Эдуард Скобелев - Свидетель
Прослушав моё сочинение, государь усомнился только относительно выкупов, но я растолковал, что сие привлечёт на сторону государя помыслы всех крестьян и всех честных людей, а неизбежное вздорожание крепостных побудит крестьян и помещиков к более рачительному ведению хозяйства, что благоприятно воздействует на государство.
— Ладно, — махнул рукою государь. — Сейчас, когда всё игра, всё годится для ставки!..
Воззвание было переписано мною набело в трёх копиях, каждая скреплена государевой подписью и печатью, и я немедля отправился к помянутому сержанту, а затем к начальнику дворцового караула.
Наконец всё было договорено, лучшие солдаты из числа дворянского звания отобраны. Я дал им наставления, которые счёл необходимыми, каждому вручил по десять червонцев, каждого вдохновил прошпективою получения офицерского чина и с Богом отправил в Петербург, наказав обходить караулы на дорогах стороною и искать единомышленников не тотчас в казармах полков, но вначале по шинкам и трактирам, заводя разговоры как бы случайно.
Все люди сели на самых лучших коней и через минуту пропали из виду.
Более я никогда не встречал тех людей и ничего не слыхал о них. Были ли они захвачены как лазутчики, отдались ли добровольно в руки торжествующей государыни или, терпя лишения, исполняли нелёгкий приказ, поджигая народ на неповиновение, я не ведаю. Какова судьба писанных мною воззваний, тоже не знаю.
Между тем сделалось известно, что около десяти часов вечера самозванка выступила из Петербурга почти со всеми наличными войсками, облачившись для подбодрения оных в преображенский мундир старого покроя, бывшего в обыкновении ещё при императрице Елисавете. Рядом с самозванкою ехала верхом на лошади княгиня Дашкова, младшая сестра Елисаветы Воронцовой. По слухам, она в числе первых заслужила от Екатерины великие милости за самое ревнивое участие в подготовке заговора.
Было неясно относительно Панина, то ли он остался с наследником в столице, то ли последовал за войсками.
Vorzuglich, meine Herren! — говорил ободрившийся государь, стуча тростью. — Panin fur uns ist so kleine Kohlpastete, dab wir die Zahne schonen! Wir werden ihn einfach verschlucken![71]
Вельможи недоумевали, отчего государь воспрянул духом. Я уже не сомневался, что секретный план вновь станет общим достоянием.
Действительно, государь был неуклюж и неопытен даже во лжи, этом первейшем ремесле правителей. Он объявил, что наличными баталионами даст сражение бунтовщикам и непременно выиграет, а как именно, сие великая воинская тайна, всех же сановников, жён их, адъютантов и прочих он просит ради безопасности удалиться вместе с ним в Кронштадт, для чего приуготовлены уже галера и яхта.
— Потрудитесь объяснить, ваше величество, чего вы хотите и что у вас на уме? — довольно резко воскликнул фельдмаршал Миних.
— Я следую вашим мудрым советам, граф, — отвечал с усмешкою государь. — Если мои солдаты отступят, пушечные ядра не пощадят дворца, в коем мы затворимся! Ожидается нападение шайки мятежников и на Ораниенбаум, а охрана его невелика!..
Свита грузилась на суда с возмутительными промедлениями. Вельможи раздумывали, какие вещи и прислугу взять с собою и какие оставить. Неразбериха вышла полная, и так до конца путешествия было неизвестно, кто сел на корабли, кто не сел. Я уверен, в ту ночь к Екатерине был отправлен не один шпион с известием об отплытии государя в Кронштадт.
Плавание по заливу, почти спокойному, было бы восхитительно, если бы не нервное напряжение, которое владело всеми. Я чувствовал, что события приближаются к роковой точке и развязка вот-вот наступит.
Дул почти попутный ветер, и потому суда продвигались довольно споро. Небольшой туман, поначалу сгустившийся, рассеялся, и вот уже обозначились очертания острова, а затем и силуэты крепости.
Государь, крепко досадуя, что некого было послать вперёд с известием о своём прибытии, весь путь просидел в каюте, где играл в карты с гофмаршалом Измайловым и стариком Минихом, а в виду Кронштадтской крепости изволил вместе с Елисаветой Воронцовой выйти на палубу.
— Не простудитесь, ваше величество, — сказала она ему, подавая шарф, который он покорно обмотал вокруг шеи.
Яхта убрала паруса и бросила якорь. Подошла галера, равномерно ударяя о воду длинными вёслами. Слышалась монотонная, как скрип уключин, команда, подаваемая гребцам.
