Григол Абашидзе - Лашарела
ГЛАВА ВТОРАЯ
Довольствоваться малым свойственно людям робким… Желающий сидеть на ковре величия должен печься о больших доходах, а желающий возвыситься и достигнуть венца должен опоясаться поясом дерзания.
«Калила и Димна»Визири и царедворцы встретили царя у северных ворот столицы. Толпы горожан, вышедших встречать царя, стояли по обеим сторонам дороги. Ветви деревьев были унизаны детворой, глазевшей на пышную свиту. Матери высоко поднимали младенцев и с волнением ожидали появления царя.
Заиграли трубы, и в ворота въехал царь на сером жеребце. В солнечных лучах ослепительно сверкали доспехи Георгия. Жеребец шел рысью, грива его развевалась, и ветер срывал пену с закушенных удил.
Поравнявшись с придворными, царь придержал коня.
Лухуми, ехавший за Лашой, окинул взглядом встречающих и вдруг почувствовал, что кто-то пристально на него глядит. Царский телохранитель обернулся и встретил взор двух горящих глаз. Эти глаза так глядели из-под черных ресниц, словно собирались поглотить юношу. На левой щеке красавицы темнела родинка.
Не выдержав вызывающего взгляда, Лухуми опустил голову и, чтобы не свалиться с коня, схватился за луку седла.
Серый жеребец царя шел медленно. Понурившись, ехал за царем Мигриаули. Когда он наконец поднял голову, то увидел группу знатных горожан, направляющихся с подношениями к царю.
Лухуми поглядел на Шалву Ахалцихели. Тот понял немой вопрос телохранителя, кивком головы позволил допустить горожан и шепотом пояснил:
– Царю подносят дары богатейшие купцы города. Тот, что впереди, купеческий старейшина Шио Кацитаисдзе.
Купцы опустились на колени перед царем. Кацитаисдзе поднес ему драгоценный подарок, поздравил с благополучным возвращением и склонился, чтобы приложиться к полам царской одежды. Георгий подобрал поводья, собираясь спешиться. Лухуми молнией слетел с коня, чтобы поддержать стремя. Но, опустившись на землю, он почувствовал, что наступил кому-то на ноги и испуганно отскочил в сторону.
За его спиной кто-то охнул. Лухуми обернулся и увидел ту самую женщину, которая давеча привлекла его внимание. Вымученная улыбка блеснула на ее побледневшем от боли лице.
– Чуть не раздавил меня, медведь! – прошептала она едва слышно.
В этих словах Лухуми почувствовал больше ласки, чем упрека. Растерявшись, он не сумел даже извиниться – ринулся к царскому коню и схватился за стремя.
Георгий неторопливо спешился, с улыбкой приветствовал вельмож и горожан, приветил каждого, как то подобало его сану, обласкал детей. Затем вновь сел на коня и, миновав городские ворота, направился ко дворцу.
Проехав немного, Лухуми оглянулся. За царской свитой следовали купцы. Взгляд Мигрпаули снова встретился с горящим взглядом черных глаз. Красавица, сидевшая в седле боком, по-женски, ехала рядом с купеческим старейшиной и все так же вызывающе улыбалась Лухуми.
Торели, заметив смущение новичка, чуть отстал от Георгия и, поравнявшись с Мигриаули, прошептал ему на ухо:
– Эта женщина, которую ты едва не раздавил, жена Шио Кацитаисдзе, дочь персидского купца. Она известна не только своей красотой. От отца ей досталось большое наследство, и муженек обязан ей своим богатством.
Католикос в неистовстве терзал свою бороду, меряя быстрыми шагами большую приемную палату Мхаргрдзели.
Еще вчера он получил подробные сведения о том, что происходило на Лашарской горе. Католикос пребывал в ярости. По его мнению, юный царь своим поведением оскорблял христианскую церковь. Поездка на праздник Лашарской святыни, да еще свершение обряда жертвоприношения – это ли не поощрение язычества!
Еще больше возмущало католикоса пожалование Лашарской святыне новых угодий. И это в то время, когда царь не только не жаловал земель церкви, но сильно урезывал ее владения! Пример царя мог отвратить от церкви и народ, влияние христианства могло уменьшиться, а язычество, еще жившее в народе, могло усилиться и начать новую борьбу против истинной веры. Раскол грозил упадком могущества церкви, ослаблением государства.
Католикос, убежденный ревнитель христианства, не страшился схватки за веру даже с самим царем. Осторожный и предусмотрительный, кормчий церкви хорошо понимал, какого сильного союзника приобретало в лице Георгия язычество.
Тревога охватила и Иванэ Мхаргрдзели.
