорить о богах.
— Но ведь Антака теперь будет нападать на коров!
— Не произноси его имя вслух! — взвизгнул Свами. — Что ты!
Чуть успокоился и добавил:
— Будет или не будет, кому это известно? А если и будет, пусть с ним тягаются боги. Нам ли он под силу?
Молодой брахман не стал перечить. Взгляд его потускнел, а слова потерялись где-то сами собой.
Свами отбросил миску и жестом позвал юношу в путь. Они шли по немятой траве, обступавшей со всех сторон хижину жреца. Траву валило на бок. Под тяжестью поднятых соков. Она парила утренний воздух своим зелёным духовалом. Горьковато-кислым, с сырыми продушинами болотного водостоя. Солнце ещё не пропекло эти травяные зарасти, и потому дышалось легко.
Хижина хотара стояла на холме, выше леса и дороги, что вела к самому большому поселению в этих местах — к Амаравати. Каждый из здешних родов имел своего хотара, и только великие праздники собирали их вместе.
— Ты когда-нибудь видел его? — вдруг спросил Свами молодого брахмана.
— Кого? — не понял юноша.
— Змея.
— Нет. Но думаю, что он очень страшный.
Юноша вздохнул и посмотрел на Свами:
— А ты видел?
— Да.
— Правда, что он самый страшный из всех данавов?
Свами ничего не ответил.
— А как это было, — снова спросил молодой жрец.
— Мы резали тростник для циновок. Воды было по щиколотку. Дальше начиналась топь. Вдруг траву перед нами разнесло, будто её ветер положил…
Свами замолчал, и лицо его опустилось в тень воспоминаний.
— Что же произошло?
Хотар не стал отвечать своей памяти. Он защищался от её натиска.
— Может быть, у тебя будет свой данав, тогда ты и узнаешь, что было дальше, — пояснил Свами. — Пересказ всегда хуже собственных впечатлений.
Юноша покачал головой:
— Так может говорить вайша, которому боги запечатали уста словесной немощью. Язык брахмана способен передать то, что не увидит даже самый зоркий глаз.
— Что же такого не увидит самый зоркий глаз? — поинтересовался хотар.
— Он не увидит чужих впечатлений.
— Чем же они лучше своих?
— Свои — это только виденное и не больше, — заключил юноша, — а чужие — это виденное вдвойне.
— Когда-нибудь ты станешь мудрецом-риши. Если не заболтаешь свой ум, — назидательно произнёс Свами.
Жрецы спустились на дорогу, протоптанную перегонными стадами с пастбищ. Тысячами копыт, гонимыми на горные разделы. Юный брахман, почувствовав прилив сил, снова взялся за хотара.
— Могу я задать тебе вопрос, Свами?
— Спрашивай.
— Моё посвящение не позволяет мне тебя об этом спрашивать.
— Спрашивай же!
— Скажи, хотар, тебе открыт только один путь к богам? Тот, что тебе положен, или..?
Свами устало посмотрел на юношу:
— Видишь ли, мне вполне достаточно того, что я имею.
— Как достаточно? — вспыхнул молодой брахман.
— Так. Достаточно и всё. Я выполняю свою работу. Отдаю богам то, что должны им люди. Так чего же мне может не хватать?
— Разве ты не хочешь идти дальше?
Свами подумал, что не стоило непосвящённому разрешать переговариваться с хотаром. На равных. Ещё Свами подумал, что он тоже когда-то был молодым брахманом и ему тогда казалось, что для общения с богами нужно быть избранным.
— Я выполняю свою работу, — повторил Свами.
— Но ведь ты мог бы стать ближе богам!
— Не мог бы.
— Почему, хотар?
— Потому, что всё определено Законом.
— Разве Закон запрещает искать любви у богов?
— Послушай, — как можно спокойнее проговорил жертвоподатель, — главная ценность Закона в том, что он всех расставил по местам. Понимаешь? Каждому нашёл его место. Зачем же мешать этому порядку?
Юноша обречённо сник:
— Но ведь то, что сегодня нам кажется порядком, завтра может оказаться… — он побоялся произнести это слово.
— Заблуждением? — подсказал Свами. — Нет. Завтра всё будет так же, как и сегодня. И вообще, в ближайшие сто лет ничего не произойдёт. Можешь мне поверить. Делай своё дело и помни об этом. Ничего не произойдёт. В ближайшие сто лет.
