Антон Хижняк - Даниил Галицкий
— Живее! Живее! — призывал Дмитрий. — Ты, Теодосий, был впереди, теперь пойдешь со своими людьми сзади — будешь охранять.
Отряд Дмитрия спешил к крепости, но враг и не думал его догореть. Венгерские воины, вырвавшиеся живыми, мчались все дальше и дальше от лагеря.
Смельчаков уже ждали. Снова бесшумно открылись ворота и поглотили дружинников. Даниил был поблизости — он не ложился спать, ожидая воинов. Он обнял Дмитрия.
— Ну, Дмитрий? Как? — нетерпеливо засыпал он тысяцкого вопросами.
— Как ты мыслил, так все и сбылося. Теодосий — верный воин, храбрый и смышленый. Подкрадывался, как кошка, а бросался, как лев. Все сделано, как ты велел, княже. Наших только пять пали мертвыми в бою да ранено десять. И пленных мы привели.
3Бояре собрались у Даниила. В углу сидел молчаливый Демьян. Что-то шептал на ухо Дмитрию вертлявый Филипп. Тихо разговаривали Глеб Васильевич и Мирослав. А у порога на скамье Микула и Кирилл.
Тяжела была осада, но галичане крепко сидели за крепостными стенами. И теперь никто ни единым словом не пожаловался Даниилу на невзгоды и нужду. Только благодарили Мстислава за то, что надоумил сделать колодезь. Хоть и много брали воды, а хватало ее на всех.
…Даниил глянул на друзей и вспомнил свои первые шаги. Мирослав поучал его, указывал, что делать, о делах отца рассказывал. Напрасно надеялось богатое боярство, что молодой князь помирится с теми, кого преследовал Роман. Нет, он, Даниил, нашел себе поддержку у бедных бояр. Разыскал боярских детей, чьих отцов казнили Игоревичи, и наделил их землей и лесными угодьями, отобранными у бояр-крамольников. И становились они, обласканные им бояре, его верными людьми. Безжалостно расправлялся Даниил с великим боярством, подрезал его под корень. Не раз повторял:
«Нет добра на земле нашей от бояр, они, как трутни, все добро к себе тянут. Не мыслят они про дела общие, а всяк сам по себе, и добро от меня прячут, и дружины свои завидят — и все то усобно. А врагу-чужеземцу от того польза: поодиночке передавят нас, как волк ягнят. Хватит того, что Русь на клочки разорвана, так еще и эти куски дробят».
Горожане-ремесленники были благодарны ему за то, что малость прикрутил бояр. Вспомнил Даниил, как приходил к нему старый кузнец из Галича. «Ты, княже, — говорил он, — как зверя дика, приколол рогатиной заносчивых бояр. За это тебе поклон от всех ковачей и гончаров, плотников и каменщиков. Мы твои верные люди. Легче нам дышать стало без Владиславов-крамольников. Они нас задушили непосильными поборами».
Даниила порадовали эти слова — он поощрял ремесленников и торговлю и видел, что не из чувства страха поддерживали его горожане — ремесленники и купцы. В летописи позднее было записано, как однажды встретили Даниила жители Галича: «Пустишися, яко дети ко отчю, яко пчелы к матце, яко жаждущи воды ко источнику».
Сейчас бояре собрались к Даниилу после ночного наскока на врага. Еще не успокоились Дмитрий и Микула, непрестанно вытирал левую щеку княжич Василько — венгр задел его мечом, но удар был нанесен ослабевшей рукой и лезвие меча только скользнуло возле уха.
Довольно улыбался Даниил.
— Вот мы и ударили по войску короля угорского. Будет помнить, как ходить под Галич! Хоть всех их и не перебьем тут, но будут знать, что руки мы не сложили и голову перед ними не склонили. И никогда этого не будет, чтоб мы, русские, поклонились кому-нибудь, — повысил голос Даниил. — Хоть и тяжело будет, но бить будем, пока не прогоним. Пойдем отсюда не тогда, когда враг захочет, а тогда, когда сами пожелаем.
Мирослав слушал эти слова, не отрывая глаз от Даниила, радовался, что его воспитание дало добрые плоды. Слово за словом западали поучения Мирослава в молодую голову княжича. «Теперь и умереть можно спокойно», — подумал Мирослав и отвернулся, чтобы никто не увидел слез на его глазах.
Боярин Глеб Зеремеевич вошел в гридницу, снял шелом.
— Добрый вечер! — промолвил он басом. — Думал спать, да не спится: знаю, что с набега возвратились.
— Садись, боярин, — ответил Даниил. — Возвратились почти все целыми. Только пятерых на руках принесли — умерли от меча. Да вот Василька угостили.
Глеб Зеремеевич возмутился:
— Сколько я говорил — не надобно княжича выпускать на битву! Ну что ему надо? Сидел бы на стенах да смотрел бы!
— Не могу я смотреть, — вскочил Василько, — когда люди идут в бой! Я учусь воевать, а чтоб постичь военную науку, самому надобно ходить в бой. Я остерегаюсь, меня не зацепят.
Мирослав качал головой. «Упрям Василько, чего пожелал — добьется. И у этого отцовская натура».