Молодой государь отошел от атабека, окружил себя его недругами, действовал вопреки советам и намерениям многоопытного визиря.
Поездку царя на лашарское торжество Иванэ расценивал как открытое выступление против него самого. Еще бы! Ведь совсем недавно атабек лично расправился с восставшими, примерно наказал мятежников и полностью подчинил их трону.
Великая Тамар по достоинству оценила преданность Мхаргрдзели, осыпала его милостями и благодеяниями. Вся страна, казалось, восхваляла амирспасалара за его искусные действия и военные успехи.
Но нет конца злобе и зависти в этом мире! До слуха атабека уже доходили язвительные насмешки: что-де, вместо того чтобы миром привлечь горцев на сторону царской власти, объединить все грузинские земли и совместно противостоять внешнему врагу, он, Мхаргрдзели, проявил доблесть в избиении своих соотечественников.
На злые наветы атабек не обращал внимания до тех пор, пока его враги – Шалва Ахалцихели и Цотнэ Дадиани, Торгва Панкели и Кваркварэ Цихисджварели – не осмеливались высказывать свои мысли вслух.
Теперь же, когда на грузинский престол вступил Георгий Лаша, все изменилось. Царь приблизил явных противников своего бывшего воспитателя и сделал их своими советниками. Правда, он не мог отнять у атабека его громадную власть – царь для этого был слишком слаб, – но кто мог поручиться за то, что произойдет впоследствии, когда Георгий укрепится?
Лаша с детства отличался упрямством и своенравием. Избалованный родителями, он привык своевольничать и не считаться ни с чьим мнением. Невзлюбив кого-нибудь, он упорствовал в своей неприязни. Но, доверившись кому-нибудь однажды, он полагался на него во всем.
Царевичу шел пятый год, когда Иванэ Мхаргрдзели прибыл к царице в Гегути, где она проводила зиму.
Иванэ пользовался правом входить к царице без доклада. Как раз в момент его прихода Давид Сослан, супруг Тамар, играл с сыном. Став на четвереньки, он изображал коня, а Лаша, усевшись ему на спину, погонял его длинной плетью.
Царь смутился, что Мхаргрдзели застал его за таким занятием. Быстро поднявшись, он взял сына на руки и шагнул навстречу гостю.
Мальчик, разозлившись на пришельца, помешавшего забаве, вцепился ему в бороду.
Несмышленое дитя нанесло жестокое оскорбление герою Басиани, Ниали, Шамхора. Иванэ страшно обиделся, но сдержался и только улыбнулся, беспомощно разведя руками.
Давид с трудом оторвал от него царевича. Избалованный мальчик ревел и снова тянулся к длинной бороде царедворца.
На плач наследника сбежались няньки и мамки; они выхватили Лашу из рук отца и унесли прочь.
Мхаргрдзели, оглаживая растрепанную бороду, успокаивал смущенного Сослана: ребенку-де все простительно.
Тем временем вошла Тамар. Обеспокоенная происшедшим, она усадила визиря рядом с собой и стала извиняться перед ним за сына, чрезмерно избалованного Давидом. Под ласковым взглядом царицы растаяла обида Мхаргрдзели, растворилась боль. Он весь так и просиял.
Какими чарами владела царица Тамар? Один ее взгляд, ласковое слово проливали бальзам на душу этого сурового воина и безжалостного правителя. Иванэ и сам не понимал, в чем причина его безграничной преданности государыне. Может быть, в любви? Но Мхаргрдзели не признавался в этом даже самому себе.
…Тамар вовлекла атабека в любезную беседу, и он перестал чувствовать под ногами землю, витал где-то в облаках. Односложно отвечал царице, не в силах поднять на нее глаза.
Вдруг из соседней комнаты донесся детский плач. Сердце Давида Сослана не выдержало. Даже не извинившись перед посетителем, он сорвался с места и вышел.
Иванэ про себя осудил такую несдержанность, но ничем не выдал своего раздражения. Только пальцы нервно застучали по спинке стула.
Тамар с улыбкой поглядела вслед супругу, который не мог скрыть безграничной привязанности к своему наследнику, и проговорила негромким мелодичным голосом:
– Царь теряет рассудок от любви к сыну… Плач Георгия лишает его покоя, заставляет обо всем забыть.
Иванэ хотел было ответить, что это свойственно всем мужчинам, поздно ставшим отцами, но промолчал и только тихонько, незаметно для царицы, вздохнул.
…Много времени прошло со дня неудачной встречи царевича с атабеком. Лаша подрастал на глазах у Иванэ, и наконец царская чета полностью доверила Мхаргрдзели воспитание наследника. Но ни лаской, ни забавами, ни подарками, ни баловством не смог он снискать любви и доверия своего подопечного.
