Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2
– Что нам теперь делать, уходить?
– Дальше по Шэлгэ идти вам опасно, там татары слишком близко, узнают, что это войско Есугея и тогда вам не сдобровать. – Помедлив, глядя на озадаченного Сагана, он сказал: – Я думаю, что лучше всего будет вам идти к джадаранам.
– И воевать против борджигинов? – тот недоуменно посмотрел на него. – Только что оторвались от одной смуты, а теперь туда же, только с другой стороны?
– Ты подумай хорошенько, – Мэнлиг положил руку ему на плечо. – Джадараны не имеют никаких прав на войско Есугея и вам с теми нойонами будет полегче, чем с тайчиутскими, это одно. А другое – то, что ты хорошо знаешь: борджигинские нойоны вместе с самим Таргудаем на самом деле люди все мелкие и трусливые. Когда они узнают, что вы перешли к джадаранам, а с ними теперь и джелаиры, и хонгираты, и олхонуты и другие, они побоятся завязывать со всеми войну.
Саган долго молчал, будто забыв про гостя, хмуря седые брови, обдумывал.
– Видно, ты говоришь верно, – наконец, очнулся он от забытья. – Только вот кто нас с этими джадаранами сведет? Я сам их не знаю, проситься к ним, значит, себя поставить в зависимость…
– Я поговорю с ними, – решительно сказал Мэнлиг. – Я знаю их, они с радостью примут вас к себе.
– Ну, это другое дело, – повеселел Саган. – Теперь неплохо и выпить за новое дело.
Он разлил архи и, беря свою чашу, сказал:
– А ведь я, Мэнлиг-аха, тоже не совсем уж глупый человек, я нутром своим понимал, что тайчиуты не оставят нас в покое, особенно после нашего отказа идти на войну. Только я не думал, что так быстро обернутся на нас.
– Ну, это понятно, – выпив, Мэнлиг взял холодное баранье ребро. – Борджигины на наследство Есугея как на свое владение смотрят, только теперь-то вы для них далеко будете. И здесь сомнений у вас быть не должно, и ты это скажи своим тысячникам: у вас полное ваше право так поступать, ведь вы улус своего нойона спасаете, сохраняете для его прямого наследника. Если вас старейшины будут обвинять или кто-то еще будет вопросы задавать, так и говорите: «Мы верны своему нойону, а другие нам не указ».
– Да, теперь-то они нам, пожалуй, и в самом деле не указ.
Уезжая в тот же день, Мэнлиг договаривался с Саганом:
– Скоро к вам прибудет гонец от джадаранского Хара Хадана, скажет, на какие-урочища вам кочевать, а вы приготовьтесь, решите, как и какой дорогой идти.
– Мы сначала пойдем так, как будто идем к тайчиутам, мол, образумились и подчинились призыву Таргудая. Пройдем ононские степи, а там в одну ночь оторвемся от борджигинских владений…
– Ну, пусть помогают вам западные боги, а мы за вас помолимся.
Обратно Мэнлиг ехал не менее спешно, торопясь сообщить джадаранскому Хара Хадану, что ему удалось склонить на его сторону отборное войско Есугея. Прибыв на Керулен, он сначала заехал в его курень, рассказал ему обо всем в самых лучших красках, чем несказанно обрадовал его, и лишь затем отправился в свое стойбище в верховье реки.
* * *В начале первого осеннего месяца тумэн Есугея вернулся с низовий Онона. Стремительно пройдя мимо ощетиненных караулами и дозорами родовых куреней, тумэн вышел к верховью Шууса. Всем встречным, что попадались на их пути, воины Есугея говорили, что идут на помощь к тайчиутам в их войне с джадаранами и потому продвигаются к южным границам борджигинских земель.
Постояв на Шуусе двое суток, поджидая отставших, на седьмой день луны все десять тысячных отрядов со скотом и семьями в ночь снялись с Шууса и в три дня достигли Керулена, заняв заранее освобожденные для них земли по реке Цариг, между владениями джадаранов и джелаиров. Таргудай, с похмелья поздновато узнавший о прибытии есугеева тумэна с низовий, и радостно ожидавший норовистых тысячников к себе с поклоном, остался ни с чем.
С этого времени силы противостоявших между собой ононских и керуленских родов племени монголов уравнялись. Отборный тумэн Есугея был внушительной силой, открыто противостоять которой никто не решался. И борджигины, до этого безнаказанно обиравшие другие рода, обвиняя их в том, что они мирно уживались с пришельцами, теперь приутихли, уняли свой ретивый гонор.
Мэнлиг, тихо живя в своем стойбище там же, в верховье Керулена, довольно улыбался про себя: «Нет, еще не закатилось солнце великих шаманов рода хонхотан, сила наша такая, что мы еще будем править родами в монгольской степи…» Позже он был в стойбище у Тэмуджина и наедине рассказывал ему о том, как удалось сохранить войско, уломать тысячников:
– Они совсем одичали после смерти твоего отца, почуяли волю без нойона и никого не хотели слушать… Немало сил мне пришлось приложить, чтобы пристроить их к джадаранам. А то они хотели уходить дальше, на Шэлгэ, а там ищи их… Но я их убедил, что лучше всего им быть здесь и дожидаться, когда повзрослеешь и войдешь в силу ты, наследник Есугея.
