Ильяс Есенберлин - Отчаяние
Бухар-жырау с удивлением посмотрел на него:
— Все в божьих руках.
— Так почему ты поверил, что даже такой человек, как я, хотел лишь одного — власти над людьми? Ведь это так мало!..
— Чего же еще хотел ты, мой хан?..
— О славе мечтал я. Звезда славы светилась мне в ночи жизни. Думал я всегда, что казахи — малый народ и должны быть как волки. Посмотри, травят волков, уничтожают кому не лень, ставят капканы на всех тропах, а они никак не исчезнут с лица земли!.. Но наступают новые времена, и вижу перед смертью, что не все понимал в жизни. Шел я всегда к своей цели одним — кровавым — путем. А теперь вижу, что есть и другие пути. Но пусть их находят те, кто придет уже после меня…
— Да, ты не смог быть другим, мой хан, — тихо сказал Бухар-жырау. — Вскормленный кровью беркут разве станет пить что-нибудь другое? Так и хан не обойдется без насилия. Черным беркутом с железными когтями был ты, Аблай. Да и не лебедю противостоять дракону…
— Ведь силы, могущества хотел я для потомков. — Аблаю казалось, что он кричит, но лишь хриплый шепот вырывался из его ослабевший старческой груди. — Простят ли меня за мои тяжкие грехи… за кровь?!
— Не мне судить об этом…
— Зачем же ты приехал?
— Каждый, кто правил степью, оставлял завещание.
— Да… да… — Аблай собрал последние силы и поднял правую руку. — Слушай, вещий жырау. У порога смерти два совета хочу дать потомкам, своим внукам и правнукам. Чтобы легче им было управлять народом, пусть сплавят его в единый брусок. Без пощады пусть карают ослушников, каким бы путем ни пошли!.. Единство завещаю я им. За это единство Белой Орды воевал я всю жизнь.
— Ну, а второй твой совет?
— Полвека воевал я, не давая приблизиться к своему горлу китайскому дракону. И все я делал для того, что сблизиться с русскими царями. Они — наша опора, и пусть султаны всегда помнят об этом!.. Ты знаешь, был у меня в Кокчетау русский советник Тимофей Егоров. Он помог мне привести из России мужиков в Шортанды и Зеренды, чтобы те научили моих туленгутов сеять хлеб. И крепости разрешил я строить в степи. Эти крепости, города и дороги, этот хлеб помогли нам выстоять в годы отчаяния. Но вместе с этим хлебом завезены в нашу степь и зерна смуты. Тем ближе должны быть к царям султаны. Правда, царица не раз обижала меня. Так и не утвердила она меня ханом всех трех жузов, но, как говорится, «обижаясь на вшей, не бросают шубу в огонь». Когда взбунтовались мужики и туленгуты, уходя к Пугачеву, я понял, что никого нам нет ближе царицы.
* * *— Другого ты и не можешь сказать, Аблай! — сурово ответил Бухар-жырау. — Даже перед смертью беркут не запоет лебедем… Но каково твое последнее пожелание, хан Аблай?
— Разве исполнимо оно, мой жырау?.. — Губы Аблая уже начали светлеть. — Жить я хочу… Ну, а что говорить об этом. Хорошо бы, если бы люди не пугали детей моим именем.
Да, никогда не боялся он этого. Тихо было в ханской юрте. Жырау показалось, что Аблай заснул, как вдруг умирающий открыл глаза и сказал ясным, спокойным голосом:
— В свой первый бой вступил я здесь, — здесь, в Туркестане, рядом с предками, и похороните меня!
— Это пожелание будет выполнено, мой хан…
Аблай кивнул головой в знак того, что услышал слова жырау, но вдруг лицо его исказилось в страшной муке, и он опять заговорил быстро, глотая слова, как в бреду. Бухар-жырау наклонился к самому лицу умирающего, пытаясь уловить смысл. Но это были отрывочные, не связанные друг с другом фразы:
— О, вот они все собрались здесь, молодые и старые, кому я снес голову в бою… и не в бою… И раб Ораз здесь, помнишь… Тот самый, который вывез меня из Хивы… Виновные и невиновные — все они тянут ко мне руки!.. Ну что это? Ангел смерти Мункир-Анкир со своей палицей… Неужели он будет бить меня ею по голове, как великого грешника перед людьми и Богом?! О Бухар-еке, но ты-то лучше Бога и всех его ангелов знаешь меня. Скажи всю правду, чтобы успокоить душу!
Бухар-жырау не успел ответить.
* * *Ни на один день не задержался в Туркестане вещий певец. На следующее утро после похорон Аблая он сел на коня. Как и в молодости, никто не сопровождал его, ибо родная степь — дом жырау. Столетний старец сидел в седле, как всегда, прямо…
Растаяли за спиной очертания древнего мавзолея Ходжи Ахмеда Яссави, рядом с которым упокоился прах хана Аблая. Бухар-жырау так ни разу не оглянулся. Он ехал на север, туда, где собирались в вольные отряды ушедшие в степь.
Примечания
1
Жалган — так казахи иногда называют жизнь. Трудно переводимо слово, обозначающее примерно быстро проходящее, обманчивое состояние
