Олег Соколов - Испанская война и тайна тамплиеров
«Инесса! – Это имя возникло прежде всего. – Его возлюбленная! Инесса!»
И он воскликнул изо всех сил, что у него были:
– Где Инесса? Что с Инессой?
– Не знаю, господин, – растерянно пробормотал старый слуга.
– Она знает, что со мной случилось?
– Да я, ей-богу, знать не знаю. Ведь после того, как вас с поля боя вывезли, мы уже ни в какую Сарагосу не возвращались. Через несколько дней после боя в Хаку вошел конвой с ранеными, направлявшимися во Францию, ну я и упросил, чтобы вас взяли. Никто брать не хотел! Врачи махали рукой и говорили: «Какая разница, где подыхать? Похоронишь его здесь», – а я им говорю: «Это мой господин! Он живой! Его нужно лечить!» Хорошо, один старый доктор попался, опытный такой врач, посмотрел он вас внимательно и сказал: «Были у меня подобные случаи. Есть шанс, что выживет. Главное, не отходи от него ни на шаг». Ну вот, я с тех пор и не отходил.
Но Анри уже не слушал своего старого и верного слугу, его сердце отчаянно колотилось.
– Что с Инессой? Ей написали? Ей рассказали о том, что произошло?
– Да куда писать… я не знаю… и что писать?
– Писать, что я жив! Чтобы она меня ждала! Старый слуга покачал головой:
– Вы же только сейчас пришли в себя. Никто ничего не знал. Если бы вы знали, каких трудов стоило мне привезти вас сюда!
– Жак, я благодарен тебе! Но мне срочно нужно сообщить Инессе!
– Хорошо, мой господин, напишите ей.
От напряжения и переживаний Анри снова впал в забытье. Когда он очнулся, над ним стояли его отец и мать, которые плакали и умоляли его не волноваться:
– Все будет хорошо! Ты только, маленький, ты только не переживай, – говорила старушка мать, со слезами на глазах сжимая руку своего сына.
Анри восстанавливался очень медленно. Когда он увидел свое отражение в зеркале, то не поверил своим глазам – настоящий ходячий труп: бледный, иссохший. Кроме того, у молодого офицера была перебита правая нога, и она очень долго срасталась. Он не мог передвигаться без посторонней помощи либо без костылей. Но молодой и сильный организм брал свое.
К концу весны Анри уже потихоньку мог ходить с палочкой, постепенно к нему вернулся здоровый цвет лица, а мускулы понемногу опять набирали силы. Как только Анри стал внятно говорить, он немедленно продиктовал письмо Инессе на адрес особняка на улице Толедо. Анри писал о том, что он жив, о том, что безумно ее любит, и о том, что скоро поправится и вернется к своей возлюбленной супруге. Но никакого ответа на это и на два последующих письма не пришло.
Анри написал также командующему Арагонской армии генералу Сюше, ведь домой в Морван почти одновременно с тяжелораненым, лежащим в бессознательном состоянии офицером привезли официальную бумагу от командования армии. В этом письме родителей оповещали о том, что их сын геройски погиб при штурме монастыря Сан-Хуан-де-ла-Пенья.
По счастью, бумага задержалась и пришла уже тогда, когда верный слуга привез своего господина в замок, иначе старенькие родители могли бы не перенести подобного известия. Об этой «похоронке» родители еще долго не сообщали Анри, чтобы не волновать его во время выздоровления. Но когда молодой человек узнал о ней, то тут же написал в штаб Арагонской армии, докладывая, что он жив и здоров и скоро снова сможет сесть на коня, чтобы вновь идти от победы к победе в рядах доблестных войск под командованием генерала Сюше. Ответ пришел только летом, где-то в конце июля. Бумага была за подписью начальника штаба Сен-Сира Нюга. Увидев эту подпись, Анри улыбнулся.
– Значит, правду говорили, что он станет начальником штаба.
Нетерпеливо распечатав конверт, Анри нашел письмо, где говорилось, что командование армии чрезвычайно радо вести о выздоровлении отважного офицера, что командующий благодарит его за проявленную доблесть и очень надеется, что состояние здоровья позволит ему снова сесть в седло. Пока же командующий обратился с ходатайством к военному министру о том, чтобы командира эскадрона Анри де Крессэ сделали офицером Почетного легиона и наградили крупной денежной премией, которая позволила бы ему компенсировать материальные потери. Кроме того, его извещали, что жалованье за все месяцы, пока он лечился от раны, будет исправно выплачено.
