Григол Абашидзе - Лашарела
Богатырь смутился, неуклюже подался вперед и уставился на свои ноги.
Перестав смеяться, девушка потянулась к ручке. Лухуми выпрямился во весь свой гигантский рост и загородил вход.
– Посторонись! – презрительно бросила девушка.
Телохранитель царя даже бровью не повел.
– Говорят тебе, пропусти! – уже сердито проговорила девушка, дернув его за рукав.
Лухуми продолжал стоять, как каменное изваяние.
– Как ты смеешь меня задерживать? Отойди с дороги, не то… вскричала она гневно, топая ногами.
Тут дверь распахнулась, и на пороге появился царь.
Девушка в это время стояла отвернувшись и не заметила появления Георгия.
Царь улыбнулся, незаметно подкрался к ней сзади и прикрыл ей ладонями глаза.
– Это еще что такое! Пустите! Лаша! Лаша, на помощь! – испуганно воскликнула девушка и разрыдалась.
– Да это я и есть!
Лаша опустил руки, повернул ее лицом к себе и заключил в объятия. Мигриаули был ошеломлен неожиданным оборотом дела. Он быстро отошел от двери и опустился на колени, пропуская мимо себя царя.
– Это моя сестра, царевна Русудан. Она может входить ко мне в любое время, – пояснил на ходу Лаша и увлек сестру за собой.
Пристыженный Лухуми с трудом поднялся с колен и, борясь с головокружением, застыл перед дверью.
Смутное томление теснило ему грудь. Перед глазами стоял образ царевны с гордо закинутой головой и прикушенными губами. Как же он так оплошал не узнал сестру царя! Опозорился в первый же день! Что подумает царь?! Что скажут придворные, слуги, стражники!..
Мысли Лухуми унеслись далеко, на Лашарскую гору, и в памяти возникла девушка в голубом… Лилэ… А что сказала бы Лилэ и где она теперь? Как не похожа скромная и застенчивая тушинка на своевольную и решительную Русудан. А кто из них все же красивее: Лилэ или Русудан? Эта мысль невольно запала в голову Лухуми, и он начал сравнивать обеих девушек. Лилэ тоненькая, стройная, а Русудан больше похожа на зрелую женщину. Лилэ смуглая, черноглазая, Русудан белокожая, с голубыми глазами. Лилэ застенчива, Русудан – гордая, смелая…
Дверь вновь отворилась. Прислонившийся к ней Лухуми покачнулся и едва не упал. Он вздрогнул, словно боясь, что в его мысли кто-нибудь проникнет, и, опустив глаза, почтительно склонился перед Лашой и Русудан.
Царевна успела позабыть о своем огорчении и опять была весела. Поравнявшись с Лухуми, она задержалась на миг и проговорила:
– Царю так понравилась твоя родина, пховец! Ты тоже поклоняешься Лашарской святыне?
Лухуми молчал, не зная, что ответить.
– Как могуч твой телохранитель, Лаша! Гляди, какие у него богатырские плечи, я даже с места не смогла его сдвинуть! – снова защебетала Русудан.
– Он просто герой, Русудан. Ты бы видела, как он сражался один против трех хевсуров! – похвалил Георгий юношу, покрасневшего то ли от радости, то ли от смущения.
Лукавая улыбка пробежала по лицу Русудан.
– А ты должен знать, что во дворце не носят мужицкую одежду! Смени это тряпье! – бросила она Лухуми.
Царь кивком головы подтвердил повеление сестры.
Дворцовые слуги накормили Лухуми, потом повели его в баню и сдали с рук на руки терщику. Лухуми опасливо переставлял свои огромные босые ступни по разноцветным плитам пола. Блаженно растянувшись в мраморном бассейне, наполненном теплой водой, он с любопытством принялся разглядывать узорчатые стены бани.
Когда он распарился, снова вошел терщик и, остановившись у порога, кашлянул, давая о себе знать. Хриплый кашель гулко отозвался под сводчатым потолком.
Терщик велел Лухуми лечь на гладко отполированную скамью, а сам бесцеремонно вскочил ему на спину и принялся растирать его разгоряченное тело.
Сначала Мигриаули стало не по себе от такого непочтительного обращения, но позже он почувствовал приятную истому во всем теле.
– Ты грузин? – спросил он, улыбнувшись, терщика, который, словно черт, восседал на его спине.
– Не знай! – коротко отрезал тот.
Странный ответ удивил Мигриаули.
– Почему ты такой худой? – снова задал он вопрос.
– От баня! – так же коротко отозвался терщик. Было очевидно, что он не расположен к беседе с царским телохранителем.
Лухуми замолчал, но одна мысль все же донимала его.
– Уж если слуги моются в таких банях, в каких же должны мыться цари! – обратился он опять к неразговорчивому банщику.
