Дмитрий Петров-Бирюк - Степные рыцари
Несколько дней уже живет турецкий посол в Черкасске, ожидая прибытия боярина Степана Чирикова.
Чириков плыл на бударах с верху Дона. Давно бы ему следовало быть в Черкасске, да вот что-то задерживало его в пути.
Живя на своей галере, посол страшно скучал без дела.
Как-то, приехав из Монастырского и побывав у посла, Татаринов между прочим обмолвился о том, что у него есть сынишка младший, так он-де очень смышлен. Татаринов сказал об этом не без умысла.
Посол заинтересовался парнишкой, попросил атамана привести ему Гурейку для забавы. Все, может быть, время проходило бы быстрее, незаметнее.
— Ладно, господин посол, приведу.
Придя домой, Татаринов сказал Гурейке:
— Вот что, сынок, ты уже большой парень, должон все понимать, что к чему, Поведу я тебя ныне к послу турскому навроде для услужения ему… Будешь крутиться вокруг посла, услужать ему, а сам прислушивайся, что они будут гутарить промеж себя… Не моги и виду казать, что ты по-ихнему умеешь балакать. Понял?
— Понял, батя.
— Прикинься навроде глуповатым, а сам выведывай все.
К вечеру Татаринов отвел сына к греку, а сам тотчас же уехал в Монастырский городок.
Гурейка послу понравился. Кантакузен болтал с ним через толмача. Иногда, катаясь на лодке по Дону, брал с собой и мальчика.
Однажды они заплыли очень далеко, чуть ли не до Монастырского. Посол обратил внимание на скопление вооруженных казаков на лугу. Заметив, что Кантакузен уж слишком внимательно рассматривает казаков, Гурейка забеспокоился, что посол поймет, в чем дело. Он подумал, что отец тогда обвинит его в том, что он допустил грека так близко подплыть к Монастырскому городку. Ему хотелось каким-то образом отвлечь внимание посла от них. Но Гурейка ничего не мог придумать.
— Что они там делают? — хитро сощурив глаза, спросил посол, указывая на казаков.
Толмач перевел.
Гурейка стал рассказывать, что-де это сборище казаков здесь — обычное явление на Дону. Издавна сложился такой обычай: каждую весну собираются казаки у Монастырского, решают здесь свои войсковые дела. А после этого устраивают игрища: джигитуют, наездничают, показывают свою «лыцарскую» доблесть один перед другим.
— А что сейчас решают?
— Не знаю, — сказал Гурейка. — Я еще мал. Меня не пускают туда.
Посол переглянулся с толмачом, и они замолкли.
Гурейка видел, что посол не доверяет ему. Несколько раз как бы невзначай он обращался к мальчишке по-турецки. Гурейка невозмутимо смотрел на него и молчал, делая вид, что не понимает, чего от него хочет посол, хотя турецкий язык он знал преотлично. Еще до сих пор в их доме живет старый турок-невольник, научивший его этому языку. Да и мать у него была турчанка, от нее он тоже многое знал.
Как-то утром, как и обычно, Гурейка примчался на посольскую галеру. Посол под тентом пил ароматный кофе.
— Гурэйка! — весело воскликнул Кантакузен. — Иди! Иди!..
Он указал ему на скамейку около себя. На маленьком столике перед послом стояли блюда со сладостями: рахат-лукум, урюк, миндаль, изюм.
— Принесите ему кофе, — распорядился посол.
Негр принес Гурейке чашку дымящегося черного, как деготь, кофе.
— Кушай! — сказал посол, приглашая мальчика есть, что он хочет.
Гурейка не стал долго себя упрашивать и жадно набросился на сладости, не забывая прихлебывать и пахучий кофе, который он пробовал впервые в своей жизни.
Вдруг мальчишка внимательно огляделся. А где ж толмач Ассан? Да, его нигде нет. Куда же он мог деться? Посол ни на минуту с ним не расставался.
Гурейка стал прислушиваться. Из отрывистых, коротких фраз, которыми обменялся Кантакузен со своими прислужниками, паренек понял, что толмач на баркасе отправился в Азов с каким-то поручением посла.
А с каким поручением он туда поплыл, Гурейка так и не узнал, хотя чуть ли не полдня прокрутился на галере вокруг посла.
На следующий день, когда отец приехал из Монастырского домой, Гурейка рассказал ему об исчезновении толмача.
— Мобыть, в Азов поплыл. Посол зачем-то его послал.
— Да о том-то мне ведомо, что Ассан поплыл в Азов, — сказал Татаринов. — Лазутчики мне донесли. А вот зачем он туда поплыл?.. С каким поручением? Эх ты! — укоризненно посмотрел отец на сына. — Не мог дознаться.
— Они, батя, как воды в рот набрали — молчат.
— Может, они прознали, что ты по-ихнему разумеешь?
