Анатолий Брусникин - Беллона
- Что ж, я пожалуй, - небрежно сказал Лекс. - Как-нибудь при оказии представь меня.
Оказия устроилась в тот же самый вечер - и, как понял Бланк, не вполне случайно. Очень скоро разъяснилось, зачем «птице высокого полета» понадобился скромный инженер.
Лекс ожидал увидеть лощеного великосветского ферта вроде Анатоля, только покрупнее калибром - надменного аристократа, преисполненного сознанием собственного величия. Но Вревский оказался совсем не таким. Лицо у него было простое, солдатское, даже несколько грубоватое, обращение естественное и приветливое, разговор прямой и умный.
Понравилось Бланку уже то, что в первую же минуту встречи (она происходила в кофейне - большой палатке неподалеку от штаба) генерал спровадил Лузгина, дав ему какое-то пустяшное поручение. Потом, извинившись, попросил минуту подождать, пока прочитает письмо.
- От матушки, - сказал Вревский. - Весь день галопом, в мыле, не было времени.
Пока читал, суровое лицо с подусниками смягчилось, на губах появилась чуть насмешливая, но нежная улыбка.
- Маменька, маменька, - пробормотал Павел Александрович, бережно сворачивая листок. - Знаете, как она ко мне обращается в письмах? «Ваше превосходительство, дорогой мой сынок». Пишет, конечно, не сама - диктует. Так и не выучилась грамоте.
У Лекса, должно быть, удивленно приподнялись брови, и Вревский счел нужным объяснить:
- Разве вы не знали, что я - «лошак»? Так наши снобы называют детей, прижитых барином от крепостной. Мой батюшка был изрядный обожатель женского пола, но предпочитал крестьянок. Павел Первый пожаловал отца в Мальтийские командоры, а рыцари этого ордена дают обет безбрачия. Папенька с удовольствимем сделал вид, что принимает клятву всерьез, и на всю жизнь остался холостяком. А баронский титул своим бастардам выпросил у австрийского императора.
Генерал засмеялся, а Лекс снова подумал, что этот человек ему определенно нравится.
- Я сразу к делу, - сказал далее Павел Александрович. - Не люблю ходить вокруг да около, да и вы, насколько мне известно от Анатоля, экивоками не увлекаетесь.
- Слушаю, ваше превосходительство, - слегка поклонился Лекс. - О чем вам угодно со мною говорить?
- О грядущем сражении. Лузгин предварил меня, что вы, как и я, являетесь сторонником атаки на Федюхины высоты через Черную речку.
- Да, я убежден в рациональности этого плана, - ровным голосом ответил Бланк, а сам внутренне насторожился. Что за важность для большого начальника мнение какого-то инженеришки?
- Именно в рациональности! Разработанная мною диспозиция логически безупречна. Мы зайдем с фланга и свернем всю вражескую оборону, как скатывают ковровую дорожку. Я говорил государю и повторил князю, что готов сам пойти во главе штурмовых колонн! Удар будет внезапным для неприятелей, а нанести его нужно на рассвете 4-го августа.
- Почему именно четвертого?
Глаза Вревского торжествующе блеснули.
- Это главная изюминка моего плана. Третьего во всей французской армии будут отмечать день рождения императора Луи-Наполеона. Событие это празднуется пышно, с обильными возлияниями. А на исходе ночи, когда перепившиеся французы будут дрыхнуть, мы одним броском форсируем реку и захватим холмы. Еще рассветные сумерки не рассеются, а сражение будет уже выиграно!
Он еще некоторое время с увлечением описывал достоинства своего плана, но потом прервался.
- Я читаю в вашем взгляде недоумение. Чем оно вызвано?
- Не могу взять в рассуждение, ваше превосходительство, зачем вы тратите на меня время.
Генерал засмеялся, откинув назад крупную, с начинающимися залысинами голову.
- Да, экивоков вы точно не признаете. Вижу. Перестаньте величать меня «превосходительством», вы ведь не военный. Прошу именем-отчеством. Что же, раз мы оба люди прямые, сразу выкладываю карты на стол. Вы мне нужны, Александр Денисович. И даже необходимы.
- Я?!
- Да. В некий критический момент мне понадобится ваше содействие. Произойдет это, вероятно, через две недели. Князь колеблется, он человек нерешительный, боящийся ответственности. Его сиятельство отдаст приказ о наступлении, лишь если за это выскажется большинство старших военачальников. Я сейчас беседую с каждым из них по очереди, убеждая в правильности своего плана. На эту предварительную подготовку у меня уйдет еще приблизительно две недели. Потом состоится военный совет…
- Я все-таки не понимаю. Меня ведь на этот совет никто не позовет?