— Я волнуюсь, — проговорила в тишине графиня Воронцова. — Когда же наконец смилостивится судьба?
— Бороться за лучшее, но принимать что есть — вот мудрость, — отвечал государь. — Судьба повсюду караулит нас, так что от неё не уйти!
Словно в ответ на эти слова со сторожевой башни раздался возглас часового офицера, далеко слышный над водою:
— Эй, кто плывёт?
— Его величество государь Российской империи! — громко отвечал наш капитан. — Извольте тотчас известить о его прибытии коменданта крепости генерала Нуммерса и генерал-адъютанта Девьера!
— Таковых слов не понимаем! — послышалось со стены. — Велим тотчас же сняться с якоря и удалиться от берега, не то будет приказано стрелять из пушек!
— Как так? — пробормотал государь, для которого в сию секунду обрушилась последняя радужная надежда. — Скажите им, кто плывёт на яхте!
— Повторяю, — закричал капитан, — на яхте следует его величество Пётр Третий!
— Такового не знаем, — помолчав, отвечали со стены. — Наша государыня — Екатерина Вторая, её повеления признаём, понеже ей присягнули, а всех других признавать не смеем! Требую поскорее отплыть от крепости!
К государю подскочил адъютант Гудович.
— Ваше величество, причалим! Ослушники тотчас падут к вашим ногам!
Государь молчал. «Неужели он решит последовать коварному совету?» — думал я.
— А ведь Гудович прав, — вмешался старый Миних, которому, верно, не терпелось поскорее добраться до постели, ведь шёл уже третий час ночи. — Когда уже бесполезна логика, следует вовсе не считаться с нею. К чёрту предосторожности! Смелость и ещё раз смелость! Спустим лодку и подойдём к берегу втроём.
— Что за безрассудные советы вы подаёте его величеству? — возмутилась графиня Воронцова. — Или у вас отшибло от страха последний ум?
— Полно, голубушка, — поправил её государь, — ты сама, видно, изрядно переволновалась, коли не выбираешь выражений!
— Хозяин — барин, — проворчал Миних, — в таком случае позвольте мне отправиться спать!
Часовые на крепостных стенах догадывались, что на прибывших судах смущены предупреждением и совещаются как быть.
— Немедленно плывите прочь от берега! — грозно потребовал голос. — Если через минуту не уйдёте с рейда, я прикажу стрелять!
В подтверждение слов выпалила пушка — устрашающий гром далеко покатился над водами.
Что тут произошло! Женщины на яхте и на галере завизжали, закричали и заплакали. Мужчины бросились их утешать — сделалась почти паника.
— Какой позор! Теперь всё проиграно! Если бы вместо женщин я взял роту солдат, я бы, конечно, высадился, чего бы сие мне ни стоило! Но увы, я прометнулся и здесь!.. Успокойте всех Бога ради и немедленно берите курс на Ораниенбаум!
Сказав так, государь ушёл к себе в каюту. Когда оба судна легли на обратный курс, вельможи, посоветовавшись, явились к государю.
— Я полагаю, положение совершенно очертилось, — цинично заявил Миних. — Надо выбирать, ваше величество, между непосредственными переговорами с Екатериной Алексеевной, где у вас никаких шансов, и немедленным отплытием в Ревель и далее в Померанию для переговоров с прусским королём, где у вас тоже мало козырей, ибо Фридрих не решится на возобновление войны с Россией!
— Идите спать, господа, — устало оборвал его государь. — Полно думать о том, о чём думаю я сам! День будет ужасным, и, возможно, ужасным для всех!..
Я не мог даже задремать. Слушая плеск волн у борта, я смотрел на морские просторы и думал о том, что ни власть Петра, ни власть Екатерины не могут затронуть самого существенного в жизни сорокамиллионной империи. Цари будут повелевать, казнить и миловать, вести опустошительные войны и принимать новые законы, но вместе с тем — оставаться чем-то необязательным и побочным: они никогда не возвратят человеку ни его попранного достоинства, ни его упразднённой свободы, не вернут вольности его трудам, не заставят смеяться сирот и не убавят печалей страждущих. Всё, всё останется привычным обманом: скипетры и титулы, звёзды и ленты и сама власть, отбираемая одними людьми у других. Все будут лишены Божественной правды, о которой возглашается с амвонов, — путь к ней напрочь преградят общее невежество, общая нищета, общая трусость и общие предрассудки. Свободный дух народа, которого шумных выразителей так много среди разных тщеславцев, останется в стороне от народной жизни, хотя будет казаться связанным с нею, как связан узник со своею цепью…