— Нет, батя, не сумлевайся. Не прознали они. Посол-то, Фома, все прощупывал меня, по-турецкому со мной заговаривал. Да меня на мякине не поймаешь, — засмеялся мальчишка. — Я вылуплю на него глаза и гляжу, дескать, что ты болтаешь — не понимаю…
— Вот анчутка, — усмехнулся Татаринов. — Стало быть, облапошил ты их… — Атаман стал серьезным. Взял сына за плечо, строго сказал: — Вот что, Гурьян, парень ты ужо немалый. И разум у тебя есть… Не дурак ты. Зараз время подходит грозное… Бог знает, останемся ли живы… Так вот хочу сказать тебе, что надобно и тебе послужить своему родимому тихому Дону, славному донскому казачеству.
Думая, что отец речь свою ведет о предполагаемом походе на Азов-крепость, Гурейка с пылом воскликнул:
— Батя! Да я хоть зараз готов голову свою сложить за родной свой край, за донское казачье товарищество. Возьми, батя, меня с собой.
— Ух ты какой! — не то с удивлением, не то с гордостью воскликнул отец. — Куда ж я тебя возьму?
— Ты разумеешь, что я еще махонький, — огорченно проговорил Гурейка. — Думаешь, не понимаю, что не ныне-завтра вы пойдете штурмовать азовскую крепость.
— Вот так да! — улыбчиво покачивал головой атаман. — А я-то все думал, что Гурейка мой малышок. А он смотри какой лыцарь. Может за казачье товарищество постоять. Ухватистый парень, слава богу, не посрамишь, видать, меня… Матюха наш тоже неплохой парень. Дюже благодарен господу богу нашему за то, что он удостоил меня воспитать двух своих сынов в лыцарском духе… Но вот что я тебе скажу, Гурьян: рано тебе еще свою голову класть. Никому не понадобится она. А услуга твоя нашему войску требуется совсем малая и не трудная. Подстереги ты возвращение толмача Ассана из Азова и прознай во что бы то ни стало, по какой такой причине он плавал в Азов. Понятно?
— Понятно, батя, постараюсь…
— Я, конешное дело, догадываюсь, зачем он туда бегал, — раздумчиво проговорил атаман. — Но не пойманный — не вор… Так можно на человека всякую напраслину наговорить… А вот когда точно уличим его, тогда с человека можно и ответ потребовать…
Гурейка в нерешительности поглядывал на отца. Ему очень хотелось о чем-то попросить его, но он не осмеливался.
— Ну-ну, что хочешь сказать мне? — спросил отец.
— Батя, а ты возьмешь меня, как пойдете забирать крепость?
— Ты об этом помалкивай, коли знаешь что, — строго предупредил Татаринов. — Об этом зря болтать — не надобно… Рано тебе еще о походах думать! Материно молоко на губах не обсохло.
— Батя, а с каких лет ты впервой в поход пошел, а? — спросил Гурейка.
— Ну, тогда другое дело было, — сказал атаман. — Тогда нужда заставляла малых и старых оберегаться от набегов лихих кочевников… Времена были жестокие.
— Все же каких лет ты пошел в поход? — настаивал Гурейка.
— Вот пристал. Ну, лет пятнадцати, что ли….
— Нет, не пятнадцати, а тринадцати. Мне о том дядь Ивашка рассказывал.
— Я вот твоему дядь Ивашке всыплю, должно, чертей, — рассерчал атаман, — чтоб не взманивал малых ребят куда не след.
— Вот, — со слезами в голосе произнес мальчуган, — Тринадцати лет пошел, а мне-то ты знаешь сколько?
— Ну, сколько?
— Пятнадцать.
— Ого! — захохотал Татаринов. — Поддел меня, анчутка. Ну ладно, Гурьяшка, поглядим тогда… Дело еще неизвестное, когда на приступ-то пойдем. Вот никак с черкасами не дотолкуемся. Упрямые, дьяволы. Вдолбили себе в голову в персидские земли итить. Дескать, там не житье а масленица… Чужая сторонушка, брат, нахвалом живет, а наша навроде указом стоит.
— Дядь Ивашка, батя, всегда говорит, что за морем, может, и весело, да чужое, а у нас хоть и горе, да свое…
Атаман рассмеялся.
— Хорошо в гостях, а у нас лучше. Я им, этим черкасам, все время об этом твержу. Так нет, они все на своем стоят. Ежели б вместях с запорожцами пошли на приступ, то доразу б забрали крепость… Правда, был бы урон, но не без того.
— Так и не пойдут черкасы на штурм-то, а?
— Пойдут, — уверенно проговорил войсковой атаман. — Это они кочевряжутся, цену себе нагоняют.
— Дал бы господь, батя, — набожно перекрестился Гурьян.
— Дал бы господь, — перекрестился и атаман. — Ну, я пошел, сынок. Действуй, как уговорились.
— Ладно, батя.
ПЕСНЯ
На следующий день толмач Ассан как ни в чем не бывало разгуливал по галере. Словно он никуда и не отлучался. Когда Гурейка появился на галере, Ассан, как и всегда, подшучивал над мальчишкой, угощал его урюком.