- Вас - нет. А вот мнение вашего шефа, генерала Тотлебена, будет значить очень много. Князь Горчаков относится к нему, как к святому оракулу. Суждение одного Тотлебена может оказаться весомее позиции всех остальных. Однако Эдуард Иванович, к глубокому сожалению, не является сторонником наступления - и в особенности наступления на Черной речке.
Теперь Лекс начал догадываться, куда клонит Вревский, но все же счел нужным придать лицу недоуменное выражение.
- Не прикидывайтесь простаком и не скромничайте, - улыбнулся Павел Александрович. - Если главнокомандующий прислушивается ко мне и к Тотлебену, то Эдуард Иванович, как говорят, прислушивается только к вам. Он как-то проговорился одному из штабных: «К Горчакову государь приставил барона Вревского, а ко мне великий князь приставил барона Бланка». Так что мы с вами два барона - пара. Разница между мною и вами состоит вот в чем: князь относится ко мне с опаской и ожидает подвоха, вам же удалось в короткий срок заслужить полное доверие Тотлебена. Так помогите же мне и моему плану, если вы в него верите. Попробуйте склонить Эдуарда Ивановича на нашу сторону.
Кажется, Вревский имел преувеличенное представление о влиянии Бланка на начальника инженерной части.
А может быть, и нет. Оношения с шефом представились Лексу в несколько ином свете. Он никогда не пытался изобразить из себя влиятельную персону, вхожую в высшие сферы, и уводил разговор в сторону, когда Тотлебен пытался выведать что-нибудь о Николае Николаевиче или «флуктуациях» в большом свете. Но эта уклончивость, вероятно, лишь укрепляла инженер-генерала в мнении, что барон Бланк прислан неспроста.
И на ежевечерних встречах Тотлебен настаивает тоже неслучайно. Выслушав доклад и просмотрев наброски укреплений, Эдуард Иванович нередко пускался в рассуждения на темы, непосредственно не связанные с фортификацией. Он говорил, что с человеком вольным и штатским может позволить себе больше свободы, чем с любым из своих офицеров.
Пожалуй, эти откровения преследуют определенную цель: очевидно, Тотлебен надеется, что молодой человек перескажет их в письмах великому князю.
Назавтра Лекс решил проверить свое предположение.
После обычного доклада он изобразил смущение, дождался вопроса, что случилось, и тогда сбивчиво начал:
- Эдуард Иванович, меня всё больше женирует некоторое обстоятельство… Я чувствую моральную дискомфортность… Даже не знаю, как вы измените свое отношение, когда узнаете… Видите ли, его высочество просил меня… даже прямо поручил писать подробные сообщения обо всем, что я вижу в Севастополе. В том числе и о вашем превосходительстве…
Глаза Тотлебена блеснули. «Я знал! Я знал!» - читалось в этом взгляде.
Лекс продолжал мямлить:
- …В Петербурге это задание представлялось мне совсем натуральным. В конце концов, у меня привычка вести переписку с великим князем, мы постоянные доверительные корреспонденты уже три года… Поэтому отсюда я тоже писал каждый день, не видя в том ничего дискретного…
Это было ложью: за минувшие три недели Бланк послал Николаю Николаевичу только одно письмо, надеясь, что великий князь ответит фельдъегерской почтой и это повысит статус штатского инженера в глазах сослуживцев.
- …Но узнав близко ваше превосходительство… проникнувшись к вам глубоким респектом и, да будет мне позволено это сказать, искренней симпатией, я стал видеть эту ситуацию немного… то есть много и очень много иначе… Будто я приставленный к вам надзиратель или хуже того шпион. И вот я решил, Эдуард Иванович, что я вам должен откровенно всё рассказать. А его высочеству я отпишу, что отныне вы знаете, в чем заключается мое поручение и что у меня нет от вас никакой секретности…
Здесь генерал его перебил.
- Не делайте этого ни в коем случае, дорогой барон! - вскричал он в совершеннейшем восторге. - Не нужно расстраивать его высочество! Забота великого князя о делах вверенного ему инженерного ведомства очень понятна. Начальник должен знать абсолютно всё, что происходит. Я и сам таков. Докладывайте в Петербург всё, что сочтете нужным. Видит бог, - Тотлебен перекрестился, - мне нечего скрывать. Для меня вы никакой не надзиратель, а незаменимый соратник и драгоценный представитель его высочества. А кроме того, вы еще чрезвычайно порядочный и щепетильный человек.
