Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий
— Герман, друг мой! — к горлу Амвросия подкатил комок, когда они тепло обнялись с епископом. — Давно же мы не виделись! Лет семнадцать? Помнишь, как в свой первый приезд сюда, после того, как ты доказал ложность пелагианской ереси, во главе британского войска пошел ты против пиктов и саксов? Один громоподобный ваш крик «Аллилуйя» обратил их в бегство! — Внешний вид друга немало поразил Амвросия. Когда он видел Германа в последний раз, тот был дородным и румяным, то есть выглядел, как и подобало выглядеть правителю провинции, пусть и бывшему. Теперь же перед Амвросием стоял человек, исхудавший до истощения, что, несомненно, являлось результатом той аскетической жизни, которую вел теперь Герман. Вместо богато украшенного епископского облачения, которое Амвросий полагал узреть, друг его носил порыжевшее черное платье, а на смену прежним грубовато-сердечным манерам пришла самоуничижающая кротость.
— Той победой мы обязаны, скорее, местности, где все происходило, нежели моим действиям, — скромно отвечал епископ. — Понимаешь, я заранее знал, что окружающие холмы обеспечивают впечатляющее эхо. И когда мы все, в едином порыве, закричали «Аллилуйя», бедные варвары, наверное, решили, что численно мы многократно их превосходим, и решили в сражение не вступать. Но все это — в прошлом. — Он печально улыбнулся. — Хоть я и вижу, что вера в людях по-прежнему сильна, многое в Британии изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Тогда во всех городах были свои декурионы и епископы, благодаря которым работали, хоть и небезупречно, публичные службы. Теперь же ничего этого нет. Просвети меня, друг мой.
— Старая имперская система больше не функционирует, — подтвердил Амвросий, протягивая Герману наполненную до краев чашу. — Британское пиво; вина из Галлии, боюсь, здесь теперь не достанешь. Много раз я обращался в Равенну с просьбой вернуть в диоцез армию, но в Галлии сейчас такое творится, что, похоже, свободных войск у них просто нет. По крайней мере, пока. Все здесь вернулось к полуклановой системе автономных регионов, только теперь ими управляют не наследственные вожди, а местные военачальники. — Он криво улыбнулся. — Я, например. Севером и Камбрией правит Кунедда. Его сыновья Кередиг и Мейрон тоже получили по куску земли. В Кантии господствует Вортигерн. Тот еще глупец — обратился к саксонским вождям Хенгесту и Хорсе с просьбой помочь ему разобраться с его врагами. — Амвросий безнадежно подернул плечами. — Все равно, что просить волков защитить овец.
— Ну а если б вы объединились и вместе выступили против общего врага?
— Тогда б мы без труда выдворили саксов отсюда, — с чувством сказал Амвросий. — Не говоря уже о каледонских пиктах или скоттах из Гибернии. — Он вздохнул. — Но этому никогда не бывать. Разобщенность всегда была ахиллесовой пятой кельтов, от Верцингеторикса и Будикки до наших дней. — Помолчав, он мрачно продолжил. — В любом случае, думать об этом уже поздно. То, чего мы так боялись, уже началось.
— Правильно ли я тебя понял — adventus Saxonum?
Амвросий кивнул.
— Да, нашествие саксов. И это не просто набеги, они скоро будут жить на наших землях. Позволь, я расскажу тебе о том, что случилось в Андериде.
* * *Патрульные из Numerus Abulcorum, размещенного в Андериде подразделения limitanei, недобрым словом поминали начальство: накануне им выдали хранившиеся прежде на складе тяжелые и непривычные шлемы и кольчугу, — по случаю участившихся набегов саксов. Молчал лишь пожилой Людвиг, жесткий и крутой нравом германец; когда-то он был laetus, военнопленным, но получил свободу и небольшой надел земли в обмен на военную службу под знаменами Рима. Людвиг своими глазами видел, как уходили с этих земель легионы при узурпаторе Константине, и был убежден, что в один прекрасный день они вернутся. «Орлы вернутся, парни, — говорил он время от времени. — Возможно, не в этом году, но скоро. Вернутся — попомните мои слова».
Заметив, что солдаты разбрелись вдоль береговой линии, кто куда, biarchus приказал подать сигнал к возвращению: в форт патруль должен был вернуться, хотя бы изображая полную боевую готовность. Но не успел трубач поднести рог к губам, как из соснового бора выскочил солдат из передового отряда разведки. Энергично размахивая руками, он призывал к тишине.
— Саксы! — выпалил он, добежав до патруля. — Приближаются к берегу на трех баркасах, примерно в миле от-сюда.
Biarchus тут же отдал необходимые распоряжения: убрать патруль с побережья — чтобы враг не заметил; а затем подойти к месту высадки с той стороны, где густо растет папоротник. Так и поступили. Три большие клинкерные весельные лодки со степсами, в которые при желании и наличии оных можно было вставлять мачты, причалили к берегу. Взорам патруля предстало на удивление домашнее зрелище: несколько мужчин, помогающих сойти на берег женщинам и детям; мальчики с плетеными из корней растений мячами; корзины с провизией; связанные в узел инструменты труда; пронзительно лающий щенок.