– Я никогда не забуду ваших заслуг перед моим отцом, – с теплотой в голосе говорил ему Тэмуджин. – Сейчас только вашими силами держится наш улус, а придет время, и я возмещу все ваши труды.
– Мне ничего не надо, – скромно отговаривался Мэнлиг. – Я верно служил твоему отцу и сейчас считаю, что продолжаю ему служить, хоть он и на небе теперь. Как могу, охраняю его улус для тебя, его наследника… Если потом, став властителем улуса, будешь иногда преклонять свои уши к тому, что я буду тебе подсказывать – ведь многое поначалу тебе будет непонятно, а другие нойоны как свора голодных собак, готовая загрызть слабого – я и за это буду рад до небес. Буду считать, что продолжаю служить своему небесному нойону Есугею…
Тэмуджин беспечно кивал головой, благодарно глядя на него и с радостью осознавая, что, наконец, отцовское войско отошло от коварных тайчиутов и пристроено в безопасном месте. За это он был готов обнять Мэнлига как родного брата.
VII
Тэмуджин поначалу все еще не мог до конца поверить в то, что его слова, сказанные им в горячке и случайно выдавшие смутно вынашиваемые им мысли, могли завлечь постороннего человека так, что тот бросил все свое имущество и пошел вслед за ним. Все то, что неосознанно накапливалось в нем все последние годы – его пока еще неясное чувство неправедности, несправедливости той жизни, которая сейчас шла в улусах борджигинов, ведомых нынешними нойонами, его ближними и дальними родичами – неведомо как выплеснулось из него в разговоре, и парень этот загорелся, прикипел к нему всей душой. Видно было, что бесповоротно поверил в него, в то, что он сможет устроить лучшую жизнь. Это и тревожило Тэмуджина; то и дело вставали перед ним, то отдаляясь, то охватывая его вплотную, одни и те же вопросы: «Смогу ли я на самом деле? Или поведу за собой людей, а там заблужусь, запутаюсь?..» Он отгонял эти негожие мысли как назойливых слепней, упорно утверждал в себе другое: «Смогу!»
Тэмуджин незаметно присматривался к новому другу. И радостно и изумленно узнавал в нем истинного мужчину и воина – такого, каким он и представлял себе хорошего нукера. Ловкий и сноровистый, с самого начала их пути тот всеми своими повадками выказывал решимость и готовность встретить опасность, вступить в борьбу. И со стороны было видно, что парень по-настоящему смелый, бывалый в таких переделках. Глядя на него и Тэмуджин, наконец, обрел ту уверенность, которой ему не хватало, когда он в одиночку пустился в эту погоню.
И когда на четвертый день к вечеру они, наконец, увидели вдали под горой стойбище из нескольких юрт и Тэмуджин, разглядев рядом с ним своих лошадей, предложил другу подождать, пока он отгонит их, тот решительно возразил:
– Я поеду вместе с тобой.
Тэмуджин внимательно посмотрел на него. Черные, чуть раскосые глаза того смотрели честно и искренне.
– Но ведь это мои кони, – сказал Тэмуджин, все еще удивляясь ему. – Зачем тебе из-за них подвергаться опасности?
– Я ведь теперь твой нукер, – просто ответил тот. – Нукер первым встречает опасность, а не прячется за спиной своего нойона.
И Тэмуджин окончательно убедился в том, что нашел настоящего помощника. Он с радостью тронул коня вперед, уже не думая об опасности, которая стерегла их впереди.
Стойбище было маленькое, небогатое, из четырех старых небольших юрт. Вокруг паслись несколько коров, маленькое стадо овец с козами, у коновязи стояли усталые ездовые мерины. Тэмуджин, разглядев все, понял что права была Сочигэл, первой догадавшаяся, что грабители были не настоящие разбойники, а какие-то харачу, занимавшиеся грабежом слабых. «Наверно, самих ограбили пришельцы, – подумал Тэмуджин, – вот они и восполняют свое поголовье».
В сумерках они напали на табун из-за ближнего холма. Черный жеребец Тэмуджина, стоявший в середине, сразу узнал хозяина и, поняв все, погнал остальных, больно кусая их в крупы и холки, издавая злое, повелительное ржание.
От стойбища почти сразу раздались пронзительные крики, залаяли собаки. Огромный черный пес стал догонять их. Оскалив волчью пасть, он мчался в сторону Тэмуджина, готовясь ухватить коня за ляжку. Тэмуджин вынул лук и с полуоборота пустил стрелу, пес кувыркнулся через голову с коротко торчавшим древком в груди, остался лежать темным пятном на склоне холма. Боорчи прошил стрелой другую собаку, та с визгом покатилась по траве. Скакавший за ними от стойбища всадник с длинной ургой в руках натянул поводья, стал поджидать других. Тэмуджин, догадавшись, приостановил своего коня и крикнул им:
