Нина Молева - Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси
— Дочь моя, почему вы думаете, что в других странах все происходит иначе? Может быть, не с такими крайностями, но по сути своей все одно и то же. Самое страшное, когда престол лишается законных наследников, когда рвется нить времен, и смятение овладевает мыслями и честолюбием людей. Самые добрые христиане становятся самыми злобными беззаконниками и разбойниками, и только на Страшном суде им воздается за все содеянное.
— Страшный суд! А может, Господь Вседержитель наш уже ниспослал этот суд на землю. На Московию, во всяком случае.
— Не надо преувеличивать тяжесть испытаний, выпавших на вашу долю, дочь моя. Господь Всемогущий знает силу ваших возможностей и никогда не превысит их. Испытание посылается человеку в меру его способностей это испытание перенести. Но, дочь моя, я вижу, вы имели в виду какого-то определенного человека?
— Да, отец мой. Заруцкий пишет в грамотке, что отряды земского ополчения возглавил Прокофий Ляпунов. Это под его знамена собираются полки. Невероятно.
— Вам знаком этот человек?
— И да, и нет. При истинном государе Дмитрии Ивановиче он стоял за него. Потом присоединился к Болотникову.
— Значит, остался верен государю Дмитрию Ивановичу.
— В том-то и дело, что нет. Когда позиции Болотникова стали ослабевать, он ушел из его лагеря, за что получил в награду от Шуйского чин думного дворянина.
— Так устроена жизнь, зло часто вознаграждается земными благами, зато лишает его носителя благ небесных.
— Но это далеко не все, святой отец. Когда к Москве подходил племянник Шуйского, Михайла Скопин-Шуйский, Прокофий Ляпунов ездил к нему в Александрову слободу и предлагал занять московский престол.
— Но искусить юного полководца ему не удалось?
— Как ни странно. Но после отравления Скопина Ляпунов поднял восстание в Рязани и перешел на сторону второго моего супруга. Я увидела его впервые в Тушине. Впрочем, это была случайная встреча, Ляпунов поторопился оставить Тушинский лагерь и встать на сторону королевича Владислава и даже занять от его имени какой-то город. Кажется, Пронск. Как видите, святой отец, я понемногу начинаю разбираться в местной географии.
— Что же, можно сказать, предатель цо призванию.
— И вот подумайте, отец мой, с февраля нынешнего года он именно стал собирать ополчение. К нему присоединилось сохранившееся тушинское войско, под начальством боярина Заруцкого и князя Дмитрия Трубецкого.
Выехав из города, литовские люди зажгли церковь Ильи Пророка и Зачатьевский монастырь за Алексеевской башней (Белого города, в Чертолье); потом же и деревянный город зажгли за Москвою-рекою. И, видя такую погибель, побежали все кто куда. А потом вышли из Китай-города многие люди (поляки) к Сретенской улице и к Кулишкам…
Люди же Московского государства, видя, что нет им помощи ниоткуда, побежали все из Москвы… Были же в тот день сильные морозы. И шли они не прямо дорогою — так что от Москвы и до самой Яузы не было видно снега — все люди гили…
И в Белом городе все сожгли, и Деревянный город с посадами сожгли, только остались слободы за Яузой, что не успели сжечь.
Сами же литовские люди и московские изменники начали укреплять город к осаде. Оставшиеся же люди Московского государства засели в Симоновом монастыре, в осаде, и начали дожидаться прихода к Москве ратных людей.
«Новый летописец». 1611Пожары… Одни пожары… Разве их увидеть отсюда. А все чудится — к вечеру не солнце уходящее, зарево окрашивает речные воды. Москва-река. У Коломны широкая, привольная, медленная.
От гонцов ничего не добьешься — где там! Не к царице Московской приезжают. Не у ее крыльца останавливают коней. Разве что на Торге челядинцы что узнают.
И снова пожары. Будто бы Михаил Салтыков, боярин, первым свой дом поджег. А уж потом немцы за дело взялись. Все изничтожили, ни одного двора не пропустили. Зачем?
О польских жолнерах толкуют. Не платили им жалованья от короля — стали требовать от московских бояр. За оружие хвататься.
Поверить трудно — бояре будто бы из казны царской стали расплачиваться. Да не чем-нибудь — знаками царской власти! Отдали два царских венца. Скипетры. Посох царский. Как его забудешь! Из единорога, по концам в золоте с бриллиантами. Державу. Ничего не пожалели. Не свое и никогда ихним бы и не стало. Державу сама в руки принимала, а теперь….
