Валерий Замыслов - Иван Болотников
Первушка призадумался. Он долго молчал, а затем повернулся к отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.
— Чего мечешься, сынко? Иль раздумал в казаки идти?
— И вовсе нет, батяня, — горячо отозвался Первушка. — Отныне никто меня не удержит, как на крыльях за тобой полечу. Иное хочу молвить, да вот язык не ворочается… Страшно то поведать, зазорно.
— Аль какая зазнобушка присушила? Так выбирай, сынко. Либо казаковать, либо с девкой тешиться.
— Нет у меня зазнобы, батяня… Вот ты за казаков пасешься, кои по речке с конями поплывут.
— Пасусь, сынко.
— А можно… можно, батяня, и посуху пройти.
— Уж не на ковре ли самолете? Да где ж тут у вас посуху? — усомнился Гаруня.
— От крепости в лес есть потаенная тропа, — решился наконец Первушка. — Выведет к самой Волге.
— Любо, сынко! — возрадовался Гаруня. — Чего ж ране не поведал?
— Нельзя о том сказывать, батеня. Так мир порешил. Ежели кто чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.
— Круто же ваш круг установил.
— А иначе нельзя, батяня. То тропа спасения. Поганый ли сунется, люди ли государевы, а мужиков наших не достать. Тропа и к Волге выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты. Не одно налетье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.
— Вон как… А все ж проведешь, сынко?
— Проведу, батяня. Но возврата мне не будет — мир сказнит. Так что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.
Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.
На другое утро Первушка вывел конный отряд к Волге. Затем он долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.
«Простите, мужики, — крестился Первушка на сумрачный лес. — Не хотел вам зла-корысти. Знать, уж так бог повелел, чтоб мне с земли родной сойти да белый свет поглядеть. Прощайте, сельчане. Прощай, Скрытня-река!»
Положил Первушка горсть земли в ладанку, низко поклонился лесу и пошагал к казакам.
— Да ты не горюй, парень. О заветной тропке никому не скажем, ободрил Нечайка.
— Тропки не будет. Завалят ее мужики да новую прорубят.
На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.
— С какой-то вестью, — поднялся на нос струга Болотников. — А ну греби, други, к берегу!
Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:
— С ногаями столкнулись, батька! Отбили отару баранов да косяк лошадей! Ноне с мясом будем!
— Много ли донцов потеряли?
— Шестерых, батька!
Казаки на челнах сняли шапки.
— Надо бы мясо на челны, батька!
— Добро. Яр кончится — спускайтесь к челнам!
Свыше тысячи баранов притащили казаки к берегу. Их тотчас разделали, присолили и перетащили на струги. Солью запаслись еще в острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.
— Соли у нас довольно, век не приесть. Берите, сколь душа пожелает.
И вот мужичий дар крепко сгодился.
Часть мяса разрезали на тонкие ломтики и выставили на солнце сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.
— Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.
Болотников же был вдвойне доволен: казаки отбили у поганых ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.
На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.
— Ну, слава богу, знать, доплыли, — размашисто перекрестился Болотников, жадно всматриваясь в окутанные синей дымкой высокие вершины. Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.
— Ко мне, есаулы!
Мирон Нагиба, Васюта Шестак, Нечайка Бобыль, Степан Нетяга да казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.
— Где вставать будем, други? Жигули обогнем или тут, под горами, вылезем?
— А спознаем у Гаруни, атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай, дедко.
— На Луку два пути, хлопцы, — приосанился старик. — Тут, перед излучиной, бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
— Погодь, дед, не спеши, — перебил Гаруню Болотников. — Велика ли сама Лука?
— Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
— Много, дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на стрельцов нарваться. Бой принимать — казаков терять. Не за тем мы сюда пришли. Не лучше ли на исток Усы перетащиться? Далече ли река от Волги?
— С версту, атаман.
— Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
— Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
— Вестимо, други. Веди, дед.
Гаруня шагнул на нос. Долго вглядывался вдоль правобережья, изронил:
— Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.
— Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.
Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:
— К берегу, донцы-ы-ы!
Челны ткнулись о берег. Казаки высыпали на отмель, малость поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.
Новая река оказалась неширокой, но довольно быстрой и глубокой. Казакам почти не приходилось браться за весла, да и поспешать теперь было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.
Справа вздымались к синему поднебесью белые утесы[95], прорезанные глубокими ущельями и пещерами, оврагами и распадками, утопающими в густой зелени непроходимых чащоб. Вид Жигулевских гор был настолько дик, суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от восхищенных возгласов:
— Мать честная, вот то сторонушка!
— Дух захватывает, братцы!
Болотников любовался и ликовал вместе с казаками. «Сам бог повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да былины. Казакам-орлам здесь жить да славу обретать», — взбудораженно думал он.
А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.
— Ух, ты-ы! — только и нашелся что сказать молодой детина.
— На утес тебя свожу, там, где соколы гнездуют. Вот то приволье. Уж такая ширь, сынок! Волгу на сорок верст видно, — оживленно высказывал Гаруня.
Болотников велел остановить струги. Судно толкнулось о берег, и атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.
— Здесь раскинем стан.
Казаки высыпали на берег. Разложили и запалили костры, наполнили казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.
Было гомонно. Донцы радовались концу утомительного похода, тихой солнечной дубраве, дымам костров, буйным травам под ногами; ели жесткие овсяные лепешки, хлебали мясную похлебку, едко дымили люльками, гутарили:
— Любо тут, станишники. Доброе место — Жигули. Походим сабельками по купчишкам.
А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили кручи. Так было и на богородском взгорье, куда он не раз взбирался с дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице, так было и на степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.
Молвил есаулам:
— Пора глядачей ставить. Айда на кручу.
— Айда, батько.
Есаулы и десятка три казаков полезли к вершинам, но то было нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья да буераки. Вокруг теснились каменные глыбы, шумели в густом зеленом убранстве сосны и ели, до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце белые утесы.
— Есть ли тут тропы? — спросил Гаруню Болотников.
— Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.
— А далече ли устье?
— С полдня плыть надо.
— Там потом и встанем.
Не час и не два пробирались повольники к жигулевским вершинам. Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным подъемам ноги. Есаулы заворчали:
— Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.
— Ничего, ничего, други, привыкайте и по горам лазить. Здесь теперь наше пристанище, здесь нам и волчьи ноги иметь, — посмеиваясь, ответил есаулам Болотников.
Но вот и вершина утеса.
— Господи, Никола-угодник экая! тут красотища! — воскликнул пораженный открывшимся простором Нечайка.
— Шапками облака подпираем, — вторил ему Васюта.
А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да крутил по сторонам головой.
— И впрямь соколиный утес. Какая ширь, други! — молвил Болотников, снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к самому обрыву. Весело рассмеялся. — Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того и гляди соколом полетишь.
Долго всматривался в волжские дали. Прав оказался Гаруня: река и вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.
— Славно здесь купцов можно встретить, — довольно произнес Нагиба.