Все это было, конечно, замечательно, но одна маленькая фраза в письме чрезвычайно обеспокоила Анри. Начальник штаба писал, что в настоящий момент все штатные должности адъютантов заполнены, ибо армия находится в постоянном движении и сейчас занята важнейшей боевой операцией, которая, возможно, решит судьбу Испании. Этой операцией была осада самой непреступной твердыни Пиренейского полуострова, самой важной в стратегическом плане крепости Таррагона.
Тогда Анри снова написал о своей надежде на то, что место для него найдется, и что он горит нетерпением, как только окончательно окрепнет, опять сражаться в рядах столь славной армии под командованием генерала Сюше и с такими замечательными офицерами, как его начальник штаба Сен-Сир Нюг.
Конечно, едва Анри стал более-менее сносно самостоятельно передвигаться, он буквально воспылал желанием снова броситься в то удивительное приключение, которое пережил в рядах сражавшейся в Испании французской армии.
Но все это меркло по сравнению с тем чувством, которое наполняло все его существо. Инесса постоянно была рядом с ним в его мыслях. Он видел ее во сне, он вспоминал ее каждую минуту, она не покидала его ум ни днем ни ночью.
Трудно передать, с каким трепетом, с каким восторгом он взял из рук своего слуги ленту, которую вышила его возлюбленная и которая была повязана у него через плечо под мундиром во время битвы. Эта лента чудом осталась совершенно невредима, а старый слуга благоговейно сохранил ее. И теперь, когда Анри взял ее снова в руки, он осыпал ленту поцелуями. Он не сомневался, что любовь и молитва Инессы сохранила его, ведь там, где его нашли, были одни трупы, и никто, кроме него, не выжил. По крайней мере так сказал старому слуге седоусый польский воин, подобравший Анри на поле сражения.
В августе Анри уже легко ходил без палочки. Он снова направил в штаб Арагонской армии письмо с просьбой о восстановлении его в должности адъютанта командующего и заявлял, что через месяц будет готов к исполнению своих служебных обязанностей. Подобное же письмо он отправил и в военное министерство.
В начале сентября он, совершенно осмелев, уже скакал на коне по полям вокруг замка, снова чувствуя себя таким же сильным, каким был год назад. Однажды, возвратившись домой, он нашел у себя в комнате официальную бумагу. Это было предписание военного министра явиться в Париж не позднее конца сентября для получения официального направления на прохождение дальнейшей службы. Молодому офицеру предписывалось быть готовым к дальней дороге и иметь все необходимое, чтобы, не заезжая домой, направиться в действующую армию. Вместе с этим письмом пришла банковская бумага на три с половиной тысячи франков – жалованье за время отсутствия по ранению. Кроме этого, была еще одна бумага, которая подтверждала, что по ходатайству главнокомандующего Арагонской армией ему назначается единовременно премия в размере пяти тысяч франков, которые он получит по прибытии в Париж.
Радость Анри трудно было вообразить. Он снова был здоров, полон сил, он знал, что скоро вернется к своим друзьям в Сарагосе, и к тому же был богат, как Крез. Подумать только, восемь тысяч пятьсот франков! Ведь на эти деньги можно купить неплохой особняк! Впрочем, особняк Анри был совершенно не нужен. Половину из уже полученных денег он отдал родителям, чтобы они могли наконец-то починить свой обветшалый замок, а из остальных решил хорошо экипироваться.
Отец и мать долго не хотели брать у Анри деньги. Но молодой человек настаивал, и в конечном итоге родители со слезами на глазах взяли серебро. Мать рыдала, не желая отпускать на войну дражайшее чадо, ну а отец сказал, что таков его долг, и благословил сына в путь.
Анри вскочил на великолепного коня, которого он приобрел из полученного жалованья, и в сопровождении слуги, уже запасшегося всем необходимым для дальнего пути, с легким сердцем поскакал по дороге в Париж.
Его путь лежал на север, но Анри знал, что это лишь небольшой крюк в шестьдесят лье, а потом он снова понесется в Испанию к своей возлюбленной. Хотя он не получил от нее ни одного письма, но нисколько не сомневался, что виновата в этом почта.
«Конечно, одно дело – официальные письма, отправленные в штаб армии, – думал он, – а другое – частные послания, которые могут и затеряться в такое неспокойное время… А может быть, ее отец просто не передал письма… Да, тоже может быть».
Иногда мелькала страшная мысль:
«Как знать, может, она меня забыла, и у нее появился кто-нибудь другой. Нет, это невозможно! Не верю! Она не могла нарушить свою клятву… Ну а если она считает, что я погиб? Ведь генерал Сюше думал, что я убит. Так думали все в штабе. И тогда она стала вдовой в девятнадцать лет… а потом отец решил выдать ее за какого-нибудь дона из семьи испанских грандов…»