В марте весть дошла — к московскому пожарищу подошли отряды ясновельможного боярина Ивана Заруцкого, князя Дмитрия Трубецкого, дворянина Прокофия Ляпунова.
Опоздали. А может, и не торопились. У каждого свой расчет. Каждый сам по себе.
Прокофий Ляпунов с ратными людьми встал у Яузских ворот; князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Иван Заруцкий встали против Воронцова поля; воеводы же костромские, ярославские и романовские князь Федор Волконский, Иван Волынский, князь Федор Козловский, Петр Мансуров встали у Покровских ворот; окольничий Артемий Васильевич Измайлов с товарищами — у Сретенских ворот; князь Василий Федорович Мосальский с товарищами — у Тверских ворот.
И была у них под Москвою рознь великая, и в ратном деле не было между ними никакого сотрудничества. И начали всей ратью говорить, чтобы выбрали одних начальников… и их бы одних и слушать. И сошлись всей ратью и с общего совета избрали в начальники князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, и Прокофия Ляпунова, и Ивана Заруцкого…
Среди начальников тех началась великая ненависть друг к другу: каждый из гордости желал властвовать над другими… Прокофий же Ляпунов вознесся не по своей мере… Другой же начальник, Заруцкий, забрал себе города и волости многие. Ратные люди помирали под Москвой с голоду, а казакам была дана великая свобода: и начались на дорогах и по городам великие грабежи. И была к Заруцкому от всей земли (ополчения) великая ненависть. Трубецкому же от них никакой чести не было…
«Новый летописец». 1611Пришли в Ярославль из-под Москвы, от князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да от Заруцкого, дворяне и казаки, чтобы начальники со всей ратью шли не мешкая под Москву, потому что идет-де к Москве гетман Ходкевич. Князь же Дмитрий Михайлович и Кузьма (Минин) дали им земское жалование достаточное и отпустили их обратно, а сами начали вскоре собираться.
О первой посылке в Москву из Ярославля. Послал же князь Дмитрий Михайлович перед собой воеводу Михаила Самсоновича Дмитриева да Федора Левашова со многою ратью и повелел им идти спешно; да когда придут в Москву, не повелел им входить в таборы, а повелел им, придя, поставить острожек у Петровских ворот и тут встать. Они же, пойдя, так и сделали.
О другой посылке из Ярославля. После этого послал князь Дмитрий Михайлович из Ярославля брата своего, князя Дмитрия Петровича Пожарского (Д. П. Пожарский-Лопата, двоюродный брат полководца), да с ним дьяка Семейку Самсонова со многою ратью и повелел им идти спешно и, придя под Москву, встать у Тверских ворот. Они же, придя, так и сделали…
В то же время пришли под Москву к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому ратные люди из украинских городов и встали в Никитском остроге. И были им от Заруцкого и казаков великие притеснения.
«Новый летописец». 1611Воинские люди только и делали, что искали добычу. Одежду, полотно, олово, латунь, медь, утварь, которые были выкопаны из погребов и ям и могли быть проданы за большие деньги, они ни во что не ставили. Это они оставляли, а брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом.
Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 25 фунтов серебра, содранного с идолов, и тот, кто ушел в окровавленном грязном платье, возвращался в Кремль в дорогих одеждах… Кто хотел брать — брал. От этого начался столь чудовищный разгул, блуд и столь богопротивное житье, что их не могли прекратить никакие виселицы… Из спеси солдаты заряжали свои мушкеты жемчужинами величиною с горошину и с боб и стреляли ими в русских…
Конрад Буссов. «Московская хроника 1584–1613 годов»Ока… Снова широкая, тихая Ока. По весне под Коломной разольется — казаки говорят, чисто море: конца-края не видно. Вода по лесам долго стоит. Медленно уходит. С оглядкой. Лужами еще в июне поблескивает. Жаворонки уж зальются— все в лужах облака плывут.
Город большой. Красивый. Калугу Ока как обнимает — излучина крутая. Будто нарочно, чтобы город ставить. В Коломне кругом реки — побольше, поменьше. Ока, Москва-река, Коломенка…
Народ ласковый. Приветливый. Бабы в пояс кланяются. Вслед долго глядят: царица! Казаки шапки ломают: будь здрава, государыня!
Гонцы из Москвы все о том же: сумятица. Воевать все готовы. С кем только — каждый свое твердит. Одно понятно: литься опять крови. Вздыхают: время, выходит, такое, государыня-царица. Что мы, грешные, супротив времени!