— Выглядят вполне… невинно, — пробормотал юный солдатик.
— Выглядят невинно, согласен, — ответил biarchus. — Но не факт, что они такие на самом деле. С набегами мы еще как-то справляемся — пока. Но поселенцы — совсем другое дело. Эти люди хотят забрать нашу землю. Вскоре полные саксов лодки будет приносить сюда любой дующий с востока ветер. Вопрос стоит так: или мы, или они — иного не дано.
— То есть… мы их всех убьем? Даже женщин и детей? — выдохнул солдатик в ужасе.
— Именно так, парень, — мрачно улыбнулся biarchus. — Буду с тобой честен: мне это нравится не больше, чем тебе. Но не забывай: маленькие волчата вырастают в волков.
Жестами biarchus приказал патрулю рассредоточиться по берегу, образуя полукруг, затем скомандовал наступление.
Бойня была скорой и тотальной. Окруженные, застигнутые врасплох саксы не имели ни единого шанса и погибли там, где и стояли. Единственным выжившим оказался щенок, которого молодой солдатик спрятал под своей туникой. Лодки закидали камнями и потопили.
— Мы что, их даже не похороним? — послышался чей-то нерешительный голос. — Может, они и не были христианами, и все же…
Biarchus покачал головой.
— Оставьте их. Разбросанные вдоль берега волнами, их тела будут служить предупреждением вновь прибывшим.
Патруль был уже у Андериды, когда один из солдат заметил в небе две точки, медленно перемещавшиеся на северо-запад.
— Людвиг, ты был прав, — рассмеялся он. — Твои орлы вернулись.
* * *— Начать следует с чего-то сильного и понятного, — сказал Герман, помогавший Амвросию переписать письмо, которое тот собирался послать Аэцию. — Вот, послушай, — предложил он после небольшой паузы. — «К Аэцию, трижды консулу, взывают бритты…».
Глава 37
Даже Афина Паллада вряд ли смогла бы воздвигнуть столь несокрушимую твердыню.
Надпись на стенах Константинополя, служащая напоминанием об их перестройке префектом претория Константином в 447 г.— Хорошо, — проворчал стоявший рядом с Аспаром Арнеглиск, когда vexillatio тяжелой конницы, альбигойские катафрактарии, прогромыхали мимо. То было последнее из подвергнутых в тот день инспектированию подразделений восточной армии, собравшейся в полном составе на безбрежной равнине у Маркианополя, столицы провинции Вторая Мезия и одного из крупнейших городов Фракии. — По правде говоря, должен признать, очень хорошо, — сухо добавил он. — Поздравляю, ты отлично поработал.
— Благодарю вас, господин, — ответил Аспар, правая рука магистра армии. Перемены, произошедшие с Арнеглиском после поражения у Херсонеса Фракийского, не могли его не радовать. Судя по всему, этот высокий германец сделал из допущенных им в той битве ошибок кое-какие выводы; выслушав порцию беспощадной критики, на которую Аспар и Ареобинд, еще один из заместителей главнокомандующего, не поскупились, он позволил им самим заняться строительством новой армии из остатков того, что уцелело в той кровавой бойне.
Потерпев поражение, восточные римляне вынуждены были просить Аттилу о мире. Все три следующих года после того, как Анатолию, восточному ветерану-полководцу, удалось склонить вождя гуннов к подписанию мирного договора, Аспар и Ареобинд творили самые настоящие чудеса в наборе рекрутов и их обучении, практически с нуля создав армию, уже сейчас готовую оказать гуннам достойное сопротивление. Во всех же прочих отношениях — даже если не считать огромной дани, которую Восток выплачивал гуннам по условиям соглашения, — то были ужасные времена. Зима того года, когда был заключен Мир Анатолия, выдалась столь суровой, что перенесли ее не все; в Восточной империи значительно сократилось как поголовье скота, так и численность населения. За холодами последовали сильнейшие наводнения, смывавшие целые деревни; в столице начались волнения, чума и перебои с поставками продовольствия. Восточным и южным границам империи угрожали персы, исаврийцы, сарацины и эфиопы. Тем не менее, несмотря на природные катаклизмы, набеги гуннов и враждебно настроенных соседей, Восток устоял. У империи появилась новая, хорошо обученная и оснащенная армия; благодаря Ному, магистру оффиций, у берегов Данубия, на иллирийском направлении, возникли новые укрепления и дополнительные гарнизоны. Крестьяне и лавочники (не испытывающие такого давления со стороны сборщиков налогов, как их западные собратья), столкнувшись с чередой катастроф, проявили похвальную устойчивость и прочность. Возможно, с надеждой подумал Аспар, худшее уже позади, и этот год, год консульства Аэция (третье) и Симмаха, станет переломным в судьбах Востока. Но этим надеждам не суждено было сбыться.