— А все же княжича Василька пускать никуда не надобно, — не унимался Глеб Зеремеевич. — Ежели есть старшой брат, то младшему надлежит ему повиноваться.
— А я не пускаю его, боярин, куда не следует. Это только сегодня он отпросился, чтоб пойти в набег.
Василько поглядывал то на брата, то на боярина. В его глазах светились огоньки признательности и молодецкого задора.
В гридницу вошел дружинник и отозвал Дмитрия. Тысяцкий, наклонившись, внимательно выслушал дружинника и быстро вернулся к Даниилу.
— Княже! Прибыл дружинник от князя Мстислава.
Даниил вскочил.
— Сюда его!
Гонец вошел и остановился у стола, переступая с ноги на ногу и потирая руки. Он поклонился князю и боярам. Даниил подошел к нему.
— Кто ты еси? Хвалю за храбрость, за то, что сумел прорваться сюда.
Дружинник порылся в карманах и вытащил оттуда маленький золотой крестик. Даниил выхватил крестик у него из рук и стал внимательно рассматривать у свечи. На обратной стороне крестика виднелась надпись: «Мстислав». Это был пропуск, доказательство того, что гонец действительно прибыл от Мстислава.
Даниил окинул взглядом светлицу — лишних никого нет.
— Говори быстрее.
Дружинник тихим голосом начал;
— Тяжело было, но прорвался — утром переоделся. Князь Мстислав на Понизье. Сказал он, что войска пока мало, не хватит против угров. Говорил князь Мстислав, чтоб ты, княже, со своим войском вышел из Галича и пришел к нему.
Кончив говорить, гонец поклонился.
Даниил жестом разрешил ему уйти, но вдруг остановил, крикнув:
— Иди! Только о словах князя Мстислава никому не говори!
Дружинник, сложив руки на груди, трижды поклонился и вышел из гридницы. Даниил подошел к столу и, сев, оглядел присутствующих.
— Почто молчите? — спросил он.
Филипп поднял голову и пристально посмотрел на Даниила.
— Молчим? — переспросил Филипп. — Да потому безмолвствуем, что горько. Куда идти? Чтоб разбили нас у крепости? Уже голодаем — хлеба нет, а о мясе и вовсе забыли.
— Так что ж? — грозно спросил Даниил.
— А то, что выйдем — перебьют нас. Тут оставаться — с голоду умрем. Посылай гонца к Фильнию, чтоб выпустил нас… — Филипп настороженно посмотрел на бояр. — Чтоб выпустил. И войско наше будет невредимым… Я сам поеду послом к Фильнию.
— А кто тебя пошлет? — вырвалось у Дмитрия.
— Постой! — прервал его Даниил. — Может, Филипп и мудрое молвит.
— Я все сказал, — вскочил со скамьи Филипп.
— Все! — не то переспросил, не то подтвердил Даниил. — А кто еще скажет слово? Кто с Филиппом согласен?
Все молчали.
— Слышишь? Видишь? — покраснел разозленный Даниил и двинулся на Филиппа. Тот испуганно вобрал голову в плечи, попятился к порогу. — Кланяться? — гремел Даниил. — Перед кем? Перед этим… этим… — он подбирал слова, — перед этой собакой? Сами выйдем, без позволения Фильния!
Глеб Зеремеевич откликнулся первый:
— И я так мыслю, как ты. Выходить скорее!
Даниил улыбнулся.
— Вот так! Слышишь ты, трусливый заяц? Выходить будем. А сейчас спать. Всем надобно отдохнуть.
Бояре стали молча расходиться.
— Иди, Василько, спать, — приласкал Даниил брата, когда все вышли.
— Вместе пойдем, — ответил Василько.
— Нет, ты иди ложись, а я еще схожу на стены — посмотрю, что там деется.
Даниил остался один.
Но на стены не пошел — это была лишь отговорка, чтобы выпроводить Василька. Он хотел наедине подумать.
Его тревожил выход из крепости. О многом передумал он за эту ночь. Всех своих ближайших друзей вспомнил. Дмитрия любил за храбрость и преданность. Веселый и подвижной, Дмитрий никогда не отчаивался, как бы тяжело ни было. Вспоминал, как кинулся к нему Дмитрий, когда освободили его из ямы в день прихода Мстислава. Дмитрий так встретил Даниила, будто ничего и не произошло: улыбался и непрестанно рассказывал, как он ездил в Новгород. Сотский Микула не похож на Дмитрия, он порывист, полыхает, как сосна в огне. А когда шел в бой на врага, можно было подумать, что идет на свадьбу. Сколько раз одергивал его тысяцкий Демьян, на удивление спокойный человек. Демьян никогда не волновался, ничем нельзя вывести его из равновесия. Во время боя на стенах стоял так, будто находился в светлице и будто вокруг вовсе не жужжали стрелы. Это спокойствие передавалось и воинам. Только задумчив что-то стал Демьян, и холодом веет от него. Видно, все это от старости; видно, засох Демьян. А еще по душе князю был Кирилл — книголюб, самый большой книжник среди приближенных Даниила. Князь мыслил так: пускай Кирилл еще в монастыре побудет, а через год-два можно будет его игуменом сделать, а потом…