– Не знай! – резко прозвучало в ответ. Шлепнув Мигриаули по спине, терщик велел ему спуститься в бассейн.
– Давно не мылся? – спросил он.
– В реке нашей каждый день купался, – смущенно ответил Лухуми.
– Река – вода холодный, грязь не отмоешь.
Наконец терщик закончил возиться с Лухуми и, буркнув что-то вроде "на здоровье!", покашливая и постукивая деревянными сандалиями, вышел из бани.
Вместо него тотчас же появился какой-то юноша. Брови его были тонко подведены, словно у женщины, и шел он странной кокетливой походкой. В руках он держал какие-то шкатулки и баночки. С предупредительной улыбкой юноша опустился на скамью рядом с Лухуми. Открыв свои коробочки, он растер на ладони благовония и стал умащивать ими нагое тело Мигриаули. Тому не очень понравился одуряющий запах мазей, но, решив, что, вероятно, так принято во дворце, он покорился.
Когда дело дошло до волос, Лухуми запротестовал.
– Такой приказ! – коротко пояснил прислужник, смазывая жесткие, как щетина, волосы Лухуми. Потом накинул на него дорогой восточный халат и потушил свечи.
– Почему тушишь? – удивился Лухуми.
– Следуй за мной, – прошептал незнакомец и взял Лухуми за руку.
Лухуми недоверчиво пошел за ним. Они долго шли в темноте. Вот проводник провел богатыря за занавес и, отпустив его руку, исчез.
– Куда ты, братец? – окликнул его Мигриаули, шаря руками по стене.
– Сюда, Лухуми! – услышал он женский голос.
Лухуми прислушался – голос казался знакомым.
– Не бойся, иди сюда, – вновь услышал он шепот.
– Кто ты? – воскликнул удивленный Лухуми и осторожно двинулся в ту сторону, откуда раздавался призыв.
Сделав несколько шагов, он наткнулся на кого-то. Лица и фигуры в темноте нельзя было разглядеть, и только по прикосновению нежных длинных пальцев, он почувствовал, что это женщина. Лухуми во мраке последовал за незнакомкой. Вот она остановилась и нагнулась, – очевидно, села.
– Присаживайся, – услыхал Лухуми.
Он опустился на тахту и вдруг вспомнил, что он почти не одет, а рядом – незнакомая женщина. Лухуми поежился от смущения.
– Научи меня вашим ласкам – цацлоба, – прошептала женщина и приникла к мочке уха Лухуми страстным поцелуем.
У Лухуми потемнело в глазах, он обнял и притянул к себе женщину.
– Тише… Осторожно… Поломаешь мне ребра, медведь! – шептала она, обвивая руками шею Лухуми.
"Медведь!" Не в первый раз за сегодняшний день слышал он это слово и этот голос. Но где? Впрочем, сейчас было не до воспоминаний.
Лухуми весь дрожал. Незнакомка немного отстранилась от него.
– Не надо… Не надо… Научи меня вашим ласкам… – шептала она.
Он знал, что, по обычаю, ласка – цацлоба не разрешает большего, но, не в силах владеть собой, крепко поцеловал женщину, вскочил, подхватил ее на руки, однако поскользнулся, и оба упали на мраморный пол.
– Ой, рука… – Слабый стон донесся до слуха смущенного Лухуми. – Что ты наделал, медведь… Руку мне вывихнул… Как я теперь людям покажусь!.. – всхлипнула женщина и исчезла в темноте.
Лухуми голос ее опять показался знакомым, особенно когда она вскрикнула от боли. Он нахмурился.
– Неужели?.. Неужели это была она? Не может быть того! – Он потер рукой лоб, чтобы отделаться от навязчивой мысли, и встал.
Вновь послышался шум шагов.
Кто-то взял его за руку, и он опять услышал голос того самого человека, который привел его сюда:
– Ступай за мной!
Они шли во тьме еще дольше, чем в первый раз, и, наконец, очутились перед какой-то дверью.
– Одевайся и иди во дворец! – приказал незнакомец и исчез.
Устав от стольких неожиданностей, Лухуми осторожно приоткрыл дверь. Глаза не сразу привыкли к свету свечей.
Он находился в маленькой комнате. На тахте была расстелена новая одежда, точно такая, какую носила дворцовая стража. Он сел и, ошеломленный приключениями, стал одеваться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
При жизни царицы Тамар Георгий Лаша, в четырнадцать лет объявленный соправителем матери, не вмешивался в государственные дела. Он увлекался охотой, верховой ездой, путешествовал по Грузии и вассальным странам.
Наследник престола не замечал, как умный царедворец Мхаргрдзели ловко прибирает к рукам власть, заранее лишая будущего царя влияния на дела государства.
Тамар благоволила и к Иванэ, и к его брату Захарии – амирспасалару грузинского войска, осыпала обоих своими милостями.
